Сергей Борисов, Юлия Юшкова-Борисова. Понять Узбекистан

Данный материал подготовлен на основе социологического исследования, полевая часть которого проводилась в Республике Узбекистан в сентябре – октябре 2023 года. В ходе исследования было проведено 36 глубинных интервью в Ташкенте, Самарканде, Бухаре, Ургенче, Хиве, Нукусе с референтными фигурами в основных гуманитарных сферах жизни страны – культура и искусство, наука, образование, медиа, конфессии, консалтинг (фамилии интервьюируемых редакции известны).

Аналитический отчёт составлен из наиболее важных выводов по результатам полевых исследований, включающих в себя не только тексты интервью, но и разнообразные личные впечатления авторов от работы в регионах Узбекистана по авторской методике «социологии опыта странствий», а также информацию из авторитетных печатных источников академического, публицистического, художественного происхождения. Журнал «Хан-Тенгри» публикует его с незначительными сокращениями.

Молодое государство – древняя страна

Республика Узбекистан – одно из самых молодых государств мира, в полноценно суверенном виде оно существует с 1991-го года. Даже, если засчитать в «стаж» узбекистанской государственности – с рядом неустранимых оговорок – период существования Узбекской Советской Социалистической Республики в составе СССР (статус союзной республики де-юре и де-факто различался серьёзно, но атрибуты суверенной государственности – пусть в «спящем» и даже декоративном виде – у неё существовали), её возраст по историческим меркам – подростковый.

УзбССР была сформирована и конституирована в 1924 году в результате сложных, политически и психологически напряжённых переговоров и компромиссов. Её границы внутри СССР в дальнейшем неоднократно изменялись и свой сегодняшний вид приобрели только в 1970-е годы. И в этих границах (или более-менее сопоставимых с ними) единой государственности никогда до ХХ века не существовало. Хотя территория, составляющая нынешнюю РУ, имеет богатую, многослойную историю.

Здесь – место рождения, процветания и угасания сразу несколько цивилизационных, субцивилизационных, трансцивилизационных миров. Какие-то государствообразующие и культурообразующие процессы проходили параллельно, какие-то – через разнообразные симбиотические формы, какие-то – ротационными волнами. Что-то возникало рядом, что-то – взамен. Что-то наследовалось, что-то уничтожалось, что-то изживалось само собой, что-то возрождалось и обновлялось.

В границах современного Узбекистана находятся регионы, местности, территории, которые в разные исторические эпохи бывали и ядром, и периферией, и пограничьем различных государственных образований, выступали пространством проникновения и влияния, время от времени – ареной столкновений и войн сильных внешних игроков.    

Именно эту часть ойкумены следует признать самым, пожалуй, значимым для мировой истории местом встречи кочевых и оседлых народов. Именно здесь миры степи и долины, замешанные и на разном способе хозяйствовании, и на разном типе отношения к своему жизненному пространству («кормящему ландшафту»), и на разном типе общественной организации, и ещё много на чём разном, не только соперничали и враждовали.

Они искали и находили (не всегда, конечно) приемлемые для каждого формы сосуществования, вырабатывали – иногда добровольно, чаще вынужденно – язык контакта и взаимопонимания, договаривались о каких-то правилах жизни рядом друг с другом. Именно поэтому в случае с Узбекистаном важнее и точнее говорить о культурно-цивилизационных ареалах, поскольку они, в отличие от государственных образований с атрибутивно присущим им монопольным правом на юрисдикцию и легальное насилие, способны существовать к одном пространстве. Что и имело место в Центральной Азии на протяжении многих веков в различных комбинациях. Что можно наблюдать и сейчас.

Это тем более важно для «понимания Узбекистана», что его нынешние границы были нарезаны при советской власти, и лишь частично опираются на границы прежних государственных образований, существовавших ранее. В немалой степени границы оказались там, где оказались, в соответствии с долгим и переменчивым ходом гражданской войны, с растянувшимся примерно на десять лет взятием советской властью под контроль территорий Центральной Азии и закреплением на ней.

Историко-идеологическое обоснование современной государственности Узбекистана

Если «страна Узбекистан» – эпическое многоцветье культурных и цивилизационных сюжетов, то что такое «государство Республика Узбекистан»? В 1990-х годах, разворачивая государственное строительство впервые возникшей на карте мира Республики Узбекистан, её руководство озаботилось вопросом исторических оснований своего проекта. Известно, что в тот период первый президент РУ Ислам Каримов проводил регулярные встречи с авторитетными представителями исторической науки. Ставилась амбициозная задача сформировать с опорой на авторитетные интеллектуальные силы связную, убедительную версию происхождения узбекистанского государства, показать его глубокие исторические корни.

Концептуальная проблема, которая решалась на входе в «мустакиллик» (независимость) политической и интеллектуальной элитой страны, представлялась не совсем привычной для подобных ситуаций. Да, юные государства обычно нуждаются в обосновании исторической глубины своего происхождения, в доказательстве неслучайности своего появления на свет. Аргументы почти всегда ищутся в прошлом (считается, чем древнее прошлое – тем убедительнее), в нём отыскиваются точки, от которых можно протянуть линии преемственности: «вернуться к истокам», «восстановить справедливость», «продолжить традиции» и т.п.

В подобной работе часто используются не вполне корректные с научной точки зрения, политически мотивированные методы: спекулятивное манипулирование историческими фактами, прямые фальсификации, тенденциозные трактовки реальных событий, мифологизация и гиперболизация. Но, как бы то ни было, такая работа необходима, поскольку закладывает необходимые основания для формирования национально-государственной идентичности.

Руководство Узбекистана такую работу провело своевременно и получило в своё распоряжение неплохо, в принципе, работающий инструмент для решения задач государственного строительства, включая целенаправленное форматирование исторической памяти.

Некоторая нестандартность состояла в том, что здесь не стояла задача с кем-то жёстко соперничать за историческое наследие, что часто встречается в подобных ситуациях. По большому счёту серьёзных претензий на него со стороны каких-либо иных государств или народов не предъявлялось. Хотя, конечно, споры по поводу того, «что где чьё» случались и случаются в центральноазиатском мегарегионе до сих пор.

Методологическую сложность представляло, как ни парадоксально, богатство и разнообразие местного исторического прошлого. Полная история этих мест складывалась из последствий сразу несколько цивилизационных волн внешнего и внутреннего происхождения, породивших в разные эпохи различные очаги государственности и центры культурных ареалов.

Это огромный символический капитал, но он требует умного и тонкого подхода при попытках получать на него дивиденды. Поэтому главной методологической и творческой задачей был выбор среди нескольких вариантов такой версии, которая, с одной стороны, не упускала бы по возможности ничего из богатства исторических напластований, с другой стороны, давала бы аргументированные доказательства того, что современная РУ возникла не на пустом месте, её генезис органичен и последователен, продолжает авторитетную, плодоносную традицию.  

Из материалов экспертных интервью вырисовалось следующая картина. В качестве государствообразующих было приняты следующие концепты.

·        Современная Республика Узбекистан – прямой наследник и преемник государства Тимуридов (Туран).

Империя, созданная Эмиром Тимуром (больше известным в мире как Тамерлан), существовала с 1370-го по 1509 годы и оставила заметный след в истории не только собственно Центральной Азии и её ядра – Мавераннахра, но и обширных прилегающих территорий (современный Иран, Афганистан, Сирия, Кавказ, частично Пакистан и Индия). Выбор империи Тимуридов в качестве отправной исторической точки генезиса узбекистанской государственности был не единственно возможным вариантом: например, достойно смотрелись бы в этой роли государства древности Согдиана и/или Бактрия.

Туран был предпочтён не только по причине своей успешности и мировой известности основателя. Хотя это государство, особенно в период правления самого Эмира Тимура, по ряду системных параметров было одним из наиболее прогрессивных для своего времени. Решающим аргументом в пользу этого варианта стало, судя по всему, то, что это было первое государственное образование, которое можно считать узбекским. Этим выбором решалось несколько концептуальных и политических задач: (а)показать неразрывную связь известного, признанного в мире государственного кейса с вновь заявившим о своём существовании суверенным государством; (б)подтвердить историческую субъектность узбекского этноса и обоснованность его прав на устройство и организацию жизни современного государства Республика Узбекистан. (Здесь мы касаемся взрывоопасной темы, а нужно ли вообще такие права подтверждать и обосновывать. Но обычно это делают, и Узбекистан не стал исключением.)

·        Государствообразующий (титульный) этнос Республики Узбекистан – узбеки.

Вопрос о титульной нации в Узбекистане имеет непростую историю и неоднозначный подтекст. Узбеки действительно составляют этническое большинство в стране, и именно этот народ дал стране имя. Но узбеки – относительно молодой этнос. Согласно утвердившемуся в этнографии мнении его существование надо отсчитывать не раньше, чем от ХV века. Сам по себе этот факт никак не дискредитирует нацию и не ставит под сомнение её права. Но на территории Узбекистана проживают, причём, в статусе автохтонов, этносы более древнего происхождения, например, таджики или хорезмийцы. И история государственных образований до Тамерлана не связана, по крайней мере, прямо, с нынешними узбеками.

Этот момент чувствителен для идеологов и практиков государственного строительства в Узбекистане. По этой причине «узбечность» («узбекчиллик) нынешнего узбекистанского государства прочно вмонтирована в местные политические, управленческие, просветительские, пропагандистские практики. Это – одно из необсуждаемых оснований целеполагания и планирования развития страны.

·        Алишер Навои – основоположник и центральная фигура национальной культуры и государственной культурной политики, узбекистанское «наше всё».

Для полновесной государственной идентичности нужен не только политический герой-основатель, но и культурный кумир. Центральноазиатский культурный ареал собрал за многие века роскошный пантеон, выбор высшего авторитета здесь роскошен. Алишер Навои (1441-1501) – действительно значительный литератор и просветитель, одна из наиболее ярких фигур в этом пантеоне – был по заслугам определён как культурный лидер и праотец нации. Но, помимо его собственно художественных свершений, свою роль здесь сыграло то, что именно Навои первым перешёл в творчестве с фарси на чагатайский – язык тюркской группы, предшественник современного узбекского и уйгурского языков (иногда чагатайский называют староузбекским языком). При этом он был ещё высокопоставленным деятелем тимуридского государства и успешным культуртрегером своего времени.

«Канонизация» Навои в статусе основоположника и главного ориентира национальной узбекской культуры началось ещё в советское время, хотя не всегда приветствовалось по идеологическим соображениям. В период мустакиллика Алишер Навои идеально подошёл на роль культурного героя и учителя народа, главного символа национальной культуры и её гордости.

·        Концепт Первого и Второго Ренессанса – способ вписывания исторического прошлого территории современного Узбекистана в единую контент-линию в полном объёме.

Позиционирование Республики Узбекистан в качестве национального государства с относительно молодым титульным этносом породило проблему вписывания в рамку этой интерпретации генезиса местной государственности всего богатства предыдущей (и параллельной) истории. Односторонность и неизбежная от того тенденциозность концепта «узбекского государства» были изначально понятны специалистам, но до поры всё компенсировал «национально-освободительный» драйв первого этапа мустакиллика.

Смена руководителя страны в 2016-м году простимулировала корректировки официальной государственной идеологии. Была выдвинута идея двух ренессансов. Согласно ей первый Ренессанс на земле Узбекистана имел место в IX-XII и был связан с принятием ислама, с вхождением в ареал арабской культуры. А в XV веке развернулось второе Возрождение – уже под сенью государства Тимуридов.

Была также сделана не лишённая креативности попытка провозгласить миссией президенства Ш. Мирзиёева запуск третьего Ренессанса. Эта идея активно использовалась в первой и второй избирательных кампаниях Мирзиёева, но дальнейшие её перспективы, скорее всего, ограничены областью политического пиара. Но базовый концепт двух ренессансов – при его некоторой парадности –оказался своевременным и жизнеспособным.

·        Республика Узбекистан – светское государство в жёсткой антиклерикальной версии этого понятия.

Тема религиозного влияния на жизнь общества – чрезвычайно значимая и чувствительная для Узбекистана. Дело не только в том, что история этих мест глубоко и необратимо пропитана исламом, а ещё и в том, что история мирового ислама глубоко и необратимо пропитана Центральной Азией.

На выходе из советского атеизма в мустакиллик руководство РУ не сразу нащупало верную линию в этом вопросе. Конституционное самопровозглашение Узбекистана светским государством не защитило его от наступления радикального исламизма в 1990-е годы. Энтузиазм религиозного возрождения в сочетании с напористым миссионерством из-за рубежа и заинтересованной активностью центров международного рынка наркотиков породил в 1990-е годы попытки перехвата власти в некоторых местностях радикальными исламистами, подверженными экстремизму и насилию.

Не до конца на тот момент отрефлексированное отношение государственной власти к религиозной проблематике и не во всём, видимо, её последовательное поведение способствовало выходу ситуации из-под контроля в некоторых регионах, прежде всего, в Ферганской долине (Наманган, Андижан). После трагической андижанской истории 2005 года власти РУ окончательно перешли к жёсткой версии светского государства. Это значит, во-первых, что конфессиям, не только мусульманству, были определены чёткие границы допустимого, в первую очередь, запрет на политическое участие и вмешательство в дела государственного управления; во-вторых, резко усилена деятельность по противодействию религиозному радикализму и клерикализму, включая силовую составляющую.

Можно сказать, что антиклерикализм как основание своей государственной идеологии современный Узбекистан выстрадал. С приходом к власти Ш. Мирзиёева была допущена некоторая либерализация в этой сфере, но при этом продолжают приниматься знаковые светски-ориентированные законы вроде запрета на ношение хиджабов школьницами. И главное – продолжает действовать твёрдый запрет на любые формы политического участия конфессий.

Природные условия                            

Для социологического анализа природные условия важны не сами по себе, а постольку, поскольку они предопределяют общественную жизнь в её различных проявлениях. Узбекистан – непростая для проживания страна: более половины её территории толком непригодна для жизни человека. Наши эксперты говорили о 37% приемлемой для постоянного проживания территории Узбекистана. Остальное – это пустыни и горы. Плюс климат с изнурительной для человеческого организма огромной температурной амплитудой.

Такой ландшафт и такой климат за долгую историю породили особый тип расселения и пространственной организации страновых и государственных сообществ, существовавших на этих пространствах. Особенности природной среды обусловливают высокую степень локальной самодостаточности очагов общественной жизни: это, как правило, были оазисы и долины рек. Невозможность равномерного и/или сколь-нибудь плотного расселения в физическом пространстве приводит к автономизации – психологической, культурной, хозяйственной – и сильной внутренней референции локальных поселенческих сообществ.

Так было всегда в этой местности, и ментальная инерция сказывается на общественной жизни до сих пор, даже при современных средствах коммуникации. Основой идентичности человека здесь выступает не страновая, а локальная принадлежность. Более того, локальная идентичность («я – бухарец», «я – андижанец», «я – джизакец») во многих случаях имеет приоритет даже над этнической («я – узбек», «я – таджик», «я – каракалпак»), не говоря об общегосударственной.

Разумеется, в современной жизни – с её коммуникациями и миграциями, пересекающимися информационными пространствами, интенсивным экономическим обменом – многое меняется. Приоритетность локальной составляющей идентичности понемногу размывается, дополняется другими составляющими, в том числе государственной. Но есть исследовательская уверенность в том, что, как минимум, на 2-3 поколения этого запаса хватит. Впрочем, этот вопрос нуждается в проверке социологическими инструментами более широкого охвата. И он стоит такой проверки, поскольку именно здесь есть шанс увидеть будущее «страны Узбекистан».

Доминирование местной (локальной) идентичности интересно разворачивает вопрос о централизации общественной и государственной жизни. На узбекистанской почве, кажется, не очень хорошо работают формулы Стэна Роккана – классика теории организации общественных пространств. Имманентно присущее им по Роккану свойство распределяться по шкале «центр – периферия» здесь тоже проявляется, но как-то не становится главной системообразующей чертой узбекистанского общества.

Здесь же нужно отметить, что среди природных ресурсов в этом регионе важнейшим является вода. Вода – её наличие или отсутствие, достаточность или нехватка, условия доступа и право её регулировать – определяет практически все стороны жизни страны, начиная с экономики. Советское наследие в этом вопросе оказалось противоречиво. С одной стороны, были вложены огромные средства в (до сих пор используемую) систему водопользования, прежде всего, в расширение зоны орошаемого земледелия с главной целью увеличения производства хлопка. С другой стороны, масштабная мелиоративная практика привела к одной из крупнейших экологических катастроф ХХ века – исчезновению Аральского моря и к ряду других последствий экстенсивного экономического развития, нацеленному на количественные натуральные показатели.

Сложность решения «водного» вопроса для Узбекистана заключается в том, что основные источники потребляемой воды находятся за её пределами, главным образом, в Таджикистане. Тема сохранения и оптимизации водного баланса – неизменно одна из наиболее важных и горячих в повестке дня межгосударственных отношений в Центральной Азии.

Сельское хозяйство страны – основный потребитель воды – нуждается в реформах, которые могли бы создать ответственных собственников, заинтересованных в модернизации инфраструктуры водопользования. Без этого неэффективная, высокозатратная, сохранившаяся с советских времён практика потребления водного ресурса никогда не станет объектом достойного инвестирования и не породит современную эффективную систему.

Добавим ещё немного географии. Контуры государственной границы РУ геометрически причудливы. Западные границы проведены с использованием линейки, что напоминает постколониальные размежевания в «третьем мире». Границы восточные – полная противоположность западным: они затейливы до узорчатости.

Кроме того, Узбекистан имеет четыре(!) эксклава внутри Кыргызстана, а также один таджикский и один кыргызский анклав внутри своей территории. Эксклав Сох является не только самым крупным в мире по размерам территории и количеству населению (более 80 тысяч жителей), но и по не совсем логичному в данном случае этническому составу: это почти полностью этнические таджики.

Есть и другие редкие черты географического характера. Например, столица страны – Ташкент – расположена в углу страны и вплотную к внешней границе.

Ещё Узбекистан – одно из самых «сухопутных» государств мира. Он не только не имеет собственного выхода к Мировому океану: чтобы попасть к нему отсюда, нужно пройти, как минимум, две страны.  

          Региональное разнообразие

Узбекистан – в высокой степени гетерогенная страна. Уровень её внутреннего разнообразия позволяет сравнивать её на постсоветском пространстве по этому параметру только с Российской Федерацией. Поэтому при изучении Узбекистана полезно с самого начала отказаться от взгляда на него как на страну монолитную, единую по культурным и/или другим системообразующим основаниям и, соответственно, одинаковую для понимания в любой её точке.

Применительно к Узбекистану особенно важно учитывать, что вопрос о внутренней гетерогенности государств имеет две основные стороны. Одна сторона – это глубина и многообразие различий составляющих государство регионов. Вторая – мера их самодостаточности: если не политической, то точно культурной и ментально-психологической. В Узбекистане мы в полной мере сталкиваемся и с тем, и с другим. И второе, что вообще-то бывает редко, играет более весомую роль.

Составляющие Узбекистан регионы имеют серьёзные, системные различия по этническим, лингвистическим, социокультурным, биогенотипическим основаниям. По итогам обсуждений темы внутреннего структурирования страны с нашими респондентами можно выделить пять базовых зон, пять регионов, отличающихся друг от друга культурой и традициями, этническим составом и языковой ситуацией, ментальными и этнографическими особенностями.

Это (1)Ташкент и прилегающие к нему районы страны, (2)Самарканд и Бухара, (3)Хорезм, (4)Каракалпакия и (5)Ферганская долина. При более пристальном подходе можно говорить о шестом регионе, самом юге страны, о междуречье Кашкадарьи и Сырдарьи. Также можно различать внутри Ферганской долины – самого густонаселённого региона Узбекистана – несколько по-разному социокультурно окрашенных территорий. Есть ещё несколько городов и местностей, которые не вполне помещаются в основную классификацию и заслуживают «индивидуального подхода».

Образно говоря, Узбекистан представляет из себя сотканный из разнокачественных нитей ковер, а не единое антропологическое полотно. Конечно, свою роль играет и численность страны: труднее ждать однородности от нации из почти сорока миллионов человек, чем от менее населённых государств. Но главное – не численность и не размеры.

Главное вот что: отдельные города и местности Узбекистана живут собственной жизнью в большей степени, нежели общей жизнью со страной. И это не противопоставление, это самодостаточность. То есть, Узбекистан – это не жёстко сшитая страна. Это – внутренне достаточно свободная конструкция, где степень автономии составляющих её элементов-локусов (городов, регионов, местностей) высока в силу жёстко заданных обстоятельств: природных условий и общественно-политической и экономической истории. Дискретность (прерывность) обжитого пространства – неотъемлемая характеристика «страны Узбекистан».

Облик и культурно-ментальную суть региона обычно определяет история его образования и дальнейшего существования. В этой истории все периоды равноценны с точки зрения повседневного, рутинного форматирования социумов и личностей силой жизненных обстоятельств: каждый период оставляет свой след. Но не все они равноценны с точки зрения исторической памяти, исторических свидетельств: достоверных или мифологических.

Узбекистанский кейс прекрасно подтверждает, как культурно-ментальное, архетипическое зерно региона или города продолжает в значительной мере определять его сегодняшнюю жизнь. В ходе нашего исследования были освоены методом контактного социологического погружения основные культурно-исторические зоны: Ташкент, Самарканд, Бухара, Хорезм (Ургенч и Хива), Нукус, Ферганская долина (Наманган, Коканд, Фергана).

Ташкент – город с древней, но не слишком значительной по местным меркам историей, не входивший до второй половины ХIХ века в число наиболее крупных, богатых, влиятельных городов региона, но ставший ключевым пунктом русской колонизации Туркестана. Город был пунктом размещения единой власти над этой частью Туркестана и остается таковым по сей день. Власть менялась неоднократно, а город продолжал выполнять свои функции.

Ныне Ташкент – трёхмиллионный мегаполис. Это столица государства, это витрина, реальный (не номинальный) политический и административный центр. В городе до сих пор существует большая и очень самобытная русскоязычная община, а русский язык до сих пор широко употребляется в разных сферах, включая институты власти. Хотя год от года его использование сокращается, и он уже не является равнозначным с узбекским языком общения.

Это город того, что принесла с собой империя – административные технологии, материальное тело власти: учреждения, регламенты, кадры; современная инфраструктура производства и потребления культурного продукта: библиотеки, театры, музеи, творческие коллективы; университеты, клиники и т.п. Это в большой степени город европейской и мировой культуры, которая пришла в этот регион вместе с российской империей, приходила далее при советской власти и до сих пор продолжает активно влиять на жизнь Ташкента в самых разных отношениях.

Самарканд и Бухара – знаменитые цивилизационные центры, знавшие разные времена. Ранее они входили в Бухарский Эмират – государство, существовавшее с 1756 по 1920 год. Это древние торговые и ремесленные, персидскоязычные города на Шёлковом пути. До сих пор, по сообщениям наших респондентов, до 70% населения этих городов, вполне возможно, что в Бухаре даже более, говорят в семье на таджикском языке, что делает его основным языком общения в Бухаре и равным с узбекским, если не более, распространённым, в Самарканде. Большинство жителей этого региона при этом владеет государственным узбекским и, как правило, неплохо говорит по-русски.

Считают ли они себя при этом таджиками? И да, и нет. Здесь сполна проявляют себя особенности этнической самоидентификации, принятой в этих краях. С одной стороны, они называют свой родной язык таджикским, но при этом не называют себя таджиками. «По паспорту я узбек, говорю на таджикском. Я таджикоязычный узбек», - так объяснил нам свою идентификацию житель Бухары. Дело ещё и в том, что жители Самарканда и Бухары не подвержены каким-либо ирредентистским настроениям, воссоединение с нынешним Таджикистаном – странная идея для самаркандца или бухарца таджикских кровей.

И дело не только в том, что Таджикистан на сегодняшний день – менее успешный проект, чем Узбекистан, а жители Таджикистана живут беднее, по крайней мере, по устойчивым представлениям таджикоязычных узбеков. «Нет, уж лучше они к нам», - пошутил один из наших респондентов. Сказывается то, что ранее территория современного Таджикистана управлялась бухарским эмиром, то есть таджики территорий современного Таджикистана подчинялись бухарцам, а не наоборот. Самарканд и Бухара много «круче» Душанбе в иерархии таджикского мира.

Тем не менее, вопрос о языке обучения, особенно в горных таджикоязычных районах страны, вопросы учебных пособий на таджикском стоят достаточно остро. Вообще «таджикский вопрос» для современного Узбекистана – это, скорее, латентная проблема, о ней не принято много говорить вслух. Тем более она не обостряется из-за взвешенной политики центральной власти РУ, которая активно развивает Бухару и особенно Самарканд, не ревнуя, как можно понять, к тому, что именно эти города служат главной «визитной карточкой» страны, туристической Меккой Узбекистана.   

            Ферганская долина – самый густонаселённый регион Узбекистана, здесь проживает более 1/3 населения страны. Такая концентрация населения объясняется благоприятными условиями для сельского хозяйства, прежде всего, земледелия. Это территория бывшего Кокандского ханства, также опорного пункта Шелкового пути. Она делится, если не сказать «распадается», на несколько культурных субареалов: высокорелигиозные узбекоязычные, с немалой уйгурской примесью Андижан и Наманган, таджикоязычный ремесленный Риштан, утративший былое величие Коканд, кузницу кадров элиты страны, и совершенно русскоязычную, современную Фергану.

Видные на намётанный социологический глаз различия между городами, например, между Ферганой и рядом стоящим узбекоязычным Маргиланом, так велики, что могли бы вызывать удивление, если бы не знание истории обоих городов. Маргилан – город древний, город караванного пути и древнего ткаческого ремесла. Фергана – опорный пункт российской армии, образованный в 1876-м году, город российских офицеров и чиновников.

Ферганская долина – наиболее конфликтный регион Узбекистана. Здесь часто «искрит»: и на религиозной, и на межнациональной, и на экономической почве. По этой территории проходят основные маршруты международного наркотрафика. Долина граничит с теми территориями Киргизии (Ош и Джелалабад), которые населены, в основном, узбеками, что тоже иногда оборачивается эксцессами.

            Ургенч и Хива – главные города Хорезма, места возникновения древнейших культур и государственности, насчитывающей, как минимум, 2,5 тысяч лет. Нынешние хорезмийцы – прямые наследники этих культур и этой государственности. С точки зрения хрестоматийной этнологии статус хорезмийцев в Узбекистане – субэтническое меньшинство. Но это далеко не точно, поскольку самоидентификация местных жителей в принципе отрицает своё нахождение в некой внутристрановой межнациональной иерархии: они ощущают себя вне её, они – сами по себе.

По сути дела, Хорезм в составе РУ – это страна внутри страны. Это совершенно особая территория, жители которой говорят на хорезмийском языке, «более тюркском, чем узбекский, засоренный фарсизмами», как они сами про него говорят, на нем же учат в школах, на нем говорят на всех производствах и во властных структурах, на нем ведётся судопроизводство и т.д.

Далеко не все местные жители хорошо знают «правильный» узбекский язык, который они, впрочем, понимают, как и узбеки понимают их. Хорезмийский ближе к туркменскому языку, чем к узбекскому. При этом часть хорезмийцев живет в Туркмении, и немало туркмен живёт в современном Ургенчском вилояте (области) Узбекистана.

С пониманием русского языка в Хорезме большая проблема. За исключением отдельных профессиональных страт, например, врачей, на внятном русском редко кто говорит. Причем, даже люди зрелого и среднего возраста.

Хорезмийцы предельно самодостаточны: «Мы – хорезмийцы, мы не узбеки. Кто такие узбеки? Еще недавно их не было. А мы были всегда». Светлые глаза и волосы не редкость в Хорезме, чего не скажешь про Самарканд и Бухару, с их жителями с оливковым цветом кожи и темными, порой черными веками. Русскоязычная община в сегодняшнем Хорезме невелика, она по сути рассосалась, почти все уехали.

            Каракалпакия – это единственная часть страны с особым статусом. После ряда реорганизаций первого этапа советской власти в 1936 году она была включена в состав УзбССР в качестве Кара-Калпакской АССР и стала самым западным регионом Узбекистана.

В годы повсеместных национальных мобилизаций конца 1980-х – начала 1990-х годов Каракалпакия не отставала от общих трендов: участвовала в «параде суверенитетов», фрондировала по отношению к Ташкенту, была готова в какой-то момент пойти по приднестровскому сценарию.

В 1992-м году состоялось самопровозглашение суверенной Республики Каракалпакстан. В результате долгих напряжённых переговоров в 1993-м году был подписан межгосударственный(!) договор между Республикой Узбекистан и Республикой Каракалпакстан о вхождении последней в состав Узбекистана сроком на 20 лет. В том же договоре было закреплено право выхода РК из Узбекистана путём проведения референдума.

В 2022-м году Ташкент предпринял попытку в ходе конституционной реформы устранить юридическую неоднозначность статуса РК, что привело к протестам и их силовому подавлению. Но после этого был запущен переговорный процесс, конфликтогенные поправки в Конституцию были отозваны, и на сегодняшний день согласно 85-й статье, «суверенная Республика Каракалпакстан входит в состав Республики Узбекистан, и суверенитет Республики Каракалпакстан охраняется Республикой Узбекистан». Согласно 87-й статье, «законы Республики Узбекистан обязательны и на территории Республики Каракалпакстан», но согласно 89-й статье, «Республика Каракалпакстан обладает полным правом выхода из состава Республики Узбекистан на основании всеобщего референдума народа Каракалпакстана»

Каракалпаки – полукочевой народ с достаточно древней историей и своим признанным местом в семье тюркских народов. Каракалпакский язык тоже относится к группе тюркских языков, но достаточно сильно отличается от узбекского языка, он ближе к казахскому языку, чем к узбекскому. По утверждениям наших респондентов каракалпак и узбек понять друг друга смогут, но работать или учиться на языке друг друга без дополнительной подготовки им трудно.

Русский язык широко распространен в Нукусе, столице Каракалпакии, как язык межнационального общения и как язык обучения. Тем не менее, в вузах есть группы с каракалпакским языком обучения, судопроизводство в Республике осуществляется на каракалпакском языке.

            Сегодняшняя Каракалпакия – признанная зона экологического бедствия. Каракалпаки не просто пострадали от забора воды из Амударьи и пересыхания Аральского моря, они, по сути, лишились территории обитания и возможности осуществлять традиционные промыслы, жить своей жизнью. Это были рыбаки и охотники. Аральское море было рыбным, а заросли дельты реки – полны зверя и дичи. Судя по орнаментам предметов быта и частным сообщениям респондентов о результатах своих генетических тестов, этот народ может быть генетически родственен малым народам Севера и Сибири России.

            Особое каракалпакское вольнодумство и стремление к независимости, последний раз брутально проявившееся при протестах против попыток ограничить самостоятельность Республики летом 2022-го года, исторически идет от того, что это народ, не знавший ханской власти. Они входили в Хорезмское ханство как данники, но не как подданные. К Ташкенту, Бухаре и Коканду эти земли никогда отношения не имели. Каракалпаки никогда не были земледельцами. Добытчики же исторически остаются лично свободными, поскольку из рыбака или охотника сделать раба экономически трудно.

В каракалпакском региональном сообществе продолжает действовать жёсткое разделение на рода, принадлежность к которым жестко блюдется и категорически учитывается в брачности. Родов всего шесть. Жениться на представительнице одного с тобой рода решительно нельзя по соображениям запрета близкого родства брачующихся. У родов нет руководителей в нашем понимании этого слова. Но есть советники, ишаны, «окормляющие» род своими советами, решениями и изложением понимания происходящего. Мы не обнаружили в межродовых различиях каких-то признаков неравенства, дискриминирующих представителей одних родов в пользу других. Но некоторые нюансы, конечно, существуют.

            Как уже отмечалось, самые южные территории современного Узбекистана, территории в среднем течении Сырдарьи и Кашкадарьи можно рассматривать как шестую часть страны, тем более что она имеет доступную (в отличие от горных местностей) внешнюю границу – с Афганистаном.

            Выходцы из различных регионов страны, перебираясь в Ташкент, что естественно для столицы, как правило, поддерживают земляческие, родовые и все прочие связи, образуют устойчивые неформальные сообщества. Считается, что наиболее влиятельны во властной сфере самаркандский и ташкентский кланы. Но этот аспект не был отдельным пунктом плана нашей исследовательской работы.

Такая степень внутренней разнородности ставит обязательный вопрос: существует ли вероятность распада Узбекистана на составляющие его регионы? Существует ли там сколь-нибудь серьёзное центробежное напряжение? Не обнаруживаются ли какие-либо ирредентистские устремления со стороны соседних стран?

Потенциально любое государство, сотканное из разноприродных регионов, может быть подвержено сепаратизму и сецессии. В сегодняшнем Узбекистане этот сценарий не слишком вероятен, хотя некоторые исторические предпосылки к нему есть.

Тем не менее центростремительные силы весьма крепки, и главная среди них – правящая национальная элита. Она не идеальна и даёт время от времени поводы для критических оценок. Но трудно оспорить тот факт, что в она во-первых, существует, во-вторых, в состоянии удерживать каркас единой государственности. И внутри этого каркаса довольно активно идет формирование гражданской нации. Для кого-то узбекская идентификация совпадает с этничностью, для кого-то нет, и является только гражданской, но поскольку Узбекистан выгодно отличается от ближайших соседей (Таджикистан, Туркменистан, Киргизия, Афганистан) по уровню и качеству жизни, в чём-то и по уровню личной и гражданской свободы (это стало заметно при руководстве Ш.Мириёева), возможностями для предпринимательства, то быть гражданином Узбекистана лучше (выгоднее, надёжнее), чем гражданином близлежащих стран. Что касается Казахстана, то по ряду экономических параметров он опережает Узбекистан, можно сказать, что он «богаче», но «страна Казахстан» более этнократична, чем Узбекистан: правящая элита здесь сильнее блюдёт этнические интересы в бизнесе и политике, чем узбеки. Не казаху сложно добиться экономического успеха в Казахстане, поэтому тяготения узбеков в сторону Казахстана не наблюдается.

           Национальный вопрос

Этнический состав и национальные тренды современного Узбекистана – тема настолько непростая для изучения и для изложения, что невольно ловишь себя на малодушном позыве как-нибудь от этого уклониться. Но без этого «понять Узбекистан» невозможно: этот дискурс слишком многое открывает, а заодно – немало укрывает.

Как было сказано выше, государственная идеология, в целом, исходит из национального характера Республики Узбекистан. Это вполне соответствует принятой в современном мире доктрине «национального государства», хотя допускает довольно разные трактовки этого понятия. После самороспуска СССР в 1991 году вновь заявленные постсоветские государства, собственно, и занялись – с переменным успехом и неоднозначными последствиями – строительством национальных государств. Было ли неизбежным использование в строительном процессе этнического национализма? Трудно представить, как это могло обойтись без этнической мобилизации – со всеми известными по многочисленным историческим примерам издержками и драматическими последствиями этого явления.

Можно ли утверждать, что современная Республика Узбекистан – это государство узбеков? И, если да, то что означает в практической жизни? Здесь мы ещё раз оказываемся во взрывоопасной зоне: дискуссии на эту тему никогда не обходятся без высокого градуса эмоций и личной субъективности. Будем аккуратны на этом минном поле. Хотя заметим, что в Конституции РУ используется не понятие «многонациональный народ Узбекистана», а «единый народ». Но многое ли из этого следует?

Как бы то ни было, в этой стране узбекоцентризм смягчается той особенностью личностной идентификации, о которой говорилось выше: здесь не принято выставлять этничность напоказ, бравировать ей. И, конечно, локальная, земляческая общность важней для местных жителей, чем национальная. Живущий в Узбекистане человек не узбекского происхождения, принимающий местные правила жизни, соблюдающий существующие общественные иерархии и вписанный в местные сообщества, будет считаться «своим» и не подвергнется дискриминации, по крайней мере, в демонстративной и агрессивной форме.

Ставшие известными трагические эксцессы разных лет на национальной почве как раз подтверждают это наблюдение: беспристрастное разбирательство всегда покажет, что триггером было нарушение какой-то стороной сложившегося баланса, утверждённого общественным мнением распределения социальных позиций и ресурсов. (Это ни в какой мере не оправдывает агрессию и жестокость, с которой в этих краях принято «разбираться» с «нарушителями конвенции», но многое объясняет.)

Этнократия в Узбекистане, безусловно, существует, но она смягчается допущением во власть неузбеков при соблюдении ими неписаных границ и правил. Прежде всего, речь идёт о фактическом признании главного правила: «Узбекистан – это государство узбеков».

Официальной переписи в Узбекистане не проводилось с 1989-го года, поэтому статистические данные о нынешнем национальном составе приблизительны. Обобщая данные из разных источников, можно назвать такие цифры: узбеки (включая хорезмийцев) – 84%, таджики – 5%, казахи – 2,5%; каракалпаки, киргизы и туркмены – приблизительно по 2%. Русских в 1989 году было 8%, сейчас менее 2%. От 0,5% до 1% – численность корейцев, уйгур, татар. Но есть устойчивое мнение, что доля титульной нации преувеличена.   

Языковая палитра Узбекистана пестра и своеобразна. Многовековое сожительство различных языков и наречий в самых разнообразных, порой причудливых, сочетаниях сформировало у местного населения естественную лингвистическую толерантность и прагматичное отношение к языковой коммуникации. Здесь не является дисквалифицирующим признаком как владение, так и не владение какими-либо языками. Бытовое многоязычие в Узбекистане – рутинная социальная норма, оно не даёт, в том числе, каких-либо статусных преимуществ. При официальном доминировании «узбекчиллик» укрепление позиций узбекского языка ведётся постепенно и не агрессивно. Общенациональные телекомпании работают на узбекском языке с русскоязычными «окошками».

Некоторый сумбур в лингвистическую ситуацию вносят последствия перехода (не первого в истории) с кириллицы на латиницу. До сих пор документооборот в государственных учреждениях ведётся по принципу «как придётся», хотя попытки упорядочить эту практику предпринимаются. Но есть впечатление, что власти и население просто не видят в этом серьёзной проблемы.    

           Отношение к исламу   

Узбекистан – важная часть мировой мусульманской уммы. Здесь – исламские святыни, уступающие по авторитетности для мусульман только Саудовской Аравии с Меккой и Мединой. Здесь – богатейшие традиции исламского богословия, место появления большей части хадисов. Здесь – основной ареал суфизма, других религиозных орденов.

При этом РУ – не просто светское государство, это страна, где власть держит жёсткую линию в отношении исламизма, контролирует проявления религиозности, в которых может появиться политический оттенок, не поощряет иностранное влияние на внутреннюю религиозную жизнь Узбекистана.

Однако нельзя не видеть, что ислам и его нормы становятся все более и более привлекательными для молодых узбекистанцев, вне зависимости от их этнического происхождения (исключение составляет русскоязычная община). Дело в том, что ислам – и в этом главная привлекательность его социальной доктрины – проповедует равенство: перед лицом Всевышнего, согласно Корана, все равны. Молодой человек, живущий в плотно населенном городе или селе, ограниченный со всех сторон нормами и правилами, давлением семьи, махалли, государства, обычаями, уровнем образования, уровнем достатка семьи, кровной принадлежностью, часто не видит никакой возможности для своего развития. Он не видит возможности для достижения того уровня достатка и социального положения, к которому он стремится.

Два фактора, независимо друг от друга, прокладывают дорогу к широкой исламизации. Первый, уже описанный – запертые ворота социальных возможностей, маловместительные социальные лифты. Второй – открытие возможностей для обладания имуществом и прочими благами. То есть, молодого человека мотивируют на успех, обладание богатством, но не дают ему реальных инструментов для его получения. Теоретически да, можно получить образование и заработок, но практически молодые люди из бедных семей не обладают навыками и умениями, необходимыми для движения вверх по карьерной лестнице. Кроме того, регион проживания, прежде всего климат и экология, во многом предопределяют уровень здоровья местного населения и качество медицинского обеспечения.

Еще недавно ворота возможностей были довольно плотно закрыты, лифтов не было практически совсем, и молодые люди были настроены на обладание тем же самым набором благ, что и их родители. Неравенство не воспринималось как несправедливость. Старшим и средним поколением зачастую оно и по сей день считается скорее залогом процветания общества, где всегда должны быть люди, которые делают грубую и тяжелую работу, а у высших слоев должно быть свободное время и свободные материальные ресурсы для размышлений и принятия верных решений.

Сейчас ворота приоткрыты теоретически для всех, но всех впустить не могут. Однако, что там, за этими воротами, видно всему социуму. Слова о равенстве без его реального существования играют злую шутку.

В мире, где прогресс есть неизменная ценность, сложно жить, если точно знаешь, что твоё завтра точно будет не лучше, чем сегодня, что завтра никаких особенных изменений в твоей жизни не будет. Для молодого человека это немыслимо сложно.

Ислам же предлагает принадлежность к некой единой и монолитной общности, некому высшему знанию, высшему благу причастности к Абсолюту. Групповой и публичный характер молитв, встречи с большим количеством людей, соединенных некой идеей – это всегда поднимает над обыденностью. К тому же он дает лучшее лекарство от социальных фобий и разочарований – иллюзию. Иллюзию равенства, иллюзию достижения. Именно того, чего довольно остро не хватает сейчас современному Узбекистану.

Можно проводить некие аналогии с исламизацией Ирана, которая прошла под лозунгами революции и равенства возможностей для широких масс.

Нельзя не отдать должного последовательности властей Узбекистана, которые внимательно отслеживают и контролируют неотвратимый процесс исламизации страны, держат под контролем процесс отправления культа. Но это не изменит общие социальные условия, которые формируют желание обратиться в ислам. Более молодое поколение граждан более исламизировано, чем среднее и даже старшее. Респонденты говорили нам, что в элитных гимназиях Ташкента среди подростков принято держать пост и что не придерживающиеся этой практики дети подвергаются осуждению одноклассников.

Продолжение следует.