Виктор Дубовицкий. Усмотрения корпусных командиров (ещё о мотивах и характере присоединения Средней Азии к России)

 Журнал «Хан-Тенгри» публикует статью кандидата исторических наук Виктора Дубовицкого, восстанавливающего историю на основе первоисточников – рапортов корпусных командиров, служебных записок дипломатов и государственных служащих. 

Строительство новых внешнеполитических отношений между Россией и странами Центральной (Средней) Азии требует переосмысления причин и последствий многовекового процесса взаимосвязи этих гигантских регионов Евразии. После 1985 года наигранная радость по поводу прогрессивного значения присоединения (имярек страны) к России исчезла, маятник исторических исследований качнулся в другую сторону – массированного хуления тех же прогрессивных событий и даже не очень смешных попыток предъявления счетов за подавленную самобытную культуру и даже геноцид (!) среднеазиатского населения со стороны старшего брата. Но одновременно с этим, наблюдая вопиющий контраст утверждений, стало ясно, что в них больше политики, чем науки, а значит и истины…

Историческая наука со времен Геродота, выработала единственный действенный способ показа истины – обращение к источникам. В нашем случае – к источникам не столь уж древним, всего то двухсот-трехсотлетней давности.

Как известно, наиболее правдивая информация упаковывается в документы и издания ограниченного пользования, те самые бумаги, что получают грифы служебного пользования, секретно, совершенно секретно, а в нашем случае рассмотрения событий многовековой давности – конфиденциально, сугубо конфиденциально. Время сняло с документов эти грифы, но уровень правдивости, а значит и ценности, теперь уже вполне доступный для исследователей информации, остался все тем же. О чем же свидетельствуют названные документы?

До Индии путь водяной сыскать…

Начнем с первого факта присоединения среднеазиатских территорий к России, которому в этом году исполняется 315 лет. В 1700 г. хивинский хан Шах-Нияз обратился к царю Петру I с просьбой принять его в русское подданство. Это было вызвано стремлением найти защиту от бухарского хана, в зависимости от которого находилась тогда Хива. Петр I дал согласие, а через три года он подтвердил его новому хивинскому хану Аран-Мухаммеду. Об этом событии оповестила первая русская газета Ведомости в апреле 1703 года. Однако войны со шведами и турками отвлекли внимание Петра от Средней Азии и по сути дела реального присоединения Хивы не произошло.

Главной целью активизации политики России в Средней Азии для Петра I стали соображения обеспечения водного (по Каспийскому морю и р. Амударье) пути в Индию в целях торговли. Как свидетельствует один из первых документов, характеризующих политику Петра I в регионе, Инструкция капитану от гвардии князю Черкасскому от февраля 14-го дня 1716 г. – отправленного с посольством в Хивинское ханство, в качестве основной цели планировалось: 

«…просить у него (хана-В.Д.) судов и на них отпустить купчину по Амударье реке в Индию, наказав, чтоб изъехал её пока суда могут итить и оттоль бы ехал в Индию, примечал реки и озёра и описывал водяной и сухой путь, а особливо водяной к Индии тою или другими реками и возвратиться из Индии, тем же путём, или ежели услышит в Индии еще лучший путь к Каспийскому морю, то оным возвратиться и описать». 

Пункт 20-й той же Инструкции говорил об отправлении под видом купца морского офицера (поручика) Кожина, которому в отдельной инструкции также предписывалось: 

Ехать ему как его отпустит капитан от гвардии князь Черкасский, водою Амударьёю рекою (или другими кои в неё впадают) сколько возможно до Индии, под образом купчины, а настоящее дело, дабы до Индии путь водяной сыскать. Возвратиться назад тем же путём, разве что уведает ещё иной способнейший путь водяной, то им возвратиться, и везде как водяным, так и сухим путем, все, описывая, делать карту.

В состав посольства А. Бековича-Черкесского в 1717 г. была включена специальная морская команда численностью 232 человека во главе четырех морских офицеров, одного штурмана, а также 71 матросов и специалистов корабелов.

Для обеспечения этой главной задачи Петром I был задуман и осуществлен ряд политических мероприятий в отношении ханств Средней Азии. Первым из них можно считать уже упомянутое предоставление русского подданства Хивинскому хану Шаниязу со подвластным ему народом 30 июня 1700 г., а затем подтверждение этого акта его приемнику на престоле, хану Аран-Мухаммеду в 1703 году.

Послу к хивинскому хану, Петром I было предписано хана хивинского «склонить к верности и подданству, обещая наследственное владение оному. Для чего представлять ему гвардию к его службе и чтоб он зато радел в наших интересах.

Буде он то охотно примет, а станет желать той гвардии и без неё ничего не станет делать, опасаясь своих людей, то оному её дать сколько пристойно, но чтобы были на его плате, а буде станет говорить, что перво нечем держать, то на год и на своём жаловании оставить, а впредь чтобы он платил...» 

Послу предписывалось провести подобную же работу и в отношении Бухарского ханства: 

Будучи у Хивинского хана, проведать о бухарском, не можно ли его хотя не в подданство (ежели того нельзя сделать), но в дружбу привести таким же манером, ибо и там же ханы бедствуют от подданных.

Из Инструкции… данной видно, что российское правительство было хорошо осведомлено о политических процессах, происходивших в Хивинском и Бухарских ханствах, равно как и о мерах, привлекательных для восточных владык в сохранении трона. По сути дела Петром I предпринималась попытка установления политического контроля над среднеазиатскими ханствами не прямым присоединением к государству, а с помощью протектирования, ставшего характерным направлением в российской политике в этом регионе вплоть до 1917 года. Последующие полтора столетия показали, что путь в Среднюю Азию с побережья Каспия является чрезвычайно затруднительным, а водяной – попросту тупиковым, фантастическим.

В итоге, сразу после неудачи посольства А. Бековича-Черкесского в 1717 на каспийском направлении контактов со Средней Азией, предпринятых Петром I в 1700–1717 гг., происходит стратегический откат, выразившийся в ликвидации крепостей и пунктов базирования флота на полуострове Мангышлак и Балханском заливе (Красные воды), основанных в целях обеспечения именно этого направления в 1714-1715 гг. Повторные усилия с этого направления будут предприняты только через полтора века (1869-1873 гг.), уже в качестве вспомогательных главному движению в Среднюю Азию с севера, через Киргизскую степь (Казахстан).

Тем не менее концепция водяного пути в Индию еще долгие годы оставалась привлекательной в геополитических планах России в отношении Средней Азии. Правда, теперь она была обычно связана не с Каспием, а с Аральским морем и рекой Амударьей, доступ к которым мыслился по сухопутным путям, с севера.

Выдвижение рубежей

В 1722 г. Петром I высказывается обоснование северного направления в геополитическом продвижении в Среднюю Азию. Свидетельство об этом оставлено одним из сподвижников императора, активным проводником его восточной политики, генерал – майором А.И. Тевкелевым: 

В 1720 г. при его Императорском Величестве блаженной и высокой славы достойной памяти Государе Императору Петре Великом был я нижайший в Персидском походе старшим переводчиком в секретных делах, и по возвращении из Персидского похода Его Императорское Величество Император Петр Великий изволит иметь желание для всего отечества Российской Империи полезное намерение в приведении издревле слышимых и в тогдашнее время почти не известных обширных киргиз-кайсацких орд в Российское подданство Высокою своей монаршею особою меня нижайшего к тому употребить, намерение имел с тем, буде оная орда в точное подданство не желает, то стараться мне не смотря на великие издержки хотя бы до миллиона держать, но токмо чтобы одним листом под протекцию Российской Империи быть обязалась. 

Император России высказал четкое понимание политического решения обеспечения северного направления продвижения России в Среднюю Азию, избрав вариант установления протектората над территорией, лежащей на пути к государствам региона, а в итоге к границам Индии: 

Петр Великий в 1722 г. будучи в Персидском походе и в Астрахани через многих изволил уведомиться об одной орде; хотя де оная орда киргиз-кайсацкая степной и легкомысленный народ, токмо де всем азиатским странам и землям оная де орда ключ и врата; и той ради причины де орда потребна под Российской протекцией быть, чтобы только через их во всех азиатских странах комоникацию иметь к российской стороне полезные и способные меры взять. 

Но данная геополитическая концепция была осуществлена уже в первой трети XVIII в.

Регион Южного Урала был выбран в качестве главного геополитического направления неспроста. Главными факторами выбора стали удобные, многовековые караванные пути из Поволжья и Приуралья по маршруту р. Эмба – Восточное Приаралье – дельта Сырдарьи – Бухарский оазис, по которым шли торговые и иного рода контакты этой части Евразии с доисторических времен. О разработанности южно-уральского канала контактов со Средней Азией говорит и характерный состав населения южно-уральской лесостепной зоны, граничащей с Киргизской (Казахской степью), состоящего в значительной степени из переселенцев: 

Известно также, что эти беглецы-колонисты представляли собою предприимчивую, самую энергичную часть сельского населения.… Здесь находили себе приют и выходцы из киргизского плена, Туркестана, Бухары, Хивы и других мест, чему служат подтверждением и некоторые башкирские предания. Эти выходцы представляли собою самую разнообразную смесь национальностей, то были персияне, аравитяне, турки, каракалпаки, армяне, бухарцы, хивинцы, кубанцы, узбеки и бадахшанцы; некоторые из них приняли крещение и составили несколько родов или волостей, — к ним причисляются и двенадцать Минских волостей. Выходцы из Бухары и Хивы, называвшиеся в 1730 году служилыми тезиками, впоследствии смешались с башкирами.

Таким образом, правительство России, избрав для геополитического движения в Средней Азии северное направление, получило и значительный контингент подданных – выходцев из этого региона, хорошо знавших его, имевших в ряде случаев не прерванные родственные связи, владевших восточными языками. Во многом благодаря этому, Оренбург на ближайшие полтора века с момента своего основания (1735 г.), становится важнейшим центром научных, дипломатических, торговых и военных контактов со Средней Азией.

Непосредственным толчком к осуществлению всего проекта присоединения к России огромной территории Южного Урала и основания здесь г. Оренбурга, Оренбургской губернии – мощного геополитического плацдарма державы для долгосрочного многообразного влияния не только на регион Средней Азии, но и весь Средний Восток: от Ирана на западе до Кашгарии (Восточного Туркестана) на востоке, стало принятие в подданство Малого казахского жуза. Присягая на подданство России в 1731 г., хан малой киргизской орды (жуза) Абулахир обязался: 1) Охранять русские границы, смежные с землями киргизов; 2) защищать купеческие караваны при следовании их через степь; 3) давать подвластных своих в случае надобности как вспомогательное войско и 4) платить звериными шкурами. Взамен просил утвердить за его родом ханский титул на вечные времена.

Таким образом, в двух первых пунктах присяги прослеживаются главные геополитические цели России в отношении Средней Азии в этот период: безопасность торговых путей на Юг, вплоть до Индии.

Благодаря описанным организационным шагам, Россия заняла очень выгодные геополитические позиции в отношении Средней Азии. Территория Оренбургского края охватывала пространство с границей в 5500 вёрст, и включала в себя нынешние Оренбургскую, Самарскую, Челябинскую, часть Свердловской и Курганской областей, большую часть Башкирии. На территории края располагались богатейшие месторождения полезных ископаемых Урала, которые начали активно разрабатываться Россией с начала ХVII века. В распоряжении Оренбургского генерал-губернатора находился такой мощный воинский контингент, как Яицкое (Уральское) казачье войско (второе по численности в России из казачьих войск после Донского). Помимо его численности, большую роль для его использования в контактах с Востоком (охрана караванных путей, дозорная служба, карательные экспедиции и т. д.) играло хорошее знакомство казаков-уральцев, как с территорией Киргизской степи, так и Хивинского ханства, куда они периодически ходили в набеги, а также нередко оказывались на долгие годы в плену.

Сама структура губернаторского управления была в значительной мере соориентирована на взаимоотношения с Востоком и, прежде всего со Средней Азией. Здесь создаётся уникальное для российской дипломатической системы учреждение, являющееся как бы филиалом Министерства иностранных дел страны во взаимоотношениях с регионом Средней Азии и сопредельных стран востока. Так, внешними делами при Оренбургской губернской канцелярии ведала в 1650-70-х гг. XVIII в. Экспедиция пограничных дел, с 1799 по 1859 – Оренбургская пограничная комиссия.

Деятельность комиссии включала в себя организацию дипломатических миссий к главам среднеазиатских государств; разбор дел и тяжб среди подданных России казахов; сбор экономической, политической и научной информации обо всем регионе Средней Азии и сопредельных стран (от Кашгарии до Ирана) и многие другие вопросы. Фактически Оренбургская пограничная комиссия являлась главной организацией по выработке концепции русской национальной политики в отношении региона Средней Азии и в значительной степени – всей геополитической модели России в отношении стран Среднего Востока. И именно её архивные материалы содержат в себе ту ценнейшую объективную информацию, которая способна нарисовать подлинную картину мотивов и характера присоединения Средней Азии и России на протяжении более чем полутора века.

Типичным для периода примерно в 100 лет (с 1734 по 1839) стали документы, свидетельствующие лишь о заботе развития безопасной торговле между Россией с одной стороны и среднеазиатскими ханствами (Хивинским, Бухарским и Кокандским) с другой. Проблемы безопасности были, надо признать, очень серьёзными, так как прохождение русскими и среднеазиатскими караванами Киргизской степи (Казахстана) было предприятием весьма опасным из-за постоянного разбойничьего промысла многих казахских родов, так называемой баранты.

Этим вопросам, например, посвящена Записка о сведениях собранных коллежским советником Бекчуриным в бытность его в 1780 и 1781 гг. в Бухарии относительно удобностей местоположения и других обстоятельств тамошних областей. В тексте конфиденциального документа невозможно найти никаких экспансионистских побуждений на колониальные захваты: 

Реки Сырдарья и протекающая там же Куван-Дарья … которыми можно иметь водяную коммуникацию от сего места в Хиву и Кунгард, а оттоле по реке Аму-Дарье и городом Балху, Кундузу, Бабахшану (Бадахшану – В.Д.) и прочим не далее односуточной езды от той реки расположенных и до самых индийских областей. Река Аму-Дарья величиною почти не менее Волги и из помянутых городов кроме других товаров можно вывозить на судах Бадахшанский камень лапис-лазурь, а по Сыр-Дарье также удобно судоходство вверх до городов: Туркестана, Ташкении, Кашкары и прочих отколь тамошние жители привозят для отправления в Россию цитварного семя и другие товары.

Кунградский и Хивинский народ нагружая на суда купеческий товар в Бухарии при берегах Аму-Дарьи спускают вниз оной в Аральское море и оттоль до устья реки Сыр-Дарьи, где купечество выгружают оной и, накладывая оной на верблюдов следуют в Оренбург и Астрахань.

Если при урочище Учергинском по правую сторону Сыр-Дарьи построить крепость и снабдить оную пристойным числом войска, то вся загнездившаяся при реках Сыр- и Куван-Дарья киргиз-кайсацкая разбойническая шалость навсегда была бы пресечена, потому что узбекские хищники состоят только при этих реках…

Более того, Бекчуриным предлагалось напрямую, к обоюдной пользе привлечь к нормализации торговли и Бухарское ханство: 

Поустроении крепости можно требовать от Бухарского хана, чтобы и он учредил в своих пределах по Сыр-Дарье свои бекетыдля прибытия караванов от киргиз-кайсацких набегов к обоюдной пользе.

В Оренбурге в 20-х 30-х годах 19-го века прилагают большие усилия с одной стороны по созданию здесь специальной торговой компании для торговли со Средней Азией, с другой к эффективной охране караванов от разбоев в степи. Отношения с государствами Средней Азии заметно активизируются с приходом на пост Оренбургского генерал-губернатора в 1833 году, энергичного и высокообразованного генерала В.А. Перовского. Приводимый ниже документ, составленный на его имя тогдашним председателем Оренбургской пограничной комиссии, полковником Григорием Федоровичем Генсом, кстати, лично побывавшем в Бухаре еще в 1820 году, свидетельствует лишь о заботе о бесперебойности торговли:

Господину Исправляющему должность
Оренбургского военного губернатора
генерал-адъютанту и кавалеру Перовскому

Председателя Оренбургской пограничной комиссии

Р А П О Р Т

Ваше Превосходительство, при предписании от 6-го числа сего месяца №1419 изволил препроводить ко мне список в отношения к Вам Г. Сенатора Родофиникина от 11-го сентября № 2164 касательно хода заграничной торговли здешней и появления в Бухаре английских товаров.

Обращая всегда внимание на все, что может иметь влияние на торговлю, я старался разведать между азиатцами о подробностях обстоятельств объявленных караванным начальником Рахимбаем Атамбаевым.

Все подтверждали его сведения о которых имел честь донести Вашему Превосходительству, не прибавляя однако ничего особенного или нового, а возвратившиеся с Нижегородской ярмарки бухарцы рассказывали, что цена на кисею понизилась процентов до 20-ти, почитая то последствием привоза сей ткани в Бухарию из Индии и происходящего от того уменьшения требования ея.

За всем тем можно было почитать привоз английских товаров в Бухарию из Индии явлением случайным, но вдруг еще до прибытия сюда последнего хивинского каравана, распространился слух о привозе английских товаров в Хиву и Бухарию из Турции через Персию. По приходе каравана я расспросил караванного начальника Рузумбая Юсупова, и он рассказал сие следующее:

Несколько человек афганцев привезли примерно на 10-ти верблюдах в Хиву из Тегерана через Астрабад английского изделия: ситцы, бумажные платки, коленкор и сукно. Товары сии куплены афганцами в Турции, не очень далеко от Константинополя, но в каком именно месте Рузумбай не знает. В Хиву они пришли в мае месяце сего года и по малолюдству тамошнему и бывшему тогда голоду не хотели там продавать товаров своих, были однако принужденны для выручки денег на пошлину продать небольшую часть оных, а остальные повезли в Бухарию, где надеялись сбыть оные по ценам выгодным.

Из сего видно, что уже другим путем привезены в Бухарию английские товары, но участвуют –ли прямо в этих действиях сами англичане и в какой мере, не известно, и потому я нашел нужным отправляющемуся в Бухарию г. переводчику Демезону сверх данного ему письменного наставления объяснить еще изустно важность предмета сего и те обстоятельства оного, на которые он должен обратить преимущественно внимание свое.

Не подвержено никакому сомнению, что англичане всемерно стараться будут сбывать товары свои в соседственных нам областях Средней Азии и как они действуют большей частью огромными капиталами и соединенными силами посредством торговых компаний, то действия их бывают гораздо успешнее нежели усилия частных торговцев, и если они даже не успеют учредить постоянный сбыт своих мануфактурных изделий по соперничеству купцов Российских, то они могут всегда верно и выгодно сбывать в Азии оружие и порох и всем необходимо нужно сколько возможно препятствовать сношения их с ближайшими к нам азиатцами, что, по моему мнению, всего лучше могло бы быть достигнуто учреждением торговой кампании в Оренбурге с чем состоялось уже предположение в 1824 году

Все сие имею честь передать почтительнейше благорассмотрению Вашего Превосходительства,

Полковник Генс.

30 октября 1833 года

Выдвижение границ

Конец 30-х годов XIX века знаменует качественно новый этап политики России в отношении Средней Азии – переход к выдвижению границ для контроля за степным пространством Киргизской степи (Казахстана) и Средней Азии.

Главной причиной движения границ на юг стало всё тоже стремление к политической стабильности в степи, с целью достижения безопасности жизни приграничного населения, а также караванной торговли со среднеазиатскими государствами. Ключевым моментом решения этой проблемы стала нормализация отношений с Хивинским ханством.

Определенное отношение к Хиве как нерегулируемому дестабилизирующему элементу в регионе складывалось в России еще в конце 18 века. Характерно, что выводы, как в этот период, так и в более позднее время были однозначны – силовое решение проблемы, говоря языком современной дипломатии – принуждение к миру. Вот характерный пример вызревания того военно-политического решения, которое было принято в отношении Хивы уже весной 1839 года: 

«Я осмелюсь утвердительно сказать, что с пятью тысячами человек можно без затруднения взять все хивинские владения, но для вещей безопасности и к лучшему всех тамошних стран в спокойствии и тишине удержанию, можно бы туда переселить, еще несколько тысяч казаков, а после, уже нечего будет опасаться», – писал майор Бламкеннагель, побывавший в Хиве в качестве русского посла в 1793-1794 гг.

Указывая на величайшие выгоды, которые сулили России завладение Хивой, Бламкеннагель перечисляет:

Малая орда (казахов – В.Д.) могли бы быть совершенно покорена Россией
С приобретением Хивы Россия выиграла бы ежегодно до миллиона рублей…
Россия могла бы установить торг прямо с Индией.
Освободила бы несколько тысяч российских пленных.
Перешли бы к России богатые золотые и серебряные рудники.

В рекомендациях Бламкеннагеля вызывают сильные сомнения пункты 2, 3 и 5 его рекомендаций, что по-видимому связано со слабой географической исследовательностью регионов и полным отсутствием достоверных геологических данных по территории Хивинского ханства. В надежде на богатые золотые и серебряные рудники, высказанные здесь, можно заметить использование сведений доставленных в Россию в начале 18 века хивинским послом Хаджи Несефом.

Относительная стабилизация в русско-хивинских отношениях наблюдалась во второй четверти XIX века, что связывается некоторыми исследователями с экспедицией полковника Берга на Мангышлак, принятую правителями Хивы за военный поход: В целом приводимый ниже обзор русско-хивинских отношений в первой трети XIX века, является типичным, для военных и дипломатических кругов России, взглядом на проблему, послужившим началу подготовки похода на Хиву 1839-1840 гг.: 

Только после экспедиции, предпринятой в 1825 году генерального штаба полковником Бергом наши купцы производившие торговлю с Бухарой, не были тревожимы хивинцами в течение нескольких лет. Но с 1838 года грабежи караванов и разорение подвластных нам киргиз и туркмен возобновилось с новой силой. К 1835 г. в Хиве находилось несколько сот человек русских пленных.

С целью их освобождения последовало Высочайшее повеление об аресте всех хивинских подданных, проживавших в юго-восточных пределах Империи, и секвестировании их товаров и имущества.

Результатом подобной меры была высылка хивинцами в 1837 году 25 пленных и приношение значительных подарков. Но подарки были отвергнуты и арест хивинских купцов не отменен, настойчивые же требования о возвращении пленных продолжались. Через два года хивинцы выслали еще 80 пленных, но в тоже время усилили грабежи на Каспийском море, где захватили в плен 200 рыболовов.

Подобный образ действий хивинцев не мог быть терпим безнаказанно. Необходимо было положить конец грабежам и разбоям, обеспечить торговлю и освободить наших пленных, а для этого оставалось только одно – силою оружия наказать хивинцев и установить более правильные отношения. 

Те же самые причины похода на Хиву 1839-1840 гг. указывает и известный исследователь русско-среднеазиатских отношений в XVIII-XIX вв. Д. Голосов: 

Хива же волнуемая с давних пор внутренними раздорами, исконно составляет как бы разбойничий притон, живущий грабежом торговых караванов и ловлей людей в неволю, для продажи.

Среди причин, побудивших предпринять этот поход, Д. Голосов называет следующие: а) желание обезопасить юго-восточные пределы Империи путем наказания Хивы как главной виновницы всяких волнений в степях киргизских;

б) намерение обезопасить торговлю со Средней Азией, прекращение грабежей караванов, что нельзя было достигнуть без наказания оружием Хивы;

в) попытаться избавить от тяжкого рабства несколько тысяч соотечественников;

г) стремление утвердить прочное влияние России в соседних ханствах и тем самым не допустить укорениться в Средней Азии вредного (для России – В. Д.) влияния Ост-Индской компании.

д) создание благоприятных условий для ученых изысканий, описать берега Аральского моря и устье р. Аму, окончательно решить вопрос о прежнем течении этой реки в Каспийское море

Замысел о походе на Хиву появляется в военных и государственных кругах в 1835 году, но его исполнение откладывается за неимением достаточных средств на это. В начале 1839 года, после возобновления враждебных действий в отношении подданных России казахов Малой орды, а также захвата крупной партии пленных для обращения в рабство, Оренбургский генерал-губернатор В.А. Перовский инициирует возвращение к этой идее. По его мнению создавшаяся к этому времени обстановка настоятельно диктовала необходимость оказания военного нажима на Хиву. Характерно, что меры, предлагаемые В.А. Перовским для наказания противных народным нравам поступков ханов Хивинских относительно России, предлагались вполне в духе геополитической концепции влияния и присутствия в регионе, без прямого присоединения территории и установления новых границ. Оставалось ещё определить с точностью два обстоятельства:

Если признано будет нужным занять Хиву нашими войсками, то на каком основании это последует? То – есть, удовольствоваться ли наказанием ослушных и представить ханство после того судьбе своей, или же сделать на месте какие-либо постоянные распоряжения на будущее время? Если посадить на ханство в Хиву одного из благонадежных степных султанов, то это вовсе не было бы противно народным обычаям азиатцев и обеспечило бы нас на будущее время от коварной неприязненности Хивы.
Если Хива увидев решительность действий наших исполнит немедленно все требования России и вышлет, например всех пленных ещё до окончания предприятия, то как в таком случае поступить? Для отряда собственно выгоднее воротиться, если он будет ещё довольно близок к пределам нашим и в особенности если не минует ещё пустынь безводных; В противном же случае, самая необходимость потребует дойти до Хивы и расположиться там для отдыха и подкрепления сил отряда. 

Более того, помня о воздействии, которое производило на хивинских владык и казахских султанов в присутствие в степи крупных русских воинских контингентов (выполнявших обычно задачи совершенно не связанные с теми, которые им приписывали слухи), В.А. Перовский в своём Всеподданнейшем докладе на имя царя от 7 февраля 1839 года прямо указывает на возможность и желательность похода в качестве демонстрации силы, предполагая, что такая мера воздействия будет вполне достаточно для достижения поставленных целей: 

Очень быть может, что и этого движения с нашей стороны будет достаточно для окончательного смирения Хивы. Вероятно и самые пленники наши в Хиве, до 2000 человек, не останутся при этом в бездействии. Во всяком случае предприятие это, кажется, должно стараться разгласить; сами хивинцы понимают, что оно есть дело вынужденное, а не добровольное и один страх уже мог бы дать ему выгоднейший для нас оборот. Кроме того, это послужило бы для нас опытом, для предприятия более отдаленного настоящего похода.

Необходимо отметить, что реальные события похода 1839-1840гг., не достигшего военного успеха, явились, по сути дела, мощной демонстрацией силы, привели частично к предполагавшимся 7 февраля 1839г. В.А. Перовским результатам.

11 марта 1839 года по распоряжению Николая 1 специальный комитет в составе министра иностранных дел (вице-канцлера) К.В. Нессельроде, военного министра А.И. Чернышева и В.А. Перовского обсудил предложения последнего о поиске на Хиву, отметив по поводу дальнейшего контроля над ханством следующее: 

«Вопрос о том, в каких видах Хива должна быть, занята войсками нашими, положительно разрешается самою целью экспедиции. Одно наказание виновных и освобождение пленных наших нисколько не обеспечит нас на будущее действие Хивы, ниже не может служить к упрочению нашего влияния в Средней Азии. Посему необходимо сделать на месте постоянное распоряжение, могущее доставить нам прочное в обеих этих отношениях ручительство. Предполагаемое Оренбургским губернатором смещение хивинского хана кем-либо из степных султанов представляется для сего средством самым надежным. Мера эта, не противная обычаям азиатцев, совершенно была бы соответственна действиям англичан в настоящей их экспедиции против Дост-Мухамед–хана, объявленная цель коей состоит, между прочим, в низвержении этого властителя и в восстановлении в Афганистане прежнего его шаха, Шуджа-Аль-Мулька.

Оренбургский военный губернатор не оставит избрать и предложить лицо, которое бы с наибольшею благонадежностью могло быть возведено на ханство Хивинское...»

Комитет признал необходимым осуществить экспедицию, однако только после завершения военных действий Англии в Афганистане и вывода оттуда ее войск. Подобная отсрочка указывает на тесную взаимосвязанность действий России в регионе Средней Азии с европейской политикой, в которой в этот период усиливается противостояние с Англией: 

Экспедиция в Хиву, вынужденная враждебными действиями хивинцев и непреклонным упорством, с коем они отвергают справедливое требование наше, кроме вышеизложенной прямой цели своей должна иметь другую, еще важнейшею: восстановить и утвердить влияние России в Средней Азии, ослабленное долговременной ненаказанностью хивинцев и в особенности тем постоянством, с которым английское правительство, во вред нашей промышленности и торговли, стремиться к расширению господства в тех краях.

Рассматривая предприятие это с сей точки зрения, комитет вполне убеждается в необходимости оного; но принимая в соображение настоящее положение дел в Средней Азии, считает удобнейшим отложить поход на Хиву до окончания экспедиции, предпринятой генерал-губернатором английских владений в Индии против владетеля Кабула, Дост-Мухамед-хана и до обратного выступления войск Ост-Индской компании из Афганистана

Это мнение комитета основано на следующих уважениях. Нет сомнения, что экспедиция в Афганистан будет иметь последствиями усиление власти и влияние англичан над всем населением Средней Азии, но достоверно и то, что сколь бы не было велико это влияние, оно не минуемо и весьма сильно должно быть поколеблено последующим занятием Хивы, освобождением соседних туркмен и кайсаков от дани хивинской и ограждением Бухары от грабежей и насилий. Цели экспедиции нашей не чуждо также будет освобождение нескольких тысяч персиян, находящихся в плену у хивинцев и возвращению их в Отечество, что также несомненно содействовать будет к утверждению политического первенства нашего в Персии.

С другой стороны, экспедиция англичан против Дост-Мухамед-Хана во всяком случае послужит нам достаточным основанием к отклонению всяких со стороны Англии притязаний по действиям нашим в Хиве; следственно и в этом отношении выгоднее и полезнее отложить предположенную с хивинцами расправу до окончания дел в Афганистане.

12 марта 1839 года было принято решение о походе на Хиву весной 1840 года. Однако в мае 1839 года В.А. Перовский, ссылаясь на местные обстоятельства (обеспечение водой, вьючным транспортом и т.п.), принял решение о начале похода уже в ноябре того же года.

Военная экспедиция началась в середине ноября 1839 года силами отряда 5325 человек, при 22 орудиях и 4 ракетных станках. Обоз отряда насчитывал до 10000 верблюдов. В задачи данной работы не входит анализ событий самого похода, ровно, как и причин его формальной неудачи. Следует только отметить, что неудача похода была связана не с боевым противодействием противника, а с неблагоприятными природными условиями необычайно суровой зимы 1839-1840 гг.

Гораздо важнее геополитические итоги Хивинского похода В.А. Перовского, резонанс на это событие в регионе Средней Азии и в Европе.

Характерны оценки похода сделанные рядом современников, в частности генерал-майором М.И. Иваниным, которому В.А. Перовским было поручено подведение его итогов. Он в частности указывает, что Перовскому следует отдать долю заслуги за предприятие этого похода, который заставил русское правительство обратить на дела Азии более серьёзное внимание. По его мнению, даже те уступки, на которые пошла Хива в результате этого похода, достаточны, чтобы изменить взгляд в отношении к походу и его организатору. Сходную оценку высказывает и И.Н. Захарьин (Якунин), говоря как об основном положительном итоге об освобождении русских пленных и усмирении Хивы.

Однозначно об итогах похода высказываются и исследователи более позднего периода, в частности В.В. Бартольд и А.А. Семёнов: 

После похода Перовского (1839 г.) отношения (Хивинского ханства – В.Д.) и России на короткое время сделались более дружественными, не смотря на неудачу похода, хивинцы поняли угрожающую им опасность, тем более, что в Оренбурге тотчас после возвращения Перовского начались приготовления к новому походу. 

Весьма интересна оценка главных итогов похода А.А. Семёновым: 

Этот неудачный поход заставил русское правительство подчинить себе киргизов другим путём, а именно оцепить их укреплениями. 

Пожалуй, это – одно из немногих замечаний в русской историографии Хивинского похода 1839 – 1840 гг., где указывается на изменение подхода России к контролю над территорией Киргизской степи, а именно – к устройству здесь постоянных укреплений и администрации, что и привело к быстрому продвижению границ государства вглубь степи, непосредственно к границам среднеазиатских государств.

Таким образом, геополитические итоги Хивинского похода 1839 – 1840 гг. можно обобщить по двум группам – непосредственные и стратегические:

I. Непосредственные итоги:

Прекращение враждебных действий Хивы в отношении казахских родов российского подданства и как результат – нормализация жизни Малой казахской орды (Северо-Запад Киргизской степи);
Освобождение русских пленных и прекращение захвата русского приграничного населения в рабство;
Нормализация русско-среднеазиатской торговли (прежде всего с Бухарским ханством);

II. Стратегические итоги:

Повышение политического престижа России в регионе Средней Азии;
Отказ Хивы и Бухары от политической переориентации на Англию, срыв английской политической экспансии в Средней Азии;
Но, несмотря на перечисленные итоги Хивинского похода 1839 – 1840 гг., Хивинское ханство осталось для региона Средней Азии мощным дестабилизирующим элементом, игравшим такую роль вплоть до 1873 года, когда над ним был установлен протекторат России.

После окончания Хивинского похода 1839 – 1840 гг. русское правительство попыталось дипломатически закрепить достигнутые успехи. В этих целях в Хиву были посланы два посольства: под руководством капитана П. Никифорова (1841 год) и полковника Г.И. Данилевского (1842 год). Вопросы, которые пытались решить эти русские посольства в Хиве, равно как и военно-политические и административные решения принятые новым Оренбургским генерал – губернатором В.А. Обручевым в отношении территории Средней Азии, указывают на переход к новой государственной политике в регионе.

Стремление русского правительства нормализовать положение в Киргизской степи и обезопасить приграничные районы, ровно как и торговые пути с Бухарой, привели к выдвижению перед правительством Хивы требований об установлении чётко обозначенной границе с Россией. В секретной инструкции вице-канцлера (министра иностранных дел) России капитану П. Никифорову, отправляющемуся в Хиву, этот вопрос первоначально рекомендуется решать, исходя из правового статуса населения Киргизской степи: 

Второй пункт (т. е. Ограничение незаконного влияния Хивы на кочевые племена, издревле поступившие в подданство России – В.Д.) напротив того, представляет затруднение немаловажные и требует с вашей стороны особенного благоразумия и крайней осторожности. 

К.Н. Нессельроде, указывая на факт присяги киргизов Малой и Средней Орды, а также каракалпаков и мангышлакских туркмен России, отмечает, что 

она, имея по праву исключительного владычества над всеми вышеупомянутыми кочевыми племенами, не пользуется на самом деле таким владычеством. Впрочем, пустое именовательное увеличение числа подданных не составляет цели усилий нашего правительства и если мы сочли нужным привести вышеуказанные подробности, то это единственно для того, чтобы поставить Вас в известность о непреложных основаниях верховного права России над киргизскими и другими племенами; намерение правительства по сему предмету состоит в том, чтобы не отрицая принадлежащего оному праву владения, не входить теперь в положительные объяснение на счёт настоящего оному рубежа. А потому вы должны будете в разговорах с хивинским ханом уклоняться от определённого объявления, до каких именно мест должны простираться владения Российской Империи в степи и будете ограничиваться одним общим подтверждением о присяге, принесённой теми кочевыми народами на подданство России. Сие самое уклонение от определения настоящих границ владениями России в степи может служить Вам средством для успеха ваших переговоров, если обстоятельства Вам позволяет употребить оное с благоразумием и пользою.

Стремление к правовому, и не территориальному решению вопроса о подданстве кочевых народов, выразилось и в весьма оригинальной рекомендации главы российского МИДа о возможности временной передачи юрисдикции над ними Хиве: 

Но если мы оставляем, до времени, в зависимости хивинцев отдаленные от нашей линии кочевые племена, то мы имеем полное право требовать, чтобы хивинцы взыскивали с них и отвечали пред нами за все грабежи и насилия, коим подвергнутся в тех местах российские торговцы… Поелику же настоящие переговоры имеют целью сохранить и упрочить порядок и тишину в степи и через то обезопасить караванные пути и торговые сообщения, то, отвергая принадлежащие России права верховной власти над киргизскими и туркменскими племенами, принявшими присягу на подданство, правительство наше не находит неудобство согласиться, чтобы впредь до усмотрения те племена, которые кочуют к югу от Сыр-Дарьи, Девлет-Гирея и Ново-Александровского укрепления, оставались ныне в управлении хивинского владельца с правом для него собирать с них закят и с обязательством отвечать за все грабежи, разбой и воровство их и выдавать по требованию нашему скрывающихся у них беглецов и мятежников. Затем должны быть следовательно прекращены всякие неблагонамеренные сношения хивинского ханства с кочевыми народами к северу Сыр-Дарьи и Усть-Юрта кочующими.

В инструкции П. Никифорову от имени Оренбургского генерал-губернатора В.А. Перовского от 12-го Мая 1841 г. можно уже заметить большую конкретизацию задач геополитического влияния к которому стремилось государство на пространстве межу восточным побережьем Каспийского моря и долиной р. Сыр-Дарьи: 

Все восточное прибрежье (побережье — В.Д.) Каспийского моря до устья Гюргени должно быть признаваемо, безусловно, принадлежащем России так как там еще в начале 18-го столетия устроены были наши крепости; сверх того, близ нее лежащие туркмены приняли присягу России и, наконец, потому, что хивинцы, не имея флота, не могут иметь и притязаний на море, а с владением последним непременно сопряжена принадлежность побережья. 

Позже, во время переговоров с ханом, ширина полосы побережья, владения которой требовала Россия была определенна в 15-20 верст.

Однако в ходе переговоров в Хиве ханом перед послом России были выдвинуты требования передать ему территорию по рекам Эмбе, Иргизу и Тургаю, т.е. примерно по 50 градусу северной широты, которая включала в себя большую часть территорию проживания киргизов Малой Орды принятой в подданство России в 1732 году и о признании границей между государствами р. Урал.

На это П. Никифоров резонно заметил следующее: 

Все киргизские племена – подданные России, что подтверждаю вам устами Императора. Российская держава не требует от вас реки Сыра, а уступает Вам левый берег оной, если вы примете прочие условия, если Государь-Император изволит признать нужным занять правый берег Сыра, то займут оный и без согласия вашего. 

В результате такой неприемлемой для России постановки вопроса Никифоровым хану было сделано Объявление, по которому:

1) Всякий хивинский подданный, посланный для сбора податей между киргизами, кочующими по северную сторону реки Сыра (Сырдарьи-В.Д.) будет предан смерти, как нарушитель мира.

2) Всякий хивинский подданный, посланный для сбора подати с киргизов, кочующих в песках Барсуках, в реке Эмбе, на берегах моря в урочища Куй-Куняты и по берегам залива Кора-Су и на северных частях Чинка будет предан смерти, как нарушитель мира.

Таким образом, Россией была определенна скорее не линия государственной границы с хивинским ханством, сколько сфера политического влияния и административного управления кочевыми народами Киргизской степи.

Поскольку вопрос о границе не был решен посольством П. Никифорова, подполковник Г.Н. Данилевский также получил инструкцию действовать по обстоятельствам, и если он находит удобным высказываться…, то инструкция позволяла ему определить границу по р. Сыр-Дарье северному берегу Арала и северному свесу (Чинка-В.Д.) Усть-Урта. Но в ходе переговоров данный вопрос так и не был поднят.

В отечественной историографии отмечается тот факт, что русско-хивинские отношения после принятия обязательного акта 1842 года; предусматривающего отказ Хивы от враждебных действий против России, несколько улучшились. На протяжении почти четверти века не возникло острых враждебных коллизий. Однако этот факт нужно отнести скорее не к результатам переговоров политических миссий П. Никифорова и Г.И. Данилевского, а к психологическому воздействию Хивинского похода 1839-1840 года и политике выдвижения границы, проводимой оренбургским генерал-губернатором В.А. Обручевым, стремившегося практически обеспечить защиту заявленных в переговорах с Хивой границ. К этому решению В.А. Обручева подтолкнули и непрекращающиеся с 1840 года набеги Кенисары Касымова. Это убедило наконец Обручева, что ни султаны, ни летучие отряды, ни кротость, ни жестокость, ни дипломатия, ни сила не в состоянии подчинить нам киргизов, пока их летовки и зимовки не будут в наших руках. Поэтому он признал необходимым построить в 1845 году внутри степи два укрепления: одно на реке Тургае, под именем Оренбургского, другое на реке Иргизе, названное Уральским. У фортов разрешена была беспошлинная меновая торговля. Основанная графом Перовским, в заливе Кайдак, укрепление Ново-Александровское, как не соответствующее своей цели и крайне гибельное для здоровья гарнизона, Обручев перенес в 1846 году на полуостров Мангышлак к мысу Тюп-Караган, и назвал его Ново-Перовским. При нем была устроена укрепленная станица Николаевская.

Для обеспечения левого фланга русско-хивинской границы, в 1847 году принимается решение о строительстве крепости на реке Сырдарье, в урочище Раим. Эта крепость располагалась в 60 верстах от устья Сырдарьи и служила одновременно военно-морской базой для созданной в том же году на Аральском море небольшой военной флотилии. В 1848 году построены были еще промежуточные форты Карабутаг для связи Уральского укрепления с Оренбургской линией и Косарал на Аральском море. Вся степь была разделена на 54 дистанции, что существенно повлияло на упорядочение управления на этой территории. Вскоре В.А. Обручев предпринял шаги к колонизации земель вокруг вновь возведенных крепостей силами Уральского и Оренбургского казачьих войск. В Раим было переселено 25 семейств, в Оренбургское укрепление – 21, в Уральское – 13, в форт Карабутаг – 4 и в Ново-Перовское укрепление – 15.

Все эти меры, по мнению военного историка прошлого века, генерала М.А. Терентьева, привели к положительным для подданных России результатом: С устройством фортов на пути отступления барантовщиков набеги на линию действительно прекратились и Хива стала меньше получать русских невольников….

Меры, предпринятые В.А. Обручевым, привели еще к одному важному результату – внутреннему примирению киргизских родов. Так, в начале 50-х годов XIX века заключили между собой мир враждовавшие многие поколения роды чикланцев, каракисяков и джагалбаев, чем была достигнута стабилизация обстановки и безопасность караванных путей на пространстве между Оренбургской линией и северо-восточным побережьем Аральского моря.

С устройством ряда укреплений мы, так сказать, прорезали степь, но не владели ещё кочевками киргизов, которые поэтому подчинялись влиянию хивинцев и кокандцев, подстрекавших к возмущению против русских, Для обеспечения безопасности со стороны Коканда было предложено занять кокандскую крепость Ак-Мечеть, что было осуществлено уже вновь возвращенным на пост Оренбургского генерал-губернатора В.А. Перовским.

Сам факт взятия кокандской крепости Ак-Мечеть связан с появлением на политической арене Средней Азии нового активного государственного элемента – Кокандского ханства, не проявлявшего враждебных действий в отношении России в первой половине XIX века. В отличие от Бухарского и Хивинского ханств основными направлениями государственной политики Коканда в этот период были его отношения с ближайшими среднеазиатскими соседями: кара-киргизы (киргизы), бухарские владения западной части ферганской долины и Ура-Тюбе, а также территория Кашгарии (Восточный Туркестан) присоединенный в 1756 году Китаем и получившим название Синьцзян (западная территория). По замечанием военных исследователей прошлого века, что касается Кокандского ханства, то оно до 1850 года не проявляло к России никаких враждебных действий; с этого же времени кокандские киргизы стали производить набеги на подвластных нам киргиз, кочевавших в низовьях Сыр-Дарьи вблизи Раимского, впоследствии Аральского укрепления. Разгоревшаяся вследствии этого война закончилась в 1876 году присоединением ханства к Империи.

В начале 50-х годов крепость Ак-Мечеть становится главной базой для отдыха и укрытия групп барантачей и грабителей, совершавших набеги на подданных России киргиз в низовьях Сырдарьи.

В связи с этим летом 1853 года Россия предприняла военную операцию по занятию крепости Ак-Мечеть, которая завершилась 28 июля взятием крепости: 2 августа того же года эта кокандская крепость была превращена в русский форт Перовский, учреждением которого было завершено создание Сыр-Дарьинской линии русской границы, протянувшейся от укрепления Аральского в низовьях Сырдарьи до форта Перовский. В её состав вошли: форт №1 (теперь город Казалинск) форт №2 (Кармакчи) и форт №3 (б. Кумыш-Курган) и сам форт Перовский (ныне г. Кызыл-Орда). С созданием Сырдарьинской линии Россия, завершив установление административной власти в киргизской степи, вплотную подошла к границе среднеазиатских ханств. Через 11 лет Сырдарьинская линия, наряду с Сибирской, станут плацдармом для дальнейшей геополитической экспансии России в Средней Азии, что приведет к появлению качественно новой геополитической ситуации в этой части Евразии.

Так невозможность контролировать гражданский мир и безопасность караванных путей в Среднюю Азию в XVIII – нач. XIX века привела в конце концов к переходу от политики непосредственного контроля над киргиз-кайсацкими жузами через систему выборных султанов и летучих отрядов, к выдвижению в степь крепостей и опорных пунктов, соединение их в линии, дистанции с целью выведения беспокойного политического элемента в тыл страны (равно как для прекращения доступа к нему политических сил, Россией не контролируемых – хивинцев, кокандцев, английской агентуры). Такая концепция в русской среднеазиатской политики становится преобладающей в 1842 – 1853 гг. и на оренбургском направлении персонифицируется с генералом В.А. Обручевым, сменившем в 1852 году генерал-адъютанта В.А. Перовского на посту Оренбургского губернатора.

Наконец, в декабре 1863 года принимается решение о соединении Оренбургской (в её Сырдарьинской части) и Сибирской пограничных линий, расположенных в безводной, полупустынной местности. В результате продовольственное, а подчас и фуражное снабжение войск производилось по коммуникациям длиной до тысячи и более километров с Южного Урала, Сибири и Нижнего Поволжья. На необходимость окончательного определения южной части границы государства в Средней Азии в плодородных оазисах неоднократно указывалось военными и гражданскими авторитетами прошлого века. В частности, на это указывалось на совещании командования войск Оренбургской и Сибирской линии в форте Перовский 31 августа 1861 года. Здесь отмечалось, что занятие плодородных оазисов в районе Ташкента, Туркестана и других кокандских городов создает необходимые условия для продовольственного снабжения русских войск Сырдарьинской линии, расположенных в полупустынных районах. И ещё более определенно на данный геополитический фактор указывает другой военный историк прошлого века, генерал-лейтенант М.А. Терентьев: 

Ближайшее ознакомление с проектированной границей указало, что Каратауский хребет, служа естественной границею, нисколько, однако же, не облегчал дело, так как сообщение между отрядами и снабжения их запасами были бы крайне затруднительны, а северные склоны хребта, к тому же, весьма небогаты водой. Поэтому признано было необходимым утвердиться по реке Арысу (Арысь – В. Д.) и занять крепость Чимкент, расположенную на соединении путей из Коканда и нашим границам и владеющую, таким образом, узлом важных торговых путей, ведущих от наших границ к Бухаре, Коканду и Кульдже.

Таким образом, определение южной границы России в Средней Азии в конце 50-нач. 60-х годов XIX века, в значительной степени определялось ландшафтно-географическими факторами, что в сочетании с определенной международной политической обстановкой в Европе и событиями в приграничной с Кокандским и Хивинским ханствами зонами повлекло за собой вторжение русских войск на территорию земледельческих оазисов Средней Азии. Ландшафтно-географический фактор явился, таким образом, не главной причиной, но главным пусковым механизмом военной политики 1864-1865гг.

Граница, как линия горизонта

Момент приёма решения, 20 декабря 1863 года, о соединении пограничных линий интересен не столько военными действиями в следующем году, сколько действиями России в этом регионе на протяжении пяти ближайших за этим лет, для которых документ, утвержденный в декабре, послужил своеобразным пусковым механизмом. Для нас это событие важно тем, что полностью и исчерпывающе объясняет присоединение части Средней Азии к России, произошедшее именно в этот период. Вот как выглядит этот документ (обратите внимание на последний, 3-й его пункт): По всеподданнейшем докладе предложения командира отдельного Оренбургского корпуса о соединении передовых Оренбургской и Сибирской линии, Государь Император 20-го минувшего декабря Высочайше повелеть соизволил:

С будущего 1864 года приступить к соединению передовых Оренбургской и Сибирской линий, на предложенных генерал-адъютантом Безаком основаниях, т.е. от Джулека на Сыр-Дарье, через Сузак, на Аулиэ-ата и далее по хребту Каратауских гор, занять Сузак войсками отдельного Оренбургского и Аулиэ-ата отдельного Сибирского корпуса с тем, чтобы впоследствии перенести границу на Арысь, проведя оную от Аулиэ-ата через Чимкент.
Разрешить генерал-адъютанту Безаку немедленно приступить к приготовлениям для предстоящей экспедиции, дабы отряды могли двинуться в степь с появлением подножного корма, к таким же приготовлениям приступить и со стороны Западной Сибири, немедленно по утверждении сметы потребных для сего денежных расходов;
Самый способ исполнения предприятия предоставить ближайшему усмотрению обоих корпусных командиров, по их взаимному согласию.
О таковой Высочайшей воле, объявленной командирам отдельного Оренбургского и Сибирского корпусов и министру финансов, имею честь сообщить Вашему Сиятельству.

Подпись: ген.-адъют. Милютин.

Таким образом, первоначально линию границы, которая должна была соединить Оренбургскую и Сибирскую линии, планировалось провести по Каратаускому хребту, но первые его обследования выявили, что он очень беден водой и снабжение размещенных здесь войск обойдется очень дорого. В связи с этим признано было необходимым утвердиться по реке Арысу и занять крепость Чимкент, расположенную на соединении путей из Коканда к нашим границам и владеющую таким образом, узлом важных торговых путей, ведущих от наших границ к Бухаре, Коканду и Кульдже. С другой стороны, нельзя было миновать и г. Туркестан, служивший центром враждебной нам агитацией и обещавший в будущем серьёзные затруднения.

Город Туркестан был взят русскими войсками 11 июня 1864 года, а 22 сентября — был занят и Чимкент.

Именно с этого момента усмотрения корпусных командиров, именно чисто военные соображения оперативного характера, начинают доминировать над политическими решениями руководства России в регионе: страна начинает проваливаться в Среднюю Азию словно в песчаную воронку зыбучих песков! Линия будущей границы все время ускользает от взора государственных деятелей и их остро отточенные карандаши никак ни могут зафиксировать её на карте…

Проследив исторический ход постепенного распространения русской власти в Средней Азии, нельзя не прийти к заключению, что до последнего времени все приобретения наши в этой стране делались не на основании определенной системы, не для достижения известной цели, но под влиянием временных обстоятельств и личных, иногда односторонних, воззрений местных начальников. В виду необъятного пространства киргизской степи, постепенно занятой нами без всякой определенной системы, невольно увлекаешься мыслью, что в поступательном движению России к югу-востоку есть определенный закон, не подчиняющийся человеческим соображениям, и что, занимая среднюю и нижнюю часть Сыр-Дарьи, мы неминуемо, рано или поздно, должны будем занять и ее верховья, т.е. все Кокандское ханство. Действительно русские владения в Средней Азии получили бы тогда естественные рубежи, а именно: Тян-Шанский хребет, отрог его Кашгар-даван, отделяющий горную часть Кокандского ханства от Бухары, и Кизыл-кумские пески. Но, не делая заключений о том, что предстоит нам в будущем, необходимо теперь же решить вопрос, на чём должны мы остановиться в настоящее время в Средней Азии, дабы согласно решению, которое будет принято, наши пограничные начальники могли действовать на основании прочных инструкций, систематически направляя все усилия к достижению определенной цели.

Не останавливаясь на комментарии доклада императору министра иностранных дел и военного министра о определении границ России в Средней Азии, приведу ещё один документ на эту тему, относящийся также к осени 1864 года. Он принадлежит перу вице – канцлера России Горчакову и также адресовано императору Александру II. Из-за концептуальной полноты данного документа, подробно раскрывающего мотивы действий страны в Средней Азии, не смотря на его значительные размеры, рискну привести его почти полностью:

Принимая во внимание неопределенность нашего политического положения в Средней Азии, постоянно перенесение вперед нашей граничной линии и результаты, достигнутые нашей экспедицией в нынешнем (1864-В.Д.) году, осмеливаюсь поднести при сем на Высочайшее воззрение Вашего Императорского Величества, составленные в Министерстве Иностранных Дел записки, из которых … третья перечисляет различные проекты соединения линий Сибирской и Оренбургской, с указанием их выгод и не выгод, и, наконец, четвертая включает в себе предложение о новой нашей линии к границе, а также о политическом образе наших действий относительно Средней Азии. Военный министр, которому эти записки были сообщены в общих чертах, выразил со своей стороны одобрение тех мыслей, которые служили им основанием.

Долгом считаю присовокупить, что, при составлении этого труда, имелось преимущественно, в виду сокращение расходов, устройство нашей торговли на широких и прочных основаниях, окончательное определение нашего положения в Средней Азии и непременная неподвижность в будущем наших там границ.

Приложение. 1) Исторический обзор наших действий в степи.

Отношение России к Средней Азии, при самом беглом обзоре обнаруживает, что не взирая на наше постоянное нежелание распространять завоеваниями наши пределы, что мы, под влиянием настоятельных требований нашей торговли и какого-то таинственного, но непреодолимого тяготения к Востоку, постоянно продвигались вглубь степи.

Всякому известно, что азиатцы уважают лишь действительную силу; на них неотразимо действует лишь непременная воля и упорство в достижении предложенной цели; они покоряются только совершившемуся факту. Кокандцы не имеют ясного понятия о могуществе России, наука экспедиции графа Перовского дала им об этом могуществе крайне ложное понятие, и взятие, с большим промежутком времени, Ак-мечети, Джулека, Токмала и Мерке, хотя производило выгодное для нас впечатление, но изглаживалось отступлением наших отрядов, которое азиатцы объясняли себе нашим бессилием.

Должно сознаться также, что самые намерения нашего правительства относительно этого края подвергались беспрерывным и весьма существенным изменениям и что мы, постоянно руководясь искренним желанием не увлекаться новыми проблемами, должны были против воли повиноваться влиянию неумолимой необходимости. Как не опасались мы обратить на себя своими действиями в Средней Азии завистливое внимание Европы и в особенности Англии, мы все углублялись внутрь степи и становились, хотя и нерешительною, но в то же время завоевательной ногою в этом заманчивом крае. Это замечание не должно служить упреком России: весьма естественно и справедливо желание ее не раздражать Европы, не расширять и без того слишком обширных своих пределов, сохранять все свои средства для внутреннего своего развития; но строго миролюбивая политика невозможна для государства сильного и гражданственного, при соприкосновении его с племенами полудикими; эти племена или силою внутреннего переворота должны сами стать на этот же уровень гражданственности, или должны быть поглощены сильным соседом. Примеры в защиту этого мнения слишком изобильны.

… А потому нам кажется, что не следует сожалеть о совершившемся уже движении нашей границы внутрь степи и должно только, во-первых, извлечь из него возможно выгодные результаты и, во-вторых, постараться изыскать такое средство, которое, удовлетворяя законным требованиям торговли и политики, дозволило бы нам остановить движение своей линии, прекратить расходы и упрочить за собою занятый край.

Приложение II. Проект соединения Оренбургской и Сибирской линий.

Вариант III: Не только оставить за собой Чимкент, но заняв и Ташкент, поставить его от нас в зависимость, учредив там правление под нашим покровительством.

Подобная мера была бы крайне опасна и не только не положило бы предела нашему движению вглубь Средней Азии, но, напротив, сделала бы наши отношения к ней крайне неопределёнными и вовлекла бы нас в прямое участие во всех войнах и смутах, беспрестанно возникающих между разными ханствами. Учредив в Ташкенте правление, мы были бы уже обязаны, не взирая на тяжесть пожертвований, защищать его и против соседних владений и против внутренних возмущений, а это неминуемо повело бы нас на Кокан, потом на Бухару и, наконец, и далее.

Вариант IV: Заняв Ташкент, приняв его в наше владение и провести линию от Сыр-Дарьи по хребту гор, сперва по Кендыр-тау, а потом по Кызыл-Курту или по Кетмень-тюбе, до западной оконечности озера Исыккуль.

Богатство произведений и предметов продовольствия и торговли в Ташкентском крае делают это предположение крайне заманчивым, но, как кажется, невыгоды его далеко превышают преимущества, основанные впрочем, на данных более или менее гадательных:

а) занятие этого края, уже оседло населенного, принесло бы менее действительных выгод, чем соприкосновение к нему нашей границы (будет точнее объяснено далее); б) наша колонизация, а вместе с тем обрусение края и гражданское в нем устройство были бы, если не совершенно не возможны, то, крайней мере, несравненно труднее, чем в землях, занятых лишь кочевыми племенами; в) установление со временем прочных, мирных отношений к Кокану и Бухаре сделалось-бы неисполнимым и потребовало-бы уже не наезды, а ведение постоянной разорительной войны, надолго воспрепятствовала бы торговле извлечь ожидаемые выгоды из занятого края, и г) для обеспечения нового владения с Востока, потребовалось бы покорение всех кокандских городов и укреплений, находящихся в горной стране, между рекою Чу и Нарыном, а также и хищнических племен дикокаменных киргизов, там кочующих, что завлекло бы нас в большие издержки, потребовало бы великих усилий и доставило бы нам страну, весьма мало способную к заселению и представлящую множество затруднений к удержанию в зависимости.

Отзыв военного Министра Дмитрия Милютина на этот документ, переданный ему императором, ещё раз блестяще показывает истинное положение дел, а именно – отсутствие чёткой политической линии в присоединении территорий Средней Азии, своеобразный самотёк событий:

Приложенную записку одобряю. Полагал бы я сделать одно изменение: Река Арыс не может уже служить собственно границею, так как впереди ее лежит Чимкент, уже занятый нашими войсками и составляющий передовой пункт весьма выгодный для прикрытия всего позади лежащего пространства.

…Пограничная же линия должна быть проведена впереди Чимкента. Может быть, найдется между Чимкентом и Ташкентом какой-нибудь отрог гор или водораздел, который всегда бывают выгоднее для границ чем течение реки, столь не значительной, какова Арыс. Подобная река потому не может служить границею, что нам необходимо владеть обоими ее берегами; без этого мы не можем и обеспечить сообщения по долине Арыс с Аулиэ-Ата.

Где, именно, можно полагать границу между Чимкентом и Ташкентом, — отсюда решить нельзя; надобно предоставить это решение самого генерала-майору Черняеву на месте.

Д. Милютин.

Мы снова возвращаемся к усмотрению корпусных командиров, которые и были в этот момент истинными творцами государственной политики в регионе! В результате 17 июня 1865 года войска генерала Михаила Черняева штурмом взяли Ташкент — процесс увязания продолжался, а линия будущей границы опять замаячила впереди, словно ускользающий мираж …

Дело осложнилось тем, что после разгрома кокандских войск под Ниязбеком и в Ташкенте русскому правительству не удалось создать в Ташкентском оазисе независимое ханство, своеобразную нейтральную прокладку между территорией Российской империи и независимыми среднеазиатскими государствами: население Ташкента… попросту отказалось от независимости, предпочтя русскую колониальную администрацию!

Среди всех перечисленных в приведенных документах мотивов отсутствует стремление к приобретению территории в целях колониального освоения. К слову сказать, переселение русских крестьян в регион в период 60-х годов XIX по 1917 г. проводилось в строгом соответствии с приобретением (покупкой) земель для переселенцев у оседлого местного населения.

Экономические выгоды обладания новой территорией в центре Азии были настолько малы и призрачны (в первых двух десятилетиях — они попросту отсутствовали т. е. Туркестанское генерал-губернаторство было дотационным), что разговоры о них до 1917 года были скорее слабым оправданием огромных затрат! Натужное обоснование экономических причин присоединения Средней Азии в советской историографии, это лишь издержки марксистско-ленинской идеологии, пытавшейся уложить всю историю в прокрустово ложе развития производственных сил и производственных отношений. При внимательном же рассмотрении событий однозначно видны лишь геополитические причины, требующие для исследования совершенно отличного от прежде применяемого методологического аппарата.

 Дубовицкий Виктор Васильевич, 1954 года рождения. Окончил исторический факультет Таджикского госуниверситета. Работал научным сотрудником института истории, археологии им. А. Дониша Академии наук Республики Таджикистан. В настоящее время – заместитель директора по научной работе того же института, кандидат исторических наук. Основные области научных интересов: история, геополитика, этнология. Имеет свыше сорока опубликованных научных работ.

Центр Льва Гумилёва, Таджикистан