50 оттенков культурного обмена. Новогодняя открытка от журнала «Хан-Тенгри».

Зябким февральским вечером, когда небо над головой было хмурым, а дождь мешался со снегом (и почувствовать разницу между ними было совершенно невозможно), дверь в небольшую московскую квартирку распахнулась – и посреди коридора остановилась японка с игривыми, раскосыми чёрными глазками. Дорогая шубка на её плечах сверкала снежинками; мы ждали гостью, давно готовились к её приезду и договорились, что какое-то время она поживёт с нами. То, что её прибытие перевернёт наш домашний уклад с ног на голову, никто не догадывался.

Звали её Исоно, с ударением на последний слог (хотя, вообще-то, в японском нет ударений).

Как выяснилось за время совместного проживания – от февраля до кануна Нового года, – соседка из неё была не самая идеальная, несмотря на рассказы о том, что японки трудолюбивы, строги и аккуратны. Во-первых, Исоно наотрез отказалась работать. Возможно, она не смогла найти общий язык с русскими людьми – зато преуспела в том, чтобы каждый вечер выходить на беззаботные прогулки, всем видом показывая, что предпочитает простор. В обычном спальном районе, где большинство местных ходит, не наряжаясь, – выскакивая в основном лишь в магазины «ближнего доступа» – она с аккуратностью гимназистки обходила каждую встреченную на её пути лужу или грязь. Изящно перешагивала их на удивление длинными для азиатки ногами. Выказывала врожденную японскую любовь к порядку – подбирала брошенные бутылки и банки, закапывала их в сугробы или песок. Как ни странно, такие аккуратность и прилежание напрочь исчезали по возвращению домой: тут она выбрасывала на пол вещи, которые, по её мнению, плохо лежали, не озабочиваясь тем, чтобы дойти до мусорного ведра. Порции съедала и за собой, и за другими домашними – и совершенно не готовила что-то сама (ни разу не притронулась к плите за всё время). От ложек и вилок отказалась наотрез, что, на самом деле, можно было понять – она сменила страну, но традиции остались при ней. Да и ванную комнату Исоно посещала без особого энтузиазма.

Никого из нас, впрочем, особенно не смущало её поведение: мы достаточно толерантны к любым новым причудам. Исоно была крайне обаятельной японкой – и быстро вписалась в нашу небольшую компанию. Она с живостью следила за неизвестным ранее ритуалом: мы наряжали дом к Новому году. На стенах появились мерцающие гирлянды и мишура, которую она изучала с нескрываемым любопытством. Когда я вернулась с полным пакетом разнообразных игрушек, подарков и украшений в виде хвойных веточек, деревянных оленей и плюшевых красных чулков, набитых подарками – она тут же полезла в пакет, вытаскивая и рассматривая всё, что могла там нащупать. Мы были не против её развлечь.

Возможно, порой Исоно тоскует по дому и по отцу в Японии – но такие вещи мы с ней не обсуждаем. Мы быстро выяснили, что она реагирует очень эмоционально, когда кто-то ею недоволен; однажды после строгой беседы так разволновалась, что не ела два дня, так что в последующем мы разговаривали с ней исключительно мягко и доверительно. Может, она не самая идеальная соседка, но лично я привыкла к ней и люблю такой, какая она есть. Даже когда Исоно, дурачась, засовывает лицо в пакет муки – и поднимает голову совершенно белая, жмуря чёрные глаза-щёлочки. И даже когда она, в очередной раз пройдясь по дому в темноте, неосторожно роняет стоящие на полу растения в горшках. И когда зажимает кошек так, что те издают жалобное "мяу" – но в таком случае она всё-таки получает небольшой щелбан за наших младших сестёр.

Оборачиваясь на то, что произошло у нас с Исоно за это время – заснеженный вокзал, на котором она впервые нас увидела и сразу же встрепенулась, её бойкие выпадки и озорное хулиганство дома, её внимательность к мелочам и живость – я не могу сказать, что о чём-то жалею. В конце концов, это самая чудесная акита-ину, которая у нас когда-либо была, с пушистым рыжим хвостом крендельком и невероятно умными глазами. (Здесь стоит скромно умолчать, что эта акита-ину – наша первая, так что она собирает всевозможные "самая" лишь по факту своего существования.)

В преддверии Нового года на улицах можно встретить немало подобных японок и японцев: где-то проскакивают палевые миниатюрные сиба-ину, напоминающие на подсвеченном снегу изящные фарфоровые статуэтки, где-то семенят их эпатажные, пятнистые азиатские соседи – китайские хохлатые, а ещё алабаи, сенбернары, грозные кавказцы, пекинесы, митель- и ризешнауцеры, ротвейлеры, бесподобные афганские борзые и, конечно же, лабрадоры всех мастей и оттенков. Всех их объединяет одно: им нравится щедро выпавший снег, в который можно нырять, кувыркаться, грызть его и радоваться жизни. Вот и Исоно гарцует по сугробам, совершенно не пачкая (как и положено приличной гимназистке) пушистый мех белого подтянутого животика.

Так на бытовом, домашнем, семейном уровне работает международный культурный обмен. А широта распространения акита-ину, ставших японским национальным сокровищем и символом гордости, говорит о многом. Хатико, пёс, который стал воплощением понятия преданности (вспомните распространённое выражение "жду, как Хатико"), тоже из их породы. 

Во многих квартирах в ночь с 31 декабря на 1 января Новый год будем встречать не только мы, но и наши пушистые друзья – журнал «Хан-Тенгри» предлагает присоединиться к их веселью и вместе с ними взглянуть на общее небо.

Софья Гер

Фото из открытых источников