Памяти Синдзо Абэ. Закон инерции, или как японское бессознательное препятствует заключению мирного договора с Россией

На пленарном заседании Восточного экономического форума премьер-министр Японии с 2012 по 2020 год Синдзо Абэ начал свою речь громко и эмоционально, со следующих слов: "Уважаемый Президент Путин! Владимир! <…> Может быть, не все вы знаете, но в этот раз наша встреча с Президентом Путиным была уже 27-й. Хотелось бы, чтобы это все хорошо теперь знали. И хотелось бы, чтобы все очень хорошо поняли, что мы с господином Путиным уже столько разделили на самом деле трапез, что наши отношения, мне кажется, можно назвать такими отношениями, когда люди вместе съели пуд соли. Хотелось бы, чтобы все чётко это осознали». 

Именно Синдзо Абэ, первым среди премьер-министров Японии, поставил перед собой заключение мирного договора как ключевую задачу своего правительства: это пламенное намерение связывают с его происхождением. Личностные и семейные мотивы в самом деле занимали немаловажную роль в векторе политики Абэ. Нобусукэ Киси, дед премьер-министра, был военным министром Японской Империи и стремился переписать Конституцию, считая, что она является символом национального позора, так как была написана при поддержке американских оккупационных сил сразу после Второй мировой войны. Популярно мнение, что С. Абэ поддерживал эту точку зрения и, следуя тому же пути, стремился вернуть Японии самостоятельность на международной арене. Эта самостоятельность должна была проявиться в том числе и в ослаблении влияния США, которые неоднократно вмешивались в урегулирование территориального конфликта между Россией и Японией. Владимир Путин, в свою очередь, характеризовал американское влияние на Японию так: «Доброе слово – это хорошо, но доброе слово и Смит-Вессон действуют эффективнее. В Москве это хорошо понимают и учитывают».

Синдзо Абэ сравнивал рощи Владивостока с пейзажными зарисовками Акутагавы, по-русски хвалил домашнюю собаку Владимира Путина породы акита-ину по кличке Юмэ ("мечта" в переводе с японского), и являлся как самым молодым, так и наиболее долго занимавшим свой пост премьер-министром Японии. Его бурная деятельность на российском направлении продемонстрировала колоссальный потенциал "личной дипломатии". В самом деле: совместными усилиями двух глав государств было реализовано более двухсот российско-японских проектов. При этом Владимир Путин и Синдзо Абэ постоянно поддерживали довольно тесные контакты. Вполне вероятно, что они симпатизировали друг другу, учитывая схожий стиль правления и ставку на личностную харизму.

«Владимир! <…> Давай возьмём на себя ответственность перед историей, давай заключим мирный договор и тем самым откроем дорогу тем безграничным возможностям, которые есть у наших стран», – заявлял Синдзо Абэ на Восточном экономическом форуме.

Так почему же, несмотря на наличие инициативы со стороны обоих глав государств, успехи "личной дипломатии" обернулись крахом, а проблема мирного договора так и осталась в подвешенном состоянии? Существовала – и, стоит отметить, до сих пор существует – определённая инерция, которая словно оттянула назад рациональные действия двух политиков. Она заключалась в японской национальной идентичности, "ментальности", которая повлияла как на переговорный процесс, так и на внутриполитическую обстановку в Японии во многих аспектах.

До сих пор камнем преткновения в подписании договора является территориальный конфликт между Россией и Японией по поводу принадлежности Курильских островов. Именно вокруг него фокусировался переговорный процесс, начиная ещё с советско-японской декларации 1956 года. И, если традиционный европейский взгляд на проблему известен, то с Японией всё обстоит совершенно иначе.

Традиционный политический дискурс гласит: Япония вышла из Второй мировой войны пострадавшей. О том же написано в японских школьных учебниках, и о том же говорят политики – и Япония, как жертва, принципиально и ультимативно требовала назад все четыре острова. Разумеется, с таким подходом переговорный процесс с Россией не сдвигался с места. Японское правительство до сих пор руководствуется дискурсом, в соответствии с которым «северные территории» ни одного дня не принадлежали ни Российской империи, ни царской России, ни СССР. Однако ещё в 1779 году Екатерина Вторая издала указ, освобождавший от податей принявших подданство "мохнатых" курильцев, иначе говоря, айнов. На протяжении всей истории Японской империи Курилы оставались маргинальной, почти необитаемой зоной: в основном там жили лишь рыбаки; впрочем, и они уезжали обратно с окончанием рыболовного сезона. Японское общество не обратило внимания на отторжение островов после окончания Второй мировой, что неудивительно, учитывая столь низкий уровень благоустройства; позднее же политики, лавируя, объясняли это "замешательством и отчаянием". Япония стала искать юридические лазейки: она пыталась оспорить принадлежность четырёх островов, заявляя, что ни один из них не относится к Курилам – однако, и таким образом вернуть территории ей не удалось. 

Синдзо Абэ, единолично взяв на себя полномочия МИДа, впервые в истории страны отошёл от привычного дискурса, официально отказавшись от идеи получить все четыре острова. Это привело к внутрипартийным конфликтам и стычкам, а также консолидированному сопротивлению пророссийскому курсу Абэ: для японских политических элит Россия всегда представала "угрозой с Севера", такой же далёкой, непознанной и враждебной, как и СССР. С их точки зрения, действия премьер-министра ставили национальную безопасность под угрозу: помимо сотрудничества с государством, отношения с которым в прошлом были основаны по большей части на конфликтах, Абэ уходил и от проамериканского вектора, то есть, от гаранта стабильности Японии. 

Таким образом, против действий премьер-министра сыграли сразу три фактора. Во-первых, это были японский консерватизм и твёрдая приверженность традициям, которые проявились в верности своему "сюзерену", то есть, США. Строгая вертикальная иерархия пришла в Японию вместе с конфуцианством и прочно там закрепилась, отразившись во всех сферах жизни. При Абэ Япония всё ещё занимала проамериканскую позицию на международной арене, что, ввиду её расположения, выливалось в потенциальную военную угрозу для России и тем самым обостряло двусторонние отношения. Несмотря на стремление их наладить, именно при Абэ был принят закон о расширении полномочий сил самообороны страны: он позволял оказывать союзникам логистическую поддержку и резко двигал Японию в сторону Запада.

 Во-вторых, мешало и недоверие общественности и политических элит к "другой" идентичности. Недаром в японских исследованиях о России выделяются две грани характера: "равнинный" и "лесной". Если первый связывают с гедонизмом, стремлением к свободе от какой-либо власти и экстремальными порывами, то "лесной" символизирует молчаливость, мрачность и некоторый мистицизм: стоит отметить, ни одно из этих описаний в работах не несёт в себе положительного оттенка. 

Первым взаимодействием Японии и России, которое тоже не оставило приятных ассоциаций, японские историки считают событие, известное у нас, как «инцидент Хвостова-Давыдова». В начале XIX века была отправлена экспедиция на современный о. Хоккайдо, в ходе которой русские совершили нападения на посты близ Итурупа. Когда они сошли на берег и огласили свои требования, голландцы, переводившие слова русских, намеренно исказили смысл слов, сделав их речь ещё более угрожающей. С тех пор восприятие России как "угрозы с Севера" прочным оттиском легло на японское национальное самосознание. Эта атака стала одной из причин, почему японский народ изначально стал рассматривать своего северного соседа враждебно.

Русско-японская война завершилась Портсмутскими соглашениями, которые японская общественность, учитывая понесенные страной значительные жертвы, восприняла как позорные. Это, естественно, не прибавило симпатий к северному соседу.

         В-третьих, в японском общественном сознании закреплён "комплекс жертвы", сложившийся после окончания Второй Мировой войны и активно поддерживаемый общественностью, политическим слоем и образовательными учреждениями. Он понизил плодотворность диалога на уровне глав государств даже при отказе С. Абэ от традиционных взглядов на конфликт, так как его действия встретили широкое общественное недовольство: внутрипартийные конфликты продолжали разгораться, а его рейтинг стремительно понижался. В глазах партии С. Абэ предстал политическим авантюристом.

         Не облегчало ситуации и то, что как политические элиты обеих стран, так и их деловые круги не были осведомлены о культурных особенностях друг друга, что снизило эффективность предпринятых экономических инициатив. Пусть в рамках Плана сотрудничества из восьми пунктов разрабатывались экспресс-тесты на COVID-19, открывались бизнес-форумы, казанские жилые дома реновировались по японским технологиям, а в небе Дальнего Востока России повисли новейшие японские спутники – стоило только исчезнуть инициативе "сверху", как бурная деятельность мгновенно шла на спад и угасала. Она не могла существовать в отдельной, органичной форме, и не могла самоорганизовываться: ни деловые, ни политические элиты двух стран никак друг с другом не пересекались. Экономические и административные системы Японии и России разительно отличаются друг от друга, и у деловых кругов не было достаточного стимула, чтобы искать пути решения этой проблемы. Также, по сравнению с японскими нормами, в России слишком высок уровень административного вмешательства, а законодательная база слишком нестабильна. Для ведения и развития бизнеса не оказалось ни почвы, ни благоприятного климата, несмотря на активную деятельность как со стороны С. Абэ, так и В. Путина. 

         В японском общественном сознании всё же преобладает негативное восприятие России, и с российской стороны не наблюдалось попыток применить мягкую силу, чтобы изменить это: до сегодняшнего дня нет ни одного Центра культурных и научных связей под покровительством российской стороны. Фонд «Русский мир» оказывает финансовую поддержку лишь небольшому числу тех кафедр, на которых изучается русский язык. Симпозиумы экспертов проводятся на средства японских участников, так как российские образовательные учреждения и научные центры не обладают достаточным бюджетом для финансирования мероприятий подобного рода. Большинство публикаций о современной Японии финансирует сам Японский фонд. Российская японистика находится в незавидном положении, держась лишь на инициативе отдельных энтузиастов. Даже "Фестивали культуры России", ежегодно проводимые в Японии, не приводят к спаду доминирующих негативных стереотипов.

Таким образом, "коллективный разум" Японии, сторонящийся российской стороны, затормозил прогресс в установлении доверия и благоприятного климата между двумя государствами. Не пошла и экономическая интеграция, которой добивался Абэ на протяжении своего срока. Он видел в ней инструмент разрешения проблемы территориального конфликта. Несмотря на то, что В. Путин не только принимал его предложения, но и активно шёл навстречу – с отставкой С. Абэ все успехи "личной дипломатии" сошли на нет. Одному из самых видных политических деятелей Японии не удалось преодолеть внутреннее «подсознательное отторжение», несмотря на активную поддержку президента России. На место Синдзо Абэ пришёл Фумио Кисида, традиционно проамериканский политик. С этого момента вопрос "северных территорий", как и ожидалось, вновь поднимался лишь в ультимативой форме.  А подобный подход, как известно уже более семидесяти лет, не имеет никакого влияния на стратегию России.

Год назад, 8 июля 2022-го года, бывший премьер-министр Японии Синдзо Абэ был застрелен возле железнодорожной станции Ямато-Сайдайдзи 41-летним безработным по имени Тэцуя Ямагами. Схваченный убийца признал, что «не имел зла на политические убеждения Синдзо Абэ» и что основным мотивом покушения были связи Синдзо Абэ с Церковью объединения, в пользу которой мать убийцы делала крупные пожертвования. Так или иначе –  единственный реальный политик, выказавший способность противопоставить «японскому бессознательному» энергию личностной дипломатии в важнейшем для нас аспекте российско-японских отношений, сошёл со сцены, притом навсегда. 

Но мы его помним.

                                                                     Софья Гер

Об авторе – Софья Гер, студентка 2-го курса факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ.