Камариддин Артуа. "Эдип. Игры, диалоги, танцы со смертью"

Журнал «Хан-Тенгри» публикует рецензию узбекского театрального критика Камариддина Артуа на легендарный спектакль Овлякули Ходжакули.

Есть такие спектакли-невидимки. Их видит весь мир на разного рода специальных показах, фестивалях. Но редко-редко – наш зритель. В узбекской культурной среде прописаны "понятные", "развлекательные", "кассовые", "потребительские" спектакли, но только не те, которые могли бы называться "выдающимися произведениями искусства". Спектакль-событие, спектакль-шедевр – они иногда случаются, оставаясь в течение долгого времени знаками своего времени, его культурной доминантой. Об одном таком спектакле, поставленном нашим лучшим режиссёром Овлякули Ходжакули, хочу рассказать.

Наша справка

Овлякули Ходжакули – заслуженный деятель искусств Туркменистана.  С 1994-го года живёт в Ташкенте. Работал в театрах Туркмении, Украины, Киргизии, Казахстана, России, Узбекистана. Поставленные им спектакли — «Женщина в песках» К.Абэ, «Иосиф и его братья» Т.Манна, «Король Лир» У.Шекспира, «Саломея» О.Уальда, «Самоубийство влюбленных…» М.Тикамацу, «Каин и Авель» Дж. Байрона и К.Донготарова, «Раксу Съамо» А.Навои — получили награды на международных театральных фестивалях в Польше, Германии, Финляндии, Италии, Франции, Турции.

В том пространстве, что воссоздано авторами спектакля "Эдип" - нет ничего обыденного, житейски узнаваемого. Нет ничего такого, что отсылало бы нас к знакомым представлениям об античности, о древней Греции. На сцене мостки неправильных геометрических форм, закольцованные, то есть никуда не ведущие, на железных ножках, устланные деревянным настилом. Больших мостков – три, и они достаточной ширины настолько, что двое встречных прохожих вполне могут разойтись. Мостки разных уровней, и они между собой переплетены, как олимпийские кольца… Внутри этих форм большие пространства – «бассейны», подвалы, которые во время представления будут задействованы. В этих деревянных мостках есть непреднамеренный отзвук или сходство с чем-то восточным. Позже этот не специально возникший, скорее абстрактный, чем реальный, «восток» утвердится в элементах пластики (хореограф Влад Мирецкий), в ритмике речи, в музыке и звуках спектакля (Jakhongir Shukur), в костюмах, в сценографии Шухрата Абдумаликова… Этот придуманный, услышанный, сыгранный, обобщённый «восток» вполне себе органичен, хоть не уточнён и не определён географически. Он важен потому, что то, о чём повествует спектакль, органично скорее восточным представлениям о жизни и смерти, восточному миросозерцанию.

Спектакль, как и положено ритуальному действу, начинается с «посвящения» актёров, действующих лиц из числа людей мОгущих, достойных и имеющих право на эту божественно-метафизическую игру. Ведущий спектакля режиссёр «окрапляет» всех заговОренной мукОй. Действующие лица далее перестают быть актёрами провинциального театра – все они становятся героями и участниками большой Игры. Невиданного музыкально-пластического действа – особенного, неземного пространственно-временного свойства. Игра эта развёрнута специально для того, чтобы погрузиться в тайны человеческой души, найти в ней ответы на сакральные вопросы или, по крайней мере, получать заманчивые обещания ответов...

Сценическая площадка с загадочными, тревожными мостками, ритуальное «вступление» – сначала тихое, но мгновения спустя – шумное и ритмичное, необычные костюмы призрачного бедуинского племени – всё вместе не даёт зрителям ни минуты послабления. Все мгновенно оказываются втянуты в большое «шаманическое» действо – рассказ о перипетиях жизни, о личности, об умении осмысленно и достойно, стоически противостоять и преодолевать самые печальные, трагически злые козни горестной судьбы.

Первая часть этой истории вполне себе героическая, и исполнитель роли молодого Эдипа (Шухрат Суванкулов) играет её с достоинством человека, уверенного в своей правоте и поступках. Он всё сделал правильно: внял ужасным предсказаниям, ушёл от родителей (Полиба и Меропы), чтобы не оказаться отцеубийцей и избежать невольной участи кровосмешений – не стать мужем собственной матери, оставаясь и сыном её… И Хор, который в спектакле Овлякули совсем и не «хор» вовсе, а некое единое многоликое действующее лицо, ритмически и пластически организованное, может быть, некий единый дух, поначалу поддерживает молодого властителя, воспринимает его как спасителя и родственную душу. Но ведь судьба всегда нечто большее, чем то, что мы успеваем понять, осмыслить на протяжении всей своей жизни. И раскрывает она свои задумки, как сильный соперник «игры в бисер»… До поры Эдип справлялся, не ведая сомнений, не замечая очевидного – того, что жизнь в Фивах помрачнела, воздух Полиса стал плотным и тяжёлым. В Городе множатся «рыбины» трупов-духов из числа жителей Города и многоликое, демоническое множество по имени Хор бьёт тревогу, стучит во все, что может издавать шумы. А сами хористы носятся по тропам мостков, как потревоженные демоны духа Города – то прячась в лабиринтах подвалов, то выстраиваясь стройными рядами, становясь неприступными «стенами плача». Трупы летают, барабаны, литавры, деревянные колотушки звучат и в «прозе» и в рифму. БОльшую часть текста «вещают» они – нагнетая ужас, требуя от доблестного, но уже не молодого Эдипа расследования, поиска источника бед, обрушившихся на Город. Эдип-старший (Бахрулло Рахимов), уже немало переживший и не раз воочию вступавший в торги со смертью, и не собирается оттягивать «решения вопроса»… Он кажется немного смущён и сокрушён изменчивостью судьбы, волю, которой он не оставлял без внимания. Играл с ней в открытую игру! Но в трагической игре – где-то кроется и трагическая ошибка, и Эдип готов её исправить, если такое возможно... В спектакле Овлякули Ходжакули, кажется, речь идёт именно об этом – Человек должен быть готовым этим заниматься… «Доходить до самой сути!» – страшно, стыдно, больно, мучительно, – проще, легче, достойнее умереть?! – нет, по Эдипу и по Овлякули – следует жить…  Нести свой крест. Смерть в любом случае придёт, но надо дожить, потому как, возможно, ещё не все беды человеческие познал, не всё испытал, да и, как это не прозаично звучит, – не всё сделал. Да и любопытно – каких ещё козней ждать от судьбы?! Это Иокаста (Мехри Хакимова) всё пыталась оградить его от «внешнего мира», интуитивно, по-женски, желая «закрыть тему» и умереть, не раскрывая тайн, умереть «достойно» при царских своих приличиях… И потому она раньше Эдипа догадывается, что её «партия» в большой игре богов и титанов проиграна. И Смерть теперь для неё  – лучшая участь, чем позор и бесславие. Несколько прощальных па - танго со Смертью (Мадина Эргашева) при почтительной, абсолютной тишине… И Иокаста, объявив о своей смерти, смиренно переходит в сонм хористов. Потому как она – обыкновенный человек: коварный, умный, хитрый, лицемерный; возможно, в ней много женских достоинств, и всё же она обыкновенная… А Эдип – странник, человек сопротивления. Возможно, он есть тот, кого именуют гением. Может быть, гений мученичества… Или гений познания?! 

Фото Paul Argared

Ещё по теме: Визит в «Поленово» (ia-centr.ru)