Дом эмира Бухарского

Рядом с тем местом, где я живу в Петербурге, на Каменноостровском проспекте, расположено очень красивое старинное (1913-1914 годов постройки) здание, имеющее даже собственное название – что в Питере, конечно, не редкость, но и не так, чтобы – обязательный атрибут всякого дома. Многие обходятся просто адресом. 

Но здесь, к тому же, название необычное: «Дом эмира Бухарского». Ну, что тут  скажешь? «Именные» дома в Питере – иногда просто следствие городских легенд, а иногда и в самом деле имеют отношение к тому, чьим именем названы. В данном случае – верно второе, и здание по Каменноостровскому, 44Б действительно принадлежало бухарскому эмиру. Да и было построено на его деньги. 

И еще один штришок, вычитываемый из названия. «Дом», а не «дворец». Что это значит? А то, что владелец не использовал его для собственного проживания, а извлекал из него доход. В общем, это был – доходный дом, квартиры в котором сдавались внаем. Подобно, скажем, «дому герцога Н. Н. Лейхтенбергского» на ул. Большая Зеленина. И здесь, как говорят риэлтеры, правит бал локация – Каменноостровский в этой части был в начале ХХ века (да и сейчас является) локацией, безусловно, премиальной. То есть, арендаторами у бухарского эмира были люди, располагавшие средствами, а значит – архитектурное решение дома, как внешнее, так и внутреннее, должно было соответствовать их уровню благосостояния. Оно и соответствовало. В общем, наш дом – вполне осмысленный объект инвестиций для далекого среднеазиатского государства, монарх которого пожелал таким образом захеджировать страновые инвестиционные риски. Санкт-Петербург в то время действительно переживал инвестиционный бум, особенно ярко наблюдаемый как раз на Петроградской стороне. После ввода в эксплуатацию в мае 1903 года Троицкого моста Петроградская сторона оказалась как бы «в двух шагах» от административного центра – и это вызвало взрыв строительства доходных домов в районе. Фактически, вся Петроградская сторона было построена или перестроена заново за полтора десятилетия! Кто ж знал, что все это в одночасье полетит в тартарары… 

И последний штришок – практически на этом же Каменноостровском, менее чем в двух километрах по прямой, расположена Соборная мечеть, еще одно здание, связанное с эмиром Бухарским. Именно этот монарх выкупил для мечети земельный участок, в значительной степени финансировал строительство, он же участвовал в церемонии закладки первого камня в феврале 1910 года, приуроченной к двадцатипятилетию вступлению Сеид-Абдул-Ахад-хана на престол. А в 1913 году в торжественном открытии мечети участвовал сменивший отца на бухарском троне Сеид-Мир-Алим-хан – правда, совместно со своим традиционным недругом, хивинским ханом Сеид-Асфендиар-Богадуром, главой другого российского протектората в Средней Азии.

Дом эмира Бухарского и Соборную мечеть объединяет еще одно обстоятельство: и то, и другое здание построено с участием архитектора Степана Самойловича Кричинского (1874 – 1923). В создании мечети он был лишь одним из нескольких разработчиков проекта (в частности, автором чугунной ограды), тогда как дом эмира Бухарского – целиком его творение. 

Пару слов про этого человека. Родился он в отцовском имении в Ошмянском уезде Виленской губернии (сейчас – Белоруссия). Отец Степана, Селим, был генерал-майором и по своему происхождению принадлежал к не слишком обширной группе дворян из так называемых «литовских татар». Это были потомки вассалов хана Тохтамыша (того, который захватил Москву в 1382 году), «отъехавших» после разгрома последнего к Литовскому Великому князю. Они сохраняли исламскую веру, но при этом относились к дворянскому сословию Российской империи. Интерес к своей малой родине С. С. Кричинский сохранял, о чем свидетельствует написанная им книга «История архитектуры и архитектура замков XIV-XVI веков Ошмянского уезда Виленской губернии».

Степан Самойлович много и успешно строил: ему принадлежит проекты так называемого Федоровского городка в Царском селе, ряда доходных и частных домов в Петербурге и пригородах, церквей, в частности комплекса храма Феодоровской иконы Божией Матери на Полтавской улице, зданий общественного назначения. Наверное, наиболее характерной чертой архитектурного почерка Кричинского можно назвать эклектичность: в самом деле, он, кажется, мог вписаться в любой стиль – от европейского классицизма до традиционной персидской архитектуры – а также смешать их всех в рамках одной постройки, не поступившись вкусом. 

Любопытно, что и сам С. С. Кричинский арендовал квартиру в Доме эмира Бухарского, причем дважды: в 1916 -1917 годах и вновь с 1921 года до самой смерти в 1923 году.

Теперь стоит сказать про, так сказать, инвестора – Сеид Абдул-Ахад Бахадур-хана, эмира Бухары с 1885 по 1910 год. Это был второй бухарский эмир с момента обретения страной статуса российского протектората в 1868 году. Эмир, как мы знаем, титул исламского властителя не очень высокого ранга, он предполагает хотя бы номинальную зависимость от хана, халифа, шаха или султана. Бухара считала себя эмиратом, однако не из-за зависимости от русского царя, а лишь потому, что правящая с 1756 года династия Мангыт не возводила свой род к Чингисхану. Это была тюркская (узбекская) династия, однако разговорным и делопроизводственным языком при бухарском дворе (да и большей частью вообще в столице) был персидский. Та же проблема «нечингизидства» была и у соседей-недругов Бухары, другого российского протектората – Хивы. Однако там набрались решимости и стали называть себя ханством. 

Сам Сеид Абдул-Ахад Бахадур-хан был для тех мест и того времени довольно либеральным властителем: вел сравнительно скромный образ жизни, отменил пытки, сократил применение смертной казни, как мог развивал экономику, вводил помаленьку европейские порядки – в частности, учредил наградные медали и орден Тадж (Короны). Столицу свою эмир, надо полагать, недолюбливал: в первые годы правления проводил в ней лишь по нескольку месяцев, а с 1894 года и вовсе перестал в ней показываться. 

Зато бухарский эмир любил приезжать в Петербург. Так, он бывал в российской столице в мае 1898 года, феврале 1902, ноябре 1906, январе-феврале 1910.  Впрочем, в Ялту он наведывался еще чаще – практически, каждый год. Вот как вспоминал об этом человеке военный министр А. Ф. Редигер, которому поручалось организовывать прием эмира:

«Эмир Бухарский, ныне уже покойный, в молодости, вероятно, был замечательным красавцем, это еще было видно в 1906 году, хотя он уже очень растолстел и обрюзг, и жаловался на свое здоровье, особенно на болезнь ног. Он держал себя с большим достоинством, но очень вежливо; умный и сметливый, он обладал большим тактом и, в общем, был личностью далеко не заурядной. Русский язык он знал хорошо и говорил на нем свободно, хотя и с сильным акцентом, и лишь изредка искал какое-нибудь слово; он постоянно читал русские газеты («Инвалид» и «Новое время»), очень интересовался всеми распоряжениями по военному ведомству, всеми назначениями и наградами и хорошо знал список генералов. Вся его деятельность за двадцатипятилетнее управление им Бухарой свидетельствовала о его полной преданности России, причем, конечно, не приходится доискиваться, основана ли эта преданность на велениях чувства или разума. Во время войны с Японией и революции его поведение было выше всякой похвалы. Своей страной он, конечно, правил по-восточному, извлекая из нее возможно большие доходы в личную свою пользу. Сына своего он, по-видимому, очень любил, но и его он держал в большой строгости: в присутствии отца сын молчал и на обращаемые к нему вопросы отвечал конфузливо и однословно».

В 1910 году Сеид Абдул-Ахад Бахадур-хан умер, и его сын и наследник Сеид Мир Мухаммед Алим-хан оказался последним бухарским эмиром. В 1920 году, потерпев поражение от Красной армии, он эмигрировал в Афганистан, где и скончался в 1944 году. Именно при нем и для него был построен Дом эмира Бухарского – при том, что сам участок еще в 1910 году был выкуплен его отцом у частного владельца.  

Теперь настала очередь рассказа об архитектурных особенностях дома, но я, на правах, так сказать, местного жителя, позволю немного мемуарной лирики. Дом по Каменноостровскому 44Б – в некотором смысле, образец петербургского старого дома. Великолепный фасад в стройном ряду фасадов вдоль проспекта, каскад внутренних дворов и, если глядеть из глубины квартала – глухие громоздкие брандмауэры, отштукатуренные с бесформенными, замазанными цементом проплешинами, с хаотично рассыпанными нелегально пробитыми оконцами… Скажи кому-нибудь, что это – памятник истории и культуры регионального значения – покрутят пальцем у виска.

Подстать и население дома. Школьная подружка моей дочери жила там, приглашала в гости: длиннющая коридорная коммуналка на шестнадцать комнат со всеми подобающими прелестями. До туалета идти несколько минут. Впрочем, это было лет десять назад – возможно, коммуналку уже расселили (подружкина семья точно переехала куда-то), но эта коммуналка там была не единственная. А с другой стороны: тогда же, лет десять назад (сейчас что-то изменилось почему-то, стало скромнее) стоило войти с Каменноостровского в первый внутренний двор, как ты оказываешься рядом с двумя-тремя припаркованными роллс-ройсами. Если задержишься, рассматривая машины, из подъезда выйдет серьезный молодой человек, вопросов задавать не станет, но взглянет на вас вполне выразительно. 

Молва приписывает роллс-ройсы Сергею Васильеву, одному из трех братьев Васильевых, контролирующих (или контролировавших) Петербургский Нефтяной Терминал. Именно он жил тогда в Доме Эмира Бухарского. Человек, не чуждый прекрасному, отстроивший в родной Вырице дворец строго в стиле елизаветинского барокко. Мне приходилось наблюдать его выезд из дома: сперва охранник перегораживает движение по Каменноостровскому, открывается шлагбаум, из двора выруливает роллс-ройс или бентли, замыкает все – джип охраны. Впрочем, во всем этом больше статуса, нежели практической безопасности: буквально в 350 метрах от дома, на углу Левашовского и Ординарной 5 мая 2006 года этот кортеж был атакован – выпустили два рожка из калашникова, убили одного охранника и отправили Васильева в реанимацию на месяцы. Все это – практически, у меня на глазах.   В качестве организатора покушения был осужден лидер «тамбовских» В. С. Кумарин (Барсуков) – но это уже другая история, мало связанная с бухарским эмиром. 

Скажу лишь, что, помимо жильцов, помещения в Доме Эмира Бухарского занимает районная жилконтора, бар, а также женская консультация. Ну и, как во всяком подобном доме – есть передающиеся из поколения в поколение локальные легенды. Помимо обычных – о привидениях, стоит отметить две: первая – про подземный ход, якобы соединяющий дом с мечетью. При всей наивности сюжета, стоит отметить, что процентов 80 такого хода сегодня и впрямь существует – это перегон между станциями метро Петроградская и Горьковская. Вторая, конечно же, о замурованных кладах – сокровищах бухарского эмира, которые он припрятал от большевиков. Поиск этих сокровищ – любимая детская игра, хотя, как мы знаем, в доме на Каменноостровском эмир не жил ни одного дня.

И в заключение – собственно, об архитектуре. Я попросил высказаться на эту тему современного питерского зодчего, заслуженного архитектора России Максима Борисовича Атаянца. Вот сжатый пересказ его реплики:

«Это, безусловно, архитектурная работа очень высокого качества. Я просто чувствую, какое профессиональное удовольствие испытывал Кричинский, проектируя этот дом! Удовольствие, связанное с высочайшей степенью творческой свободы – обычное давление инвестора, требующего превратить в арендопригодные площади каждый квадратный метр, здесь, по-всему, было сведено к минимуму. У архитектора, кроме того, был карт-бланш на дорогостоящие решения. Чего стоит одна трехчастная двухярусная аркада парадного въезда во внутренний двор! Или отделка всего фасада шишимским мрамором, привезенным из-под Златоуста – кстати, единственное в городе здание, где этот материал используется. Причем, это не отделка тонкой мраморной плиткой, а массивные мраморные блоки, колонны целиком вытесаны из этого мрамора. Такая расточительная, избыточная для доходного дома и характерная, скорее, для дворцового здания архитектура – довольно редка в Петербурге. Что еще интересно: наряду с обычной иерархией помещений на разных этажах – это хорошо читается по различным размерам и форме окон – существует иерархия отделки.  По мере удаления от парадного фасада шишимский мрамор сперва сменяется дорогой терразитовой штукатуркой (выполняется с добавлением мраморной или гранитной крошки, что делает штукатурку похожей на камень), а затем, на внутриквартальном фасаде, уже обычной для Петербурга штукатуркой, выкрашенной в желтое – однако даже этот фасад сделан весьма прихотливо. В целом, можно сказать, что доходный дом рассчитан на обеспеченных, но все-таки разных по социальному статусу арендаторов» – сказал архитектор. 

При этом понятно, что те, кто арендует квартиры в самых премиальных местах – это люди, близкое знакомство с которыми могло быть интересно эмиру Бухарскому само по себе. Таким образом, дом на Каменноостровском становится не только источником дохода бухарской казны, но еще и инструментом public relations или, возможно, government relations в Петербурге, где у эмира имелись многочисленные и разнообразные интересы. 

«В целом, стилистически это – продолжает Атаянц – так называемый неоклассицизм. К тому времени у архитекторов и их заказчиков возникла определенная оскомина от вычурности того стиля, который в России называют модерном. И тогда возник вот такой, классицистический извод модерна: в частности, дом на Каменноостровском, 44Б – такой вариант палладианства, целиком состоящий из цитат ренессансной итальянской архитектуры. Стоит добавить, что подобное цитирование тогда никак не считалось грехом. Да я и сегодня считаю так же».