Хан-Тенгри
Историко-культурный и общественно-политический журнал
Проблемы и перспективы евразийской интеграции
Мистерии богини Амман. Предисловие к фильму Сергея Соловьёва
Дата:
Журнал «Хан-Тенгри» посмотрел фильм поэта и писателя Сергея Соловьева, снятый в глухомани на юге Индии, и потребовал от него объяснений.
- Сергей, ты один из лучших современных поэтов и, не побоюсь этого слова, культовый писатель, то есть писатель со своей устойчивой группой читателей-почитателей. Надеюсь, что Соловьёва-поэта мы обязательно представим в рубрике «Культура». Но сегодня хотелось бы поговорить о твоём фильме «Мистерии богини Амман». Сам фильм, к сожалению, выложить не получится, но ссылку на него читатель найдёт в конце нашего с тобой разговора. Как ты вообще вышел на Индию? Как вышел и как вошёл?
- Это случилось семнадцать лет тому назад, совершенно спонтанно, выросло из неожиданных отношений с австрийской аристократкой, с которой у меня случился краткий роман. Мы стремительно прожили несколько лет в течение нескольких недель, после чего возникло нечто вроде патовой ситуации. И решили бросить, как бросают монетку через плечо, попробовать разрешить всё в каком-то нежданном для обоих путешествии. Монетка легла на полёт в Индию. Мы полетели и оказались на севере Индии, у Ганги, у её истока. Вернулись через месяц. Вернулись и разошлись. Но Индия осталась в каждом из нас очень надолго, а во мне так на несколько жизней, будь они у меня... До той поездки были большие планы на Африку и азарт к путешествиям по всему нашему необъятному миру. Но, оказавшись в Индии, я понял, что от добра добра не ищут, что Индии мне хватит на всю оставшуюся.
С тех пор, вот уже 17 лет, я отправляюсь только туда, каждый год на несколько месяцев, причём не по туристическим тропам. Меня влечет глубинка, живая жизненная ткань, которая в некоторых местах ещё осталась на нашей земле. Индия – одно из таких мест. Это и джунгли, и дикая природа, и сельская жизнь, и племена, так называемые адиваси, как говорят в Индии – лесные люди, недостаточно или совсем не интегрированные в общую социальную сферу жизни, живущие в некоторой изоляции от расхожего мира и пытающиеся сохранить свои традиции. Вот такой мир меня влечёт. И пока ещё удаётся его находить.
- Что ты там нашел такого, чего нет в других местах на земле?
- Это аналогично вопросу, за что ты любишь того или иного человека или в чём смысл жизни. Тут при удаче, как-то полуотшутившись, можно всё-таки затронуть яблочко ответа. А можно и потратить тысячу и одну ночь... Во-первых, то живое чувство жизни, которое затрагивает все времена одновременно... Когда ты понимаешь, что находишься не просто в пресловутом здесь и теперь, а везде и всегда, как обозначали Бога когда-то, что это центр круга, который везде и нигде – вот это ощущение в очень острой мере приходит, когда оказываешься в таких местах, где жизнь движется не по расчерченному плану, как это происходит в Европе в значительно большей степени, а носит характер абсолютной такой астрономической авантюры, непредсказуемости, включая очень большую меру детскости во всём, даже в самых сложных, невероятных и бездонных и проклятых вопросах. Это ощущается ежесекундно на бытовом уровне, когда сама жизнь носит характер абсолютного космического хаоса, в котором проясняется самый высокий и истинный порядок. Это невозможно выразить в словах, но ты это чувствуешь кожей.
Второе, опять же связанное с чувством жизни, это дикая природа. Мы культивировали многие столетия человеческий мир и довели его, особенно на Западе, до высокой степени такой, сейчас это слово на устах, изоляции, изолированности от того огромного мира, в котором мы – лишь малая часть. Мы живём в малом, живём в самоизоляции. Соприкосновение с большим миром, с космосом не на словах, а на деле, ощущается в ничтожной степени. Сколько бы мы ни говорили, что любуемся закатом, выходим к реке – это всё больше фигуры речи. Эта степень единства сильно вербализирована. Мы на 80-90% живём в слове, в логоцентричном мире. Живого, настоящего соприкосновения с природным космосом через слово не происходит – щель узковата. Но мы эту недостачу не осознаём, не ощущаем как действительную и сокрушительную недостачу.
Потихонечку, по капле я стал восстанавливать свой собственный баланс в джунглях. На удивление – при колоссальной демографической проблеме Индии, где более миллиарда жителей и каждый клочок земли вроде бы должен быть на учёте, они, индийцы, огромные территории продолжают отводить для заповедников, национальных парков, дикой природы. У них около 300 огромных заповедников, с вертолётными площадями. Местные жители, крестьяне порой ютятся на клочках земли, а в нескольких шагах от них ну просто космические угодья природные, оставленные для животных. И что поразительно – люди, нуждаясь в острейшей степени и в земле, и в дровах, и в пище, понимают это, не ропщут, более того, всячески защищают возможность для дикой природы жить не в ущербе.
И вот, когда я оказываюсь в этих заповедниках – а хожу я туда, как правило, нелегально, это строго запрещено, но именно вот такая, не сафари, а живая встреча с лесом, кстати, очень рискованная, только она даёт некоторую... прокладывает тропинку в тот мир. Оказываясь там, изо дня в день уходя в джунгли и не зная, вернёшься ли ты к вечеру, потому что степень риска действительно очень высока, где-то 50 на 50, там и тигры, и леопарды, и слоны, и змеи, и медведи, очень высокая плотность животного мира в этих лесах – оказываясь там, ты постепенно прорастаешь джунглями и перестаёшь думать словами.
- А можно, я похулиганю и спрошу по-простому – кто сильнее, тигр или слон? Кто страшнее?
- Безусловно, слон. Мы живём в плену стереотипа такого, что слон – это тот, кто смешно хлопает ушами в цирке или зоопарке – милейшее, мудрейшее, огромное создание. На самом деле, это несопоставимая опасность. Тигр вообще не конфликтное животное. Он сделает всё возможное, чтобы уклониться от лобовой встречи с человеком. Кроме того, если не нарушена предельная черта дистанции, всегда есть целый ряд возможностей избежать прямого конфликта, он в этом сам заинтересован, чего не происходит со слоном. Слон – это несколько тонн оголённых нервов. Если ты у него на пути и если ты ему мешаешь, у тебя шансов нет. И потом, есть одинокие слоны, их там много, и в период гона неожиданная встреча с таким слоном-одиночкой означает почти неминуемую смерть. Потому что они взвинчены до предела, у них заволочен взгляд, текут так называемые слёзы, хотя это железы, это не из глаз течёт. И если он на своём пути какое-то препятствие видит, того же человека, то у тебя шансов нет никаких. Конечно, слон. И слонихи с детьми тоже ведут себя очень агрессивно.
- Ты ходишь в джунгли только с фотоаппаратом, так?
- Только с фотоаппаратом, и у меня небольшой нож на поясе. Но, понятно, что это детская игрушка, она совершенно бессмысленна для обороны. Прыжок тигра – 7 метров в секунду. Я не раз был с ними на таком расстоянии. А однажды в густой высокой траве оказался между двумя – вплотную, меньше полуметра. И они один за другим взвились, встав на задние – так, что я смотрел на них снизу вверх, запрокинув голову. Слава богу, все обошлось в тот раз, умчались. Похоже, это были молодые, неопытные еще, играли. К тому же, я, вероятно, несколько сбил их с толку тем, что шагнул в эту траву, зная, что они там, тем самым заявляя свое право на эту территорию. Будь они чуть опытней, и дальнейшее было бы совсем другим. Со слонами тоже было немало экстремальных ситуаций. Например, помню, сидел я на берегу лесного ручья, и вдруг он бесшумно вышел из зарослей по ту сторону этого ручья, даже не вышел, а внезапно и совершенно бесшумно (они ведь тише бабочек в лесу) вырос прямо передо мной – огромный одинокий самец с бивнями почти до земли и с тем самым заволоченным взглядом. Лицом к лицу. Я сижу, он стоит напротив и смотрит в глаза. Вариантов тут нет, всё от него зависит – 1-2 секунды и меня нет. А он все стоит и, кажется, что дни идут, годы. Стоит, считывает тебя, сканирует, кто ты есть. Не по паспорту и портфолио, а кто по сути, и что в тебе здесь и сейчас. Это «звериное» виденье, кстати, и у индийцев еще отчасти сохранилось, ну если подальше от городов. А потом, не спуская глаз с меня, нащупывает хоботом веточку у ног, берет и как бы взвешивает ее, покачивая, как жизнь мою, взвешивает, колеблется, решает. И уши оттопырены, в том положении, когда едва сдерживает себя, на грани. И медленно так кладет ветку на землю, и уходит.
- Так, со слонами и тиграми разобрались. Теперь скажи - вот эта готовность и решимость индийского правительства сохранять обширные заповедники, и солидарность крестьян по данному вопросу с правительством – это как-то связано с их мировидением?
- Думаю, да. Потому что, прежде всего, тут мощный фундамент индуизма. Мир – единый космос, и нет границ твоих очертаний. Человек не очерчивается собственным контуром. Есть известная формула тат твам аси, означающая «Ты есть То». То есть ты никогда не есть ты, не ограничиваешься своим очертанием или своим миром. Ты всегда вот то дерево, но и то дерево не дерево, а вон то облако – и так далее, далее. То есть мир как круговая порука родства. И в конце этой вереницы передоверия себя другому мир возвращает тебя тебе же, но уже перемноженным на всю Вселенную. Ощущение тат твам аси или парампара ещё называют – единство всего на свете, родство, где каждое животное, каждый человек, каждая ветка дерева – всё живое представляет собой единого пурушу, единый организм, единый космос. Это не сказки, не предания, а живое чувство, генетически вошедшее в каждого человека, исповедующего индуизм, сохранившееся и по сей день – вот оно, видимо, и даёт основание для таких решений политических и социальных, когда земля и всё живое на земле становятся общим домом.
- А как сочетаются такие огромные мегаполисы, как Мумбаи, Дели, Калькутта – с тем, о чём ты рассказываешь?
- Эти города-мегаполисы - тяжкий для жизни мир, втягивающий человека в свой каменный жизнедробительный мешок. И сами индийцы во многом утрачивают там и пластику, и связь с живыми энергиями, подчиняясь этому молоху машинерии...
К счастью, тот мир, куда я езжу, он ещё существует, на 80% Индия продолжает оставаться сельскохозяйственной страной.
- А как относятся в деревнях, в любимых тобой глухих уголках к людям европейской внешности? Ты испытываешь какой-то дискомфорт или необходимость объясняться, что ты тут делаешь вообще?
- Дискомфорт – никогда. И относятся очень дружелюбно и деликатно – это тоже из парадоксального и удивительного. Вдруг ты попадаешь в какую-нибудь деревню, где вообще никогда или последние несколько столетий не видели белого человека. И на тебя не пялятся, тебе создают пространство абсолютной такой безымянности и свободы. Если ты сам не подойдёшь, не заговоришь, ты не чувствуешь на себе ни в спину, ни в лицо, ни сбоку никаких взглядов и какой-то экспансии, не говоря уже о враждебности. Абсолютное дружелюбие. Но очень деликатное. С другой стороны, если ты подойдёшь и тебе что-нибудь нужно – это всемерное внимание, поддержка и помощь.
Как ни странно, в туристических местах навязчивость внимания в сотни раз выше, чем в таких вот медвежьих углах. В глуши никто, никогда за эти 17 лет не подошёл ко мне, попросив, там, не знаю, деньги или что-нибудь, ни разу. И это мгновенно происходит на первой же минуте, если ты оказываешься в каких-то городах, туристических местах. Чем дальше от очагов современной цивилизации и индустрии туризма, тем мир благороднее и деликатнее.
Но меня-то и как иностранца не очень-то воспринимают. Не знаю, как это происходит, а верней – уже давненько произошло: у меня тут какое-то очень естественное и все растущее чувство родины, дома, моей страны, моего народа. Не пафосное, а как бы по умолчанию, изнутри, и, наверно, это как-то ими чувствуется.
- В каких-то предыдущих твоих роликах ты приходишь в глухую сельскую школу, разговариваешь с учениками. Меня очень впечатлили лица детей и учителей. Как налажена в Индии система сельского образования, охватывающая, так навскидку, около миллиарда человек? Что ты можешь сказать про образование индийцев?
- Сразу надо сказать, что учитель в Индии продолжает оставаться у вершины социальной иерархии в сознании всего общества. Причём, слово учитель, оно соотносится с учителем в высоком смысле. Учитель, гуру, махатма – это синонимический ряд. Это сказывается и на зарплатах, в том числе. У учителей самые высокие или одни из самых высоких зарплат в индийском социуме. Причём, настолько высокие, что – я разговаривал в сельской местности с учителями – при всём желании они не могут потратить свои зарплаты. Не потому, что нечего купить, а потому, что слишком они большие, зарплаты. Поэтому учителя откладывают деньги опять же на образование своих детей, на будущее образование своих детей.
- Ты семнадцать лет бродишь по Индии и снимаешь удивительно древние, удивительно красочные места. Какие-то глухие деревни, некоторым из которых тысячи лет, храмы с потрясающими росписями, мозаикой, скульптурами, отстроенные в одно время с вавилонскими зиккуратами... Вот смотри: в Бондиане тоже любят этнику, там каждый новый фильм знакомит всё прогрессивное человечество то с Китаем, то с Индонезией, то с латиноамериканскими карнавалами, то с аборигенами Австралии, но все фильмы про Джеймса Бонда одинаково пахнут глянцем и только глянцем, а твои видео пахнут: пылью, бетелем, кофе, человеческим потом, коровьими лепешками, приправами к рису... В чём секрет?
- Я думаю, дело в подходе человека, который снимает: что он хочет показать, где он оказывается, куда его влечёт и зачем. Можно и в Индии снять глянец, там свой Болливуд, и таких фильмов множество, поехать и показать такое карнавального плана зрелище. Поскольку меня влечёт в по-настоящему аутентичные места, то это, наверно, передаётся и не может не передаваться, когда снимаешь. Там люди не напоказ живут, не просто собираются и веселятся. Они уходят в мистерию, как ты видел в фильме, по-настоящему, что называется, не на жизнь, а на смерть... или не на смерть, а на жизнь, на настоящую жизнь. И вкладываются с предельной самоотдачей, которая нам в будничной жизни не снилась. Такое не может не передаваться.
Казалось бы, для таких ритуалов должна быть какая-то отдельная территория, отдельный настрой, ничего не должно быть лишнего, мешающего. Но нет. Как и вся жизнь в Индии, всё происходит вперемешку. Рядом может лопотать ярмарка, происходить совершенно другая, третья, 25-я жизнь. Все они пересекаются. Вот как движение на дорогах Индии... взад, вперёд, вбок, поперёк – и всё это вместе. Одно другому не мешает, вот эта предельная концентрация на грани человеческих сил у участников ритуала, а рядом может быть развлекаловка, колесо обозрения, и какие-то шарлатанские фокусы, и продают пирожки. Всё на одной поляне происходит. А рядом человек подвешивает себя, там, я не знаю, крючьями за кожу и почти отдаёт Богу душу в какой-то своей высшей радикальной духовной практике. Его концентрации такое окружение не мешает. И не удивительно: они с детства так растут – единым миром.
- Чем объясняется устойчивость этого мира по отношению, скажем, к цивилизации вообще, которая всюду приходит и всё подминает под себя? Там у тебя в фильме есть удивительный кадр, когда мужчина в набедренную повязку ловко прячет мобильник, помнишь?
- Да, телефон. Я специально это подснял. Молодец, что увидел.
- Как это у них сочетается? И надолго ли?
- Опасения, конечно, есть. Многие считают, что мы – свидетели каких-то последних дней уходящего настоящего мира, и что цивилизация всё это, конечно, перемелет и отнимет. Но я не настроен так пессимистически. Я думаю, что очень мощный запас у Индии. И, если она будет, а она будет, конечно, сдавать позиции, то сдаст их последними, я думаю, или одной из последних. И не скоро. При том, что мир гаджетов и хайтека в Индии довольно сильно развит, как ты знаешь, они экспортируют новейшие товары и технологии по всему миру – он всё ещё носит характер таких вот игрушек для детей. Они могут предаваться в высшей степени сосредоточенной медитации и духовной практике, при этом иметь мобильный телефон. Но отношение к нему не как к фетишу, а именно, что игрушке.
- Теперь я хочу поговорить о фильме. Для начала всё-таки расскажи, о чём там речь? Что это за культ богини Амман? Потому что неподготовленному зрителю многое может оказаться-показаться непонятным, несмотря на твои прекрасные комментарии. Итак - культ богини Амман, юг Индии, дравиды...
- Да, для начала именно это и нужно сказать. До ещё недавнего времени считалось, что индуизм и ведическая культура привнесены в Индию ариями с севера – территорий современного Ирана, тех краёв. И только несколько десятилетий тому назад это представление несколько подвинулось в связи с тем, что в долине реки Инд были найдены остатки древнейшей хараппской цивилизации, которые свидетельствовали, что была в Индии и до прихода ариев своя аутентичная культура. Она находилась на севере нынешней Индии. Но и на юге ещё до прихода ариев существовала столь же древняя культура – дравидская, или дравидийская. Был свой язык, тамильский, который существует и сегодня и который по своему богатству почти не уступает санскриту.
Штат Тамилнаду находится на самом юге Индии. Именно там происходят съёмки ритуала, ритуала-мистерии, называемого Амман или Мариамман. Мариамман сложно перевести. Первая часть слова – это дождь, а вторая – мать, Мать Дождя. Но в этом же слове закодированы ещё и смерть, и многие другие смыслы. То есть великая мать всего живого, что, собственно, и в других культурах и мифологиях прослеживается... В каждой деревне в Индии устанавливалась символическая голова этой богини в виде холмика, украшенного цветами. А телом богини была сама деревня с её жителями. По сей день у богини Амман десятки миллионов последователей, десятки тысяч храмов по всей Индии. Имя её варьируется, в Тамилнаду её называют Амман, в других штатах по-другому. Тем не менее, это очень живой ритуал, не уступающий культу Шивы, Вишну или другим.
Однако известно нам о нём намного меньше. Причин несколько, часть из них непроглядна и непонятна. А другую часть попробую обозначить. Поскольку это народный культ, он не был на виду у браминской культуры. И в связи с этим не рефлексировался пандитами – учёными людьми, как их называют – и не имел такой обширной литературы. Не имел в Индии, а, следовательно, и у тех исследователей, которые приезжали с Запада, тоже оказался не на виду. Когда я впервые увидел ритуал Амман, я попытался что-то найти на английском, на русском. На русском практически вообще ничего об этом нет, на английском – крохи. В общем, парадоксальная ситуация: в XXI-м веке, когда, казалось бы, всё уже известно – один из центральных, основополагающих индуистских культов оказался в слепом пятне, совершенно не проявленным в нашем информационном поле.
Я несколько лет наблюдал, как происходят мистерии этого ритуала, куда стекаются тысячи индусов. Есть определенные дни, они же живут по лунному календарю, то есть, живут в открытом космосе и с плавающими датами этих праздников... Вот есть дни, когда проводятся эти ритуалы. А, кроме того, есть храмы, их десятки тысяч, которые так и называются – храмы Мариамман. И у каждого храма свой, так сказать, именинный день, когда празднуют эту богиню.
Люди приезжают, разбивают палаточный лагерь, ставят шатры, от каждой деревни снаряжается паломническая миссия с детьми, стариками, старухами, с женщинами, мужчинами, примерно от 10 до 50 человек от каждой деревни. Они ставят шатёр, все живут в одном шатре. Почти не спят, только передрёмывают, поскольку такой марафон требует, чтобы все находились на ногах, танцуя вокруг храма, наверложивали круги с этими тяжелыми цветочными горшками на головах и всем тем, о чём я рассказываю в фильме.
Ритуал этот носит так же и довольно радикальный характер с истязанием плетьми, например. Мистериальный марафон длится в течение 3-4-х суток, люди впадают в трансовое состояние сближения с божеством. Выход из транса тоже очень непрост. Им помогают. Выходят они, заручившись этой божественной поддержкой матери-земли, матери-природы, матери-космоса.
Но для того, чтобы эта встреча произошла, а она не происходит на щелчок пальца и просто по желанию, нужно вложиться в сближение, вложиться всей жизнью, со всей самоотдачей, на пределе отпущенных тебе сил.
- Отдельная тема – пластика тел и жестов. Невероятной красоты, утонченности и благородства женские лица. Это деревенские женщины, да, бывают такие?
- Это всё глубинка. Именно глубинка, в городах такого уже почти не найти. Да, удивительна, конечно, пластика, на которую ты обратил внимание. Необычайная и такая естественная грация, деликатность жеста и его точность. После этого понимаешь, насколько мы бываем фальшивы в своей обыденной пластике: как мы берём чашку со стола, как садимся на стул или как жестикулируем при беседе. Простые, какие-то обиходные жесты у них носят характер такой точности и чистоты, что для меня... они своего рода Моцарты обиходной пластики. Наш обыденный танец жизни очень зашумлен, суетлив, косноязычен и трехполенен. А когда жест единственно точен, он не шаркает об углы, а поет.
- А эти мистерии не доходят до оргиастичности? Там иногда, мне кажется, трудно удержаться...
- Доходят, конечно. Это такая экстатика, когда человек запрокидывается уже в то состояние, где себя не может контролировать. Конечно. И тут есть два варианта. Один, когда человек выпадает из сознания и ему нужна какая-то поддержка и помощь, то всегда есть рядом другой, который следит за этим и мягко возвращает его или ее в прежнее состояние особым тактильно энергетическим воздействием.
И второе, когда нет необходимости возвращения, человек просто впадает в такое оргиастическое состояние. Это ему необходимо. Это такой выброс энергетический, как выход в открытый космос. И это периодически происходит.
- А ещё обращает внимание, что там довольно много полицейских, мужчин и женщин, которые как бы вне церемонии, но тактично контролируют ситуацию... Они себя не выпячивают, но работают четко и на удивление спокойно...
- Да, именно так. Это из тех парадоксальных явлений, которые нашему сознанию до конца не понять. Я всякий раз сам удивляюсь. У нас в фильме ещё не тот масштаб. Бывают индуистские праздники, куда стекаются буквально миллионы людей. И при этом порядок сохраняется. Это ровно так же, как и с дорожным движением. У них ступор наступает от европейских методов регулирования. Например, достаточно установить на дороге светофор – и всё, начинается хаос, пробки, аварии, то есть нечто полностью противоположное тому, чего добивались. Но стоит убрать светофор, как на сложнейших каких-то дорожных развязках они сами как рыбы в аквариуме разруливают это с такой пластикой и пониманием, что диву даёшься. То же самое происходит на многотысячных и даже миллионных стечениях людей. Какая-то саморегуляция у них работает на генетическом уровне. Такая наработанная привычка жить на улице, во дворе, под открытым небом, друг с другом.
- Полагаю, что какая-то часть наших читателей заинтересуется фильмом: такого не увидишь ни на ТНТ, ни на Netflix. Однако я думаю, что всех интересует ещё один вопрос, а именно: на что существует такой замечательный человек, как Серёжа Соловьёв? Как он зарабатывает себе деньги на жизнь и на путешествия?
- Я и сам не могу ответить, как он существует и как он существовал до недавнего времени, это всегда какие-то короткие перебежки. Но я ещё с юности для себя определил, что есть два пути, условно говоря, один – зарабатывания денег, а другой – такого авантюрного приключения жизненного, когда ты занимаешься только тем, что по-настоящему любишь и хочешь. А деньги, если Бог даст, они каким-то образом образуются. Потребности у меня не сильно большие, я готов и могу их умеривать по необходимости. Но, в общем, жизнь была ко мне благосклонна. Какое-то время, оказавшись на Западе, я рисовал картины, было много выставок. Это меня немножко подкармливало и давало возможность жить. Ещё в более ранние времена какая-то издательская деятельность была. Но в последнее время я затеял такой проект: беру в год одну-две группы в Индию и показываю ту Индию, которую знаю и люблю. Я создал особый маршрут, охватывающий несколько штатов, несколько тысяч километров, очень непростой. И показываю нетуристическую Индию, куда мало кто даже из бывалых путешественников заглядывает. Удалось выстроить всю эту логистику, хотя во многом мои туры остаются в зоне авантюрности и непредсказуемости. Но это и заложено в такое путешествие, и люди готовы на такую меру непредсказуемости – на настоящее приключение. В общем, за три последних года у меня было 10 групп, 10 таких туров. И люди рады, считают, что это было одно из самых удивительных событий в их жизни.
- А как теперь в связи с ковидом это всё?
- Из последней моей поездки в Индию я вернулся в апреле. Выбирался из тигриного заповедника, будучи чуть ли не единственным иностранцем, кто пересёк закрытые границы между штатами на камуфляжно-полицейской машине. То ещё приключение было. И удалось улететь немецким самолётом, спецрейсом, с целым сундуком видеозаписей, монтажом которых я и занялся по возвращении, делая фильмы. Думал, что тем временем с ковидом как-то ситуация рассосётся и к осени-зиме всё восстановится. Но вот, оказалось, нет. Дело приняло, похоже, затяжной оборот. Значит, этой зимой, видимо, не получится повести группу в Индию. Хотя, как ни странно, в конце лета я дал объявление в Фейсбуке, что предварительно, кто бы хотел, если будут открыты границы... И мгновенно, буквально за один вечер собралась группа, даже больше, и готовы были платить авансы и вообще, что называется, столбить места. Так что, желающие есть, но возможности, похоже, под большим вопросом. Ну, что же, подождём год, наверное. Хотя мне невыносимо, впереди зима, и без Индии... Я каждую зиму нахожусь там. Но что говорить о невыносимости, когда сейчас многим людям куда тяжелее, чем мне...
- Может быть, напишешь новую книгу?
- Не знаю... Не очень хорошее внутреннее время для решимости и мотивации начинать писать. Скажем, лет 15 назад, я, может быть... Было больше азарта, больше веры, больше мотивации для письма. А вот эта Индия, вот эти джунгли, вот эти тропы, они приучают к какому-то молчаливому смирению и обитанию в тех мирах, где книги и желание поделиться, высказаться и вера в то, что это возможно, они отходят на какой-то второй, третий план. Это перестаёт быть настолько важным и нужным... вообще, сообщение с людьми перестаёт быть первостепенно важным. На первый план выходят какие-то более, я не знаю, нечеловеческие, назовём это так, ценности.
Но и не зарекаюсь. Я всё время нахожусь на этой грани – может быть, и качнётся в сторону письма, кто знает... Как говорят в Индии: саб куч милега – возможно всё.
Фильм Сергея Соловьёва «Мистерии богини Амман»:
Сайт Сергея Соловьёва:
Сергей Соловьёв – поэт, писатель, художник. Родился в Киеве (1959), учился на филологическом факультете Черновицкого университета и отделении графики Киевской Академии искусств. Автор двадцати книг поэзии и прозы, лауреат премии Планета Поэта, Русской премии и других. С середины 90-х живет по преимуществу в Мюнхене.
