Завещание Волошина

Журнал «Хан-Тенгри» публикует эссе Семёна Заславского, посвященное поэту Максимилиану Волошину.

Пришла пора вспомнить всех российских пророков, кто сильно и глубоко повлиял на наше сознание, кто будил в нас веру и любовь к Отечеству в его далеко не лучшие времена. Максимилиан Волошин жил и творил  в смутное и  кризисное для России время. Будучи студентом юридического факультета Петербургского университета, он прошёл и пережил период диссидентства, когда в  1900 году был выслан в Среднюю Азию за участие в забастовках учащейся молодёжи. Там, как он пишет, “я почувствовал Азию, Восток, относительность европейской культуры». Запомним  эти слова российского поэта и вернёмся к ним в конце нашего повествования. После ссылки Волошин уезжает в Париж, где живёт несколько лет, насыщая свою память, зрение и слух всем богатством музыки, архитектуры, живописи и литературы страны, всегда влекущей россиян, чувствовавших по отношению к ней определённый комплекс неполноценности даже после великой победы над войсками Наполеона  в 1812 году. Волошин в Париже чувствует себя человеком мира, начинает заниматься живописью, читает своих любимых Анри де Ренье, Рени де Гурмона, Вилье де Лиль Адана, помня в то же время об уроках русских символистов Брюсова и Блока. Да и сам Брюсов, как известно, послал в своё время своему кумиру Верлену книгу его переводов с такой посвятительной надписью:

 Спешу как преданный вассал

 Послать подарок сюзерену

 И горд и счастлив тем, что Сену

 Гранитом русским оковал.

Правда, Волошин, будучи знакомым с Брюсовым, Бальмонтом,  Блоком и Кузьминым, был в меньшей степени затронут духом “конца века”. Здоровая природа поэта избегала крайностей декаденства, свойственным лидерам символизма. О них так писал русский религиозный философ Николай Бердяев: ”Искали экстазов. Эрос решительно преобладал над Логосом. Было что-то двоящееся, была эстетическая размягчённость, в петербургском воздухе того времени были ядовитые испарения”.

Но, посещая башню Вячеслава Иванова, кафе “Бродячая собака” и ”Приют комедиантов“, Волошин сумел сохранить в своей душе чистую непосредственность и  свежесть переживания  вечной красоты нашего мира, целомудренное отношение к женщине и природе. С радостью и восхищением переписываю своей рукой вот это стихотворение Волошина:

Пройдёмте по миру, как дети,

Полюбим шуршание осок,

 И терпкость прошедших столетий,

И едкого знания сок.

Таинственный рой сновидений

Oвеял рассвет наших дней.

Ребёнок – непризнанный гений

Средь буднично-серых людей.

Кто-то из учёных-литературоведов назвал Максимилиана Волошина человеком  Достоевского, а не Толстого или, скажем, Чехова. Что ж… Во времена революции  и  гражданской войны, предвиденной нашим гениальным писателем, Волошин свято верил в  слова Достоевского ”красота спасёт мир”.

Более того. Он верил в них и во время Первой Мировой войны, когда даже такие великие поэты, как Верхарн, ”патриотически“ воспевали  эту чудовищную резню обезумевших от крови народов. Немного нашлось тогда людей, провидевших в Первой Мировой войне дальнейшую эскалацию человеческого насилия и злобы, гибель величайших империй, рождение в крови и муках мира, не смывшего  со своего лба каинову печать братоубийства.

Читая в наши дни статьи и стихи Волошина, мы с горечью осознаём, что Первая Мировая война не закончилась в 1918-ом году.

Историк и литератор Зарахович полагает, что перейдя (через небольшие 20 лет перемирия) в период тринадцатилетнего реванша Германии, Первая Мировая после разгрома фашизма имела своё продолжение в холодной фазе противостояния двух великих сверхдержав.

В наши дни, после распада Советского Союза,  она грозит, выскочив из узкого и тесного для неё ящика Пандоры, обернуться всемирной гражданской войной всех против всех…

Однако, вернёмся к Волошину. ”Мир дал трещину и она прошла через сердце поэта”, – писал Гейне. Нельзя не вспомнить его слова, когда мы читаем вот эти стихи Максимилиана Волошина:

И, гнилостной пронизан дрожью,
                                Томлюсь и чувствую в тиши,
                                Как, обезболенному ложью,
                                Мне вырезают часть души.

Не знать, не слышать и не видеть…
                                Застыть, как соль… уйти в снега…
                                Дозволь не разлюбить врага
                                И брата не возненавидеть!

Важнейшим свойством истинного поэта является способность слышать голос своей судьбы, вопреки всем искушениям и соблазном этой нашей столь преходящей жизни. И поэтому Максимилиан Волошин после   окончания Первой Мировой войны уезжает из Парижа в свою развороченную бурями Гражданской войны, измученную голодом и холодом Россию. Он становится свидетелем и героем трагедии своей Родины. Его поведение в годы междоусобной войны белых и красных в моральном отношении является примером благородства, свойственного далеко не всем представителям семейства двуногих. Когда Максимилиан Александрович поселяется и остаётся до конца своих дней в Коктебеле, его дом, как известно, становится, условно говоря, не политическим, а добрым и человечным приютом для изголодавшихся учёных, поэтов, художников, а также и для оголтелых в своей ненависти друг к другу белогвардейцев и большевиков.

Об этом феномене Волошинской любви к людям замечательно пишет исследовательница, литературовед и философ Татьяна Юрьевна Савельева. В своей статье «Поэт и революция» она проявляет духовные истоки мировоззрения Волошина, независимые от любой политической конъюнктуры. Можно сказать, что нарисованный ею портрет поэта обладает «лица не общим выражением», становится убедительным и неповторимым для всех, кого волнуют художнические и философские интуиции Максимилиана Волошина. Прислушаемся к ее словам: «Волошин был уверен, что один из обычных оптических обманов людей, безумных политикой, в том, что они думают, что от победы той или иной стороны зависит будущее. На самом деле будущее никогда не зависит от победы принципа. Борьба уподобляет противников друг другу, согласно основному логическому закону тождества противоположностей. Максимилиан Александрович был совершенно уверен, что любые политические и экономические перевороты лишь на время позволяют достигать мирового согласия, но потом противоречия обостряются с удесятиренной силой. Ведь за любую возможность проявлять самостоятельность воли и изменять что-то в действительности до основания человек расплачивается порабощенностью души. Ведь если правы были древние и бытие не имеет альтернативы, кроме как в представлениях человека, тогда зло – естественное проявление «недоразумения», следствие рационального непонимания сущности мира. И в этом смысле оно само - часть этого мира, но представляется злом до тех пор, пока не познано. Иными словами, зло - незнание каких-то проявлений добра, как способа утверждения мира, а не реальное существование чего-то помимо добра, как противоположность ему».

 Эта глубокая догадка находит своё подтверждение в нашей полусумасшедшей реальности, когда в умах людей постсоветского образца царит вновь поляризованное, только уже на почве национальных приоритетов, представление о добре и зле. И в кровавых местечковых разборках на пространстве когда-то великой державы чуть ли не каждый из субъектов своей индивидуальной правды готов голову положить за неё, не подозревая, что он заражён всё теми же трихинами, впервые обнаруженными Фёдором Михайловичем Достоевским. Стоит, поистине стоит перечитать сонет Волошина, поэтически актуализировавшего мысль Достоевского в годы Революции и гражданской войны.

                                           Трихины

                                                                         «Появились новые трихины...»

                                                                                          Ф. Достоевский

Исполнилось пророчество: трихины
В тела и в дух вселяются людей.
И каждый мнит, что нет его правей.
Ремесла, земледелие, машины
Оставлены. Народы, племена
Безумствуют, кричат, идут полками,
Но армии себя терзают сами,
Казнят и жгут — мор, голод и война.
Ваятель душ, воззвавший к жизни племя
Страстных глубин, провидел наше время.
Пророчественною тоской объят,
Ты говорил, томимый нашей жаждой,
Что мир спасется красотой, что каждый
За всех во всем пред всеми виноват.

Как перекликаются во всемирной симфонической музыке сострадания к человеку голоса Достоевского, Волошина и Шекспира. Вспомним слова главного героя его пьесы «Король Лир»:  «Виновных нет, поверь, виновных нет, виновны все…».

Время Гражданской войны в России… Время, переживаемое Волошиным остро, болезненно, время, когда он принимает решение не покидать свою Родину, ибо «когда мать больна, дети её остаются с нею». Горькие и правдивые слова нашёл Волошин о времени и о себе: «Современность доходит до меня в виде угроз… кто меня повесит раньше; красные – за то что я белый, или белые – за то, что я красный».

 Другая исследовательница творчества Волошина, Татьяна Дмитриевна Суходуб,  пишет о психологических предпосылках его удивительно мужественного и человечного поведения в годы Гражданской войны. По её словам он «понимал, что логический закон «исключенного третьего», заставляющий мыслить по принципу «или – или»  (истинно суждение или ложно?)  нельзя применять и в качестве практического закона общественного бытия людей – как закон прямого действия, ставящего человека перед жестоким выбором – с нами ты или против нас… Понимал, что так действующий закон ведёт только к одному результату – логике насилия, принуждения, разрушения (изнутри) и так хрупкого мира людей и культуры».

 Далее Татьяна Дмитриевна, на мой взгляд, проникает в самую суть Волошинского миропонимания: «Волошин создавал свой закон, никому его не навязывая, не взывая других к его исполнению, но неизменно ему следуя. Его, этот Волошинский закон, можно назвать законом «не исключённого третьего», когда под этим «третьим» имеется в виду культура, снимающая, как говорят философы, антагонистические противостояния, гасящая неразрешимые противоречия, находя (всегда) пути к их разрешению бескровно. За этим «третьим», которое не исключить ни в каких обстоятельствах, духовный опыт многовекового культивирования любовного внимания к отдельному человеку – каждому, независимо от цвета лица, вероисповедания, идейных убеждений или (столь же идейных) заблуждений. Спасать каждого – вот кредо Волошина».

 Такое кредо, такая жизненная позиция Волошина были вызваны глубоким знанием всей российской действительности в её исторической перспективе. Ведь не однажды приходила усобица на русскую землю. В 1920-м году Волошин пишет могучее и пророческое стихотворение «Дикое поле», где обозревает историю славянских народов в пору их жестокого становления во времени и пространстве русской истории. И третья, заключительная часть его по-суриковски мощного триптиха, звучит так:

                    Русь! Встречай роковые годины:

                    Разверзаются снова пучины

                    Не изжитых тобою страстей.

                    И старинное пламя усобиц

                    Лижет ризы твоих Богородиц

                    На оградах Печерских церквей.

                              Всё, что было, повторится ныне…

                              И опять затуманится ширь,

                              И останутся двое в пустыне –

                              В небе – Бог, на земле – Богатырь.

                              Эх, не выпить да дна нашей воли,

                              Не связать нас в единую цепь!

                              Широко наше Дикое Поле,

                              Глубока наша скифская степь!

 Я недаром упомянул о Сурикове. Волошин является автором одной из лучших в мире монографий о великом русском художнике. Кириенко-Волошин, как и Суриков, был потомком вольных и свободолюбивых казаков, чьими предками на огромном евразийском пространстве были легендарные скифы и половцы. Из глубин своей родовой памяти Волошин и Суриков извлекали темы и сюжеты для своих картин и стихов. Оба они тяготели «к тем явлениям и предметам бытового уклада народа, которые являются постоянными величинами его истории». Потому и оставался Волошин в своей современности, в своём веке архаически трезвомыслящим человеком, что сумел воссоздать, творчески реконструировать все века (включая самые смутные и тёмные) российской истории, установить реперные знаки на курганах развития государства, несравнимого с Европой ни по масштабам своей территории, ни по своему трагическому и одинокому предназначению в нашем мире.

И здесь кажется мне уместным напомнить читателям журнала «Хан-Тенгри» об одном из философических писем великого русского мыслителя Петра Яковлевича Чаадаева. Его внимательным читателем, а, может быть, и скрытым оппонентом был Максимилиан Волошин.

 Мир, по мысли Чаадаева, с древних времён делился на две части - Восток и Запад. Это не только географическое деление, но также и порядок вещей, обусловленный самой природой разумного существа. Что же касается России, то, получив христианство из рук Византии, она оказалась как бы между Востоком и Западом. «Мы, – считает Чаадаев, – никогда не шли рука об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, у нас нет традиций ни того, ни другого. С течением времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода. Сначала дикое варварство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого унаследовала наша национальная власть - такова печальная история нашей юности».

 А ведь стоя между двумя главными частями мира, Востоком и Западом, мы должны были бы соединить в себе оба великих начала и совмещать в нашей цивилизации историю всего земного шара. Но, по мысли Чаадаева, в нашей крови есть нечто, враждебное прогрессу. И, в общем, мы жили и продолжаем жить, чтобы послужить уроком для отдаленных поколений, которые сумеют его понять.

Волошин по-своему продолжил и в какой-то мере оспорил мысль Чаадаева, по-пушкински высоко взглянув на историю России. В своих стихах, статьях, письмах он указывал на неповторимую роль русской цивилизации в мире, где каждый народ имеет скрытую метафизическую цель своего существования, если он ещё не утратил бодрости духа и не превратился, по выражению одного из героев Достоевского, в «этнографический материал».

 «Географический фактор» России (выражение Чаадаева) Волошин в своей книге о Сурикове объясняет следующим образом: «В истории образования Московского царства выявились две основные, вылепившие русскую Империю силы: сила скопидомства, жадного Московского золотого мешка, и расточительная сила непокорного удальства – богатырского казачества, сила центростремительная и сила центробежная – враждебные друг другу, они дружно и бессознательно служили делу сплавления великого конгломерата».

«Цветущая сложность» великой Российской империи проявилась в появлении многочисленных сословий: дворянства, купечества, казачества, крестьянства, рабочего класса. Их гибель и столкновение Волошин трагически пережил в пору Октябрьской революции и Гражданской войны. В поэме «Усобица» он не щадит и прекраснодушную русскую интеллигенцию – вечно всем недовольных либералов, ненавидящих свое Отечество в любых формах его, разумеется, преходящей земной жизни. Нельзя без душевного трепета читать в наши дни его поэму:

                           Усобица

             Одни восстали из подполий,

             Из ссылок, фабрик, рудников,

             Отравленные тёмной волей

             И горьким дымом городов.

             Другие из рядов военных

             Дворянских разорённых гнёзд,

              Где проводили на погост

              Отцов и братьев убиенных.

              В одних доселе не потух

              Хмель незапамятных пожаров

              И жив Степной разгульный дух

              И Разиных и Кудеяров.

              В других - лишённых всех корней –

              Тлетворный дух столицы Невской;

              Толстой и Чехов, Достоевский =

              Надрыв и смута наших дней.

              Одни возносят на плакатах

              Свой бред о буржуазном зле,

              О светлых пролетариатах,

              Мещанском рае на земле.

              В других весь цвет, вся гниль Империй,

              Всё золото, весь тлен идей,

              Блеск всех великих фетишей

              И всех научных суеверий.

              Одни идут освобождать

              Москву и вновь сковать Россию,

             Другие, разнуздав стихию,

             Хотят весь мир пересоздать.

             В тех и других война вдохнула

             Гнев, жадность, мрачный хмель разгула,

             – а вслед героям и вождям

            Крадётся Хищник стаей жадной,

            Чтоб мощь России неоглядной

            Размыкать и предать врагам.

            Сгноить её пшеницы груды,

            Её бесчестить небеса,

            Пожрать богатства, сжечь леса

            И высосать моря и руды.

            И там и здесь между рядами

            Звучит один и тот же глас:

             – «Кто не за нас – тот против нас!

             Нет безразличных: правда с нами!»

             А я стою один меж них

             В ревущем пламени и дыме

             И всеми силами своими

             Молюсь за тех и за других.

 В те годы Волошин, обдумывая неизбежную повторяемость возвращения российской истории на свои роковые кровавые круги, пишет о многовековом движении нашего Евразийского государства на северо-восток, создаёт стихи о лютом северо-восточном ветре, взметнувшем всю бесовщину очередной междоусобной смуты в России.

            Северо-восток

 Расплясались, разгулялись Бесы

По России вдоль и поперёк,

 Рвёт и крутит снежные завесы

 Выстуженный северо-восток.

 Этот ветер был нам верным другом

 На распутьях всех лихих дорог;

 Сотни лет мы шли навстречу вьюгам

 С юга вдаль - на северо-восток.

 Вейте, вейте снежные стихии,

 Заметая древние гроба;

 В этом ветре вся судьба России –

 Страшная, безумная судьба.

 В этом ветре гнёт веков свинцовых:

 Русь Малют, Иванов, Годуновых,

 Хищников, опричников, стрельцов,

 Свежевателей живого мяса,

 Чертогона, вихря, свистопляса;

 Быль царей и явь большевиков.

 Что менялось? Знаки и возглавья,

 Тот же ураган на всех путях.

 В комиссарах – дурь самодержавья,

 Взрывы революции в царях.

Нельзя не упомянуть о закатном итоговом стихотворении Волошина «Четверть века». В нем Волошин возвращается к дням своей молодости в Средней Азии, и оттуда, из Самарканда, глядит на бесконечно дорогую ему Европу, освещённую лучами уже заходящего солнца своей культуры.

                      Каждый рождается дважды. Не я ли
В духе родился на стыке веков?
В год изначальный двадцатого века
Начал головокружительный бег.
Мудрой судьбою закинутый в сердце
Азии, я ли не испытал
В двадцать три года всю гордость изгнанья
В рыжих песках туркестанских пустынь?
В жизни на этой магической грани
Каждый впервые себя сознает
Завоевателем древних империй
И заклинателем будущих царств.
Я проходил по тропам Тамерлана,
Отягощенный добычей веков,
В жизнь унося миллионы сокровищ
В памяти, в сердце, в ушах и в глазах.
Солнце гудело, как шмель, упоенный
Зноем, цветами и запахом трав,
Век разметал в триумфальных закатах
Рдяные перья и веера.

                        /.../

                      Я возвращался, чтоб взять и усвоить,
Всё перечувствовать, всё пережить,
Чтобы связать половодное устье
С чистым истоком Азийских высот.
С чем мне сравнить ликованье полета
Из Самарканда на запад – в Париж?
Взгляд Галилея на кольца Сатурна…
Знамя Писарро над сонмами вод…
Было… всё было… так полно, так много,
Больше, чем сердце может вместить:
И золотые ковчеги религий,
И сумасшедшие тромбы идей…
Хмель городов, динамит библиотек,
Книг и музеев отстоенный яд.

О Первой мировой войне в этом стихотворении сказано:

 В польских болотах и прусских песках,

 Верный латинскому духу и строю,

 Своду Сорбонны и умным Садам,

 Я и Германского дуба не предал,

 Кельтской омеле не изменил.

 Я прозревал не разрыв, а слияние

В этой звериной грызне государств,

 Смутную волю к последнему сплаву

Разъединенных историей рас.

Думая о творчестве Волошина, мы понимаем, что, будучи гражданином мира, пройдя через многие искушения различных мистических учений и соблазнов мировой культуры, он всегда был и оставался приверженцем нашей православной традиции. И завещал нам всем свою неколебимую веру в Бога и в Россию. Услышим его голос и внимательно перечтем его заклинание от усобиц, так необходимое  нам и в наше непростое время:

 Из крови, пролитой в боях,

 Из праха обращённых в прах,

 Из мук казнённых поколений,

 Из душ, крестившихся в крови,

 Из ненавидящей любви,

 Из преступлений, исступлений

 Возникнет праведная Русь.

 Я за неё за всю молюсь,

 И верю замыслам предвечным:

 Её куют ударом мечным,

 Она мостится на костях,

 Она святится в ярых битвах,

На жгучих строится мощах,

В безумных плавится молитвах.

Иллюстрации – акварели Максимилиана Волошина.