К периодической системе языков. Киргизия помнит великого Поливанова

Русскому и советскому лингвисту, востоковеду и литературоведу Евгению Дмитриевичу Поливанову в эти дни исполняется 130 лет. Он был настолько велик в своих помыслах и делах, что его современник и друг Виктор Шкловский назвал его «самым обычным гениальным человеком». Мечтал этот гениальный человек «об элементах создания общей грамматики всех языков, в которой явления не только бы сравнивались, но объясняли сущность друг друга». Мечты свои пытался воплотить в жизнь, потому сам стал явлением, до сих пор до конца не разгаданным. 

Извините за выражение: Поливанов 

Фраза «Извините за выражение: Поливанов» принадлежит самому Евгению Дмитриевичу. В ее ироничности скрыта суть натуры ученого – главное не я, главное то, что я хочу решить. К воплощению этого принципа, по свидетельству многих, Поливанов двигался в спокойствии, без говорливости, но… со странностями.

Известный советский лингвист Николай Александрович Баскаков познакомился с Поливановым в 1929 году, когда в составе группы студентов-тюркологов слушал его доклад «Проблемы марксистского языкознания и яфетическая теория» в стенах Коммунистической академии. Еще до начала заседания студенты обратили внимание на небрежно одетого человека в грязных ботинках, который прижимал к себе пачку книг. Каково же было их удивление, когда этот человек поднялся на кафедру и на прекрасном русском языке, несколько звенящим голосом, приступил к докладу. И хотя доклад закончился шквалом не лингвистических нападок: «А что мы, собственно, слушаем племянника бывшего царского министра?», слушатели поразились знанию и мастерству лектора, очаровавшись его манерами, выдававшими в нем светского человека, как говорил Баскаков, в старом понимании этого слова. Грязная обувь и неопрятный вид, как и обвинения в принадлежности к «сословию тиранов» ушли на задний план.

 Вот и воспитанники Туркестанского восточного института в начале 1920-х годов отмечали переполненные аудитории на поливановских лекциях, на которые стремились попасть даже многоопытные, видавшие виды преподаватели. В лекторском мастерстве Поливанова в ту пору, пожалуй, мог превзойти только академик В.В. Бартольд.

Считалось, что Евгений Дмитриевич читал не просто то, что он прекрасно знал, но и что любил. Делал это он увлекательно, не пользуясь ни конспектами, ни карточками с цитатами. Слушатели приходили в восторг, видя, как «сухой предмет» – сравнительное языкознание Поливанов превращал в увлекательное путешествие в мир языка, в котором ученый был своим. Однажды студенты МГУ, прослушав очередную лекцию по курсу «Введение в узбекское языкознание», обнаружили исчезновение своего кумира. Как оказалось, «племянник царского министра» отправился в китайскую московскую прачечную пополнять свою языковую кладовую навыками владения диалектами китайского языка. Ради этого Поливанов отправлялся куда в более в дальние странствия – в Японию и Китай. Там, переодеваясь буддийским монахом, он часами просиживал у ворот храмов, вслушиваясь в местный говор.

О том, как Поливанов «с лету» овладевал новыми языками, ходили легенды. В Нукусе он за месяц овладел каракалпакским языком настолько, что сделал на нем безукоризненный доклад перед каракалпакской аудиторией.

Известна история, когда за десять минут «Песня Мефистофеля» была переведена на узбекский с немецкого подлинника. Казалось, ему кто-то без пауз диктует, а он сам без остановки стенографирует. Но это была не запись, это был высокой марки перевод с сохранением размера и рифмовки оригинала.

Осенью 1964 года участники Самаркандской конференции, посвященной деятельности лингвиста Поливанова, попросили знавшего его колхозника Махмуда Хаджимурадова оценить степень владения ученым узбекским языком, а конкретно – родным диалектом Хаджимурадова. «Как владел? – отреагировал старец. – Лучше меня».

Поливанов знал огромное множество языков. Цифры разнятся, в разных источниках доходя до 46. Но что важно, знание многочисленных языков не лежало, подобно мёртвому инвентарю, в творческом сознании Поливанова.

«Говорят, арабы относятся к своему языку как явлению поэзии, – писал автор «Двух капитанов» Вениамин Каверин. – Убежден в том, что эта черта была в высокой степени свойственна Поливанову. Поэзия и наука в их вещественно-ощутимом значении перекрещивались в его необычайном даровании».

В поливановском стремлении к знанию языков скрывалось намерение понять причины их разнообразия. Поглощенный всецело этим процессом, Поливанов без устали генерировал научные идеи, в обыденном разговоре умудряясь вставлять фразы, которые сколько-нибудь умелый ученый мог бы развить в законченное научное исследование.

Горя энтузиазмом практической борьбы

1917 год для странного ученого, увлеченного языками и легко овладевавшего ими, стал переломной вехой. По законам социалистической революции у Поливанова были все основания, чтобы попасть в списки причастных к классу эксплуататоров. Отец – Дмитрий Михайлович, гвардейский офицер, после отставки служивший чиновником в управлении железной дороги. Мать – Екатерина Яковлевна, издательница, писательница, журналистка, переводчица, имевшая популярность в либерально-интеллигентских кругах. Среди родственников значились военный министр России генерал от инфантерии Алексей Андреевич Поливанов, основатель Московской мужской гимназии Лев Иванович Поливанов, автор первого проекта московского метро Михаил Константинович Поливанов. Все Поливановы являлись представителями старого дворянского рода.

По пролетарским меркам фактором отягчающим могло послужить образование – Поливанов-младший окончил Александровскую гимназию в Риге, историко-филологический факультет Петербургского университета (славяно-русское отделение), японский разряд Восточной практической академии.

Но не случилось: в Октябре 17-го Поливановы встали под красные знамена революции. Бывший царский министр поступил на службу в Красную армию. В одной из книг первых лет Советской власти о нем писалось: «Бесспорно, Алексей Андреевич Поливанов представляет собой одну из крупных фигур в высших военно-административных сферах последнего десятилетия монархии, отмеченного таким безлюдьем». А его брат – инженер-метростроевец, принял участие в выполнении плана ГОЭЛРО.

Сам же Евгений Поливанов Октябрьскую революцию встретил как революцию труда. Выбор был сделан осознанно. «Со второго курса мое мировоззрение обусловлено всестороннейшим на меня влиянием моего учителя Бодуэна де Куртенэ – по убеждениям интернационалиста-радикала», – писал Поливанов. Влияние Бодуэна было ориентированным (в конце 1913 года тот был привлечен к суду за брошюру, где обличал угнетение царским правительством малых народов, изгнан из университета) и настолько весомым, что большинство его учеников поддержали идеи Октябрьской революции.

 С началом Первой мировой войны Поливанов, опубликовавший к тому времени фундаментальные труды и получивший славу в научных кругах как японист и китаевед, заявил о своих политических взглядах, написав антивоенную пьесу, благодаря чему состоялось его первое «знакомство» с тюрьмой.

На выборах в Учредительное собрание в сентябре 1917 года он проголосовал за список большевиков, а с первых дней Октября включился в борьбу за укрепление Советской власти. Знание Поливановым восточных языков было отдано на службу новому внешнеполитическому ведомству Советской республики. «Уполномоченный народного комиссара по иностранным делам» Поливанов оказался причастным к опубликованию тайных договоров царского правительства и подписанию Брестского мира.

С 1918 года ученый включился в работу с петроградскими китайцами: партия большевиков, в которую он вступил в 1919 году, поставила задачу привлечь граждан Поднебесной на службу революции. «Товарищ Поливанов, говоривший по-китайски, часто проводил с нами, китайскими рабочими, беседы на политические темы, обучал русскому языку. С помощью товарища Поливанова и китайской коммунистической ячейки я понял глубокий смысл свершившейся революции», – рассказывал китайский рабочий, живший в Петрограде.

Результат превзошел все ожидания: благодаря Поливанову многие китайские добровольцы сражались в рядах Красной армии на фронтах Гражданской войны.

В 1919 году Поливанов, не прекращавший ни на миг свое познание тайн языков, становится профессором факультета общественных наук Петроградского университета.  В начале 1921-го переезжает из Петрограда в Москву, где работает заместителем заведующего Дальневосточной секции Коминтерна и одновременно преподает в Коммунистическом университете трудящихся Востока. Осенью Коминтерн командировал его в Ташкент. Здесь его встречает яркая палитра среднеазиатского многоязычия. Перед Поливановым открываются новые пути и возможности воплощения в жизнь научных и творческих замыслов, о которых мечталось в октябре 1917 года.

Вспоминая события революционного периода, Евгений Дмитриевич замечал: «Я был привлечен к ряду революционных большевистских работников верой в революцию, верой в это правильное дело, горя энтузиазмом практической борьбы». Революционные преобразования в России, как считал Поливанов, дадут возможность свободно заниматься любимым делом, которое для него рисовалось «полезным именно в революционной обстановке».

Характер работы – прикладной

Уходя от раскрытия послужного списка ученого и политического деятеля Поливанова, стоит отметить, что в Средней Азии он трудился самозабвенно на всех занимаемых постах, считая делом чести участвовать в культурном строительстве. Современников поражала его огромная, нечеловеческая трудоспособность. «Самое важное в моей работе, – отмечал он, – это ее прикладной характер для настоящего времени и ближайшего будущего».

Поливанов участвовал в процессе национального размежевания в Туркестанской АССР, готовил лингвистическую перепись, трудился над созданием новых алфавитов для народов СССР. Из-под его пера вышли серия букварей для киргизских школ, учебник узбекского языка для русских, первая часть истории мировой литературы для перевода на киргизский язык. Понимая роль русского языка в экономическом строительстве, развернувшемся в Средней Азии, Поливанов разработал учебно-методические труды, ставшие основой преподавания русского языка в национальной школе.

В первый год пребывания в Ташкенте, опубликовав статью «Звуковой состав ташкентского диалекта», он приступил к гигантской работе по изучению говоров узбекского языка. Им одним в 1920-х годах описано говоров больше, чем всеми другими лингвистами Узбекистана. В список этих говоров входили: маргеланский, самаркандский, казак-найманский, кыят-кунградский, гурленский, хивинский, казли-найманский, туркестанский, кашгарский, говор люли, говор ферганских каракалпаков и говор туземных евреев Ферганы.

В последние годы жизни Поливанов работал в Киргизском институте культурного строительства. Занимался исследованием киргизского и дунганского языков, внес весомую лепту в перевод на русский язык киргизского народного эпоса «Манас», высказав оригинальные идеи в области теории перевода. 

Жизнь гения не была безоблачной. Его позиция по многим проблемам языкознания вызывала негативную реакцию оппонентов. В 1929 году, когда он открыто выступил против последователей академика Н.Я. Марра, проповедовавших так называемое «новое учение о языке» и отрицавших индоевропейское языкознание, его труды были объявлены «истошным воем эпигона субъективно-идеалистической школы», а он сам – «разоблаченным в свое время черносотенным лингвистом-идеалистом».

Не могли злопыхатели смириться с его талантом и достижениями, с его необычностью и экстравагантностью. Клевета сопровождала успешного ученого всюду. В 1938 году Поливанова, обвиненного в «контрреволюционной троцкистской деятельности», расстреляли. Реабилитировали в апреле 1963 года.

Писатель Вениамин Каверин писал о Поливанове так: «Представьте себе гениального ученого, оставившего глубокий след в мировом языкознании, рукописи которого собираются по крохам. Представьте себе Всесоюзную конференцию лингвистов, которая прошла без портрета того, кому была посвящена, потому что портрет достать не удалось. Представьте себе ученого, знавшего лингвистически не меньше 35 языков, написавшего грамматику японского, китайского, бухаро-еврейского, дунганского, мордовского, туркменского, казахского, таджикского языков, о котором спорят, родился ли он в 1891 или 1892 г., в Петербурге или Смоленске. Представьте себе политического деятеля, опубликовавшего тайные договоры царского правительства в 1917 г., который впоследствии годами бродил по стране, как дервиш. Этот человек – Евгений Дмитриевич Поливанов».

Одно, по крайней мере, сегодня доподлинно известно: Поливанов родился 12 марта 1891 года.

Автор: Леонид Сумароков

Источник: Ритм Евразии (ritmeurasia.org)