Синьцзян. Историческая ретроспектива.

В гостях у журнала «Хан-Тенгри»  – ведущий научный сотрудник Отдела Китая Института востоковедения РАН Сергей Дмитриев.

– Сергей, скажите, Синьцзян и Восточный Туркестан – это одно и то же или разные вещи?

– Это разные вещи. Синьцзян с китайского переводится как «новая граница». Это такой чисто колониальный термин, появившийся, когда данная территория вошла в состав империи Цин. Вообще там два разных региона: оазисы вокруг Такла-Макана, «Кашгария», которая, собственно, и называлась Восточным Туркестаном, и Джунгария – это на севере такая область кочевий. Впервые они оказались вместе после завоевания маньчжурами, вот тогда и был придуман термин «Синьцзян». Термин, как мы видим, никак не связанный с населением этой территории, его культурой и т.д. Но термин «Восточный Туркестан» тоже нехорош, так как это два очень разных исторических региона и придумать для них одно общее адекватное название, видимо, не вполне возможно. 

– Насколько этот регион объективно обособлен от Центральной Азии?

– Ни насколько. Это органичная часть Центральной Азии. Даже весь ХХ век мобильность населения между Синьцзяном с одной стороны и Казахстаном, Узбекистаном, Киргизией, Таджикистаном с другой была очень высока, и родственные связи там имеются, и культурно, лингвистически уйгуры – часть тюркского, центральноазиатского мира. Так получилось, что они оказались в Китае, но цивилизационно – они часть Центральноазиатского региона. 

– А как Синьцзян попал в Китай?

– Если вы приедете в Урумчи и пойдете в краеведческий музей, то там вся экспозиция посвящена многотысячелетней дружбе и неразрывным связям региона с Китаем. Это любопытный музееведческий артефакт: забавно смотреть, как люди создают прошлое, которого не было. Да, было несколько эпизодов, когда регион оказывался в некой зависимости от Китая. Скажем, конец I века, когда был установлен протекторат, там сидел наместник, почти не имевший своих войск, но игравший в пользу Китая на противоречиях местных князей. В VII – VIII веках тоже был китайский губернатор с неким военным контингентом, который даже умудрился с арабами повоевать на территории современной Киргизии. Но тут не было такого подчинения, как в собственно китайских провинциях. Протекторат, не больше.

– А в большие центральноазиатские государственные образования этот регион входил?

– Он был частью империи Чингисхана, потом был частью чагатайского государства Могулистан, Джунгарского ханства, контролировавшего земли от Казахстана до Монголии и Тибета. Особенно север, Джунгария – это часть кочевого мира, входившая в кочевые империи. Что касается южной части – вот этих оазисов вокруг Такла-Макана –  то там довольно тяжело закрепиться. Воды и еды там хватает только на местное население, оккупационные войска там не разместить.  Обычно была такая система подчинения, вассалитета – они тоже входили и в государство Каракитаев, и в государство Чингисхана, Улус Чагатая и проч. 

– Тимуриды туда не дошли?

– Тимуриды как раз воевали с Могулистаном, там было несколько очень тяжелых походов, сильно сказавшихся на городской жизни региона. Тимур и его наследники туда доходили, всякий раз деструктивно, по своему обычаю. Но все равно это все входило в Могулистан, потом даже распалось на ханства, там в каждом оазисе был свой чагатаидский хан. А потом там вообще сформировались такие любопытные теократические государства, во главе которых стояли суфийские ходжи. Коканд играл там значительную роль. Это не была его территория, но Кашгар, Яркенд все время находились в контакте с Кокандом, искали там опору против маньчжуров. 

– И когда все кончилось?

– Последними докитайскими властителями были джунгары (ойраты), являвшиеся сильнейшим противником  манчжуров. Война между ними продолжалась почти сто лет и кончилась в 1755-1759 годах уничтожением не только Джунгарского ханства, но и практически всех ойратов (это один из ранних примеров того, что принято сегодня называть геноцидом). Южный Синьцзян был вассалом джунгар. Ходжи тогда попытались обрести независимость, что-то противопоставить маньчжурам, но у них ничего не вышло. В 1758 году туда пришли маньчжурские армии, а в 1760 было образовано наместничество Синьцзян, куда слили два этих, исторически до того почти не соприкасавшихся региона. И с того времени начинается история Синьцзяна в составе империи Цин – которая все-таки не вполне Китай, так как, кроме Китая, включала в себя Монголию, Тибет, Маньчжурию, тот же Синьцзян. А во второй половине XIX века регион почти на 20 лет вновь оказался сам по себе. 

– Как это произошло?

– Случилось следующее. В Китае после Опиумной войны вспыхнуло восстание тайпинов, охватившее всю долину Янцзы. Это началось в 1850 году, длилось до середины 60-х годов и очень сильно дестабилизировало всю империю. На фоне восстания в мусульманских регионах Китая – это провинции Ганьсу и Шэньси – в 1862 г. стали собирать ополчения, потому что была опасность прорыва тайпинов. Тайпины не прорвались, но раз ополчение собрали, то начались столкновения между китайским и мусульманским населением. Вспыхнуло восстание. Оно привело к тому, что в этих провинциях практически образовались исламские государства, а через Ганьсу был тогда единственный путь в Синьцзян.  То есть, Синьцзян оказался отрезанным от центральных областей, после чего уже в нем началось восстание. К 1863 году сформировалось несколько султанатов, которые потом слились в один. В Кашгаре восставшие никак не могли справиться с маньчжурским гарнизоном, они обратились за помощью в Коканд, откуда прислали генерала Якуб-бека. Это был военный с большим опытом, в том числе и войн с российскими войсками. Он этот маньчжурский гарнизон ликвидировал. Но назад не ушел, а сместил ходжей и объединил все султанаты в единое государство Йеттишар (Семиградье), став его правителем. Не вошел в это государство только т.н. Илийский край – туда вошла Россия. Подразумевалось, разумеется, что Китай туда не вернется никогда и все это останется в России. Это был так называемый Кульджинский или Таранчинский султанат. Остальные четыре султаната вошли в ханство Йеттишар. Якуб-бек продержался там до 1877-78 года, пока маньчжуры не подавили восстание в мусульманских провинциях, а затем вторглись в Синьцзян и Йеттишар разгромили.

– Это как-то связано с упразднением в то же самое время Кокандского ханства после подавления спровоцированного им восстания в российском Туркестане?

– Да. Это история о том, как с двух сторон в эту часть Евразии продвигались большие империи. Даже с трех – там еще Англия продвигалась. А так Якуб-бек был признан и Англией, и Россией, Османская империя даже посылала ему военных инструкторов. А Пржевальский, который лучше всех разбирался в тех делах, напротив, писал в Генштаб, что Якуб-бек управляет плохо и лучше бы занять Синьцзян целиком, потому что все равно он никому не нужен, кроме России. Но его слушать не стали. А потом маньчжуры собрались с силами и не только восстановили контроль над территорией Йеттишара, но и смогли надавить на Россию, и она вернула Илийский край. Там был с китайской стороны довольно деятельный генерал Цзо Цзунтан, который выступал с речами в стиле «дошли до Кашгара – дойдем и до Петербурга», демонстрировал готовность воевать, и в итоге Россия оставила себе только 1/5 Илийского края, остальное вернули империи Цин.

– Опять терминологический вопрос: вот «Семиречье» в российской терминологии – это территория вокруг нынешней Алма-Аты – это другое Семиречье?

– Это одно Семиречье, поделенное между Казахстаном, Киргизией и Синьцзяном. Долина реки Или – это восток Семиречья. Главный город – Кульджа, сейчас называется Инин по-китайски. Там до сих пор национальный напиток  – квас. Называется «гэвасэ». Это такая медовуха, которую везде разливают. 

– А Кульджа – это исторически мусульманский город?

– Ну, это скорее был кочевой регион, но с конца XVIII века маньчжуры для профилактики восстаний в южных оазисах практиковали депортацию части населения вот туда, на казахскую границу. И там постепенно сформировался земледельческий очаг, причем, поскольку это были тюрки из разных оазисов, они там перемешались и, собственно, современный литературный уйгурский язык – это как раз кульджинский диалект. А исторически – совсем недалеко от Кульджи находилась столица Чагатайского улуса – Альмалык. В общем, это не то, что исторически мусульманский регион, но с XVIII века, благодаря усилиям маньчжуров, это мощный мусульманский земледельческий центр. Но, в принципе, это были скорее ойратско-монгольские и казахские территории. Там и сейчас монголов много. 

– Я про этот город узнал, когда разбирался с историей виноградарства Узбекистана – и вот там один из исторических, как говорят, автохтонных сортов столового винограда называется кульджинский. 

– Оазисы вокруг Такла-Макана– мощные древние центры виноградарства. А виноделие там прекратилось буквально на моих глазах. Я в Турфане в начале двухтысячных, помню, спросил: а вот у вас, говорят, вино местное…  А мне отвечают: нет, вино мы больше не делаем, нам нельзя, мы же мусульмане. Зато я видел там 6-7 метровые горы изюма.

– Хорошо. Что еще можно сказать про участие Российской империи в жизни Синьцзяна?

– Со второй половины XIX века на Россию приходилось 80% синьцзянского рынка. Потому что собственного промышленного производства там не было никакого, из Китая ничего не ввезти из-за отсутствия дорог, Англия тоже за Гималаями. Так что один из первых торговых договоров России с Китаем – это про Синьцзян. Кульджинский договор 1851 года – про особые права русских купцов, их экстерриториальность в приграничных регионах. То есть, Россия стала природным торговым монополистом, единственным источником промтоваров для Синьцзяна. Русские привозили ткани, железо, гвозди, оружие и т.д. Покупали местные продукты сельского хозяйства – полагаю, это было фантастически выгодно, так как продать это все в Синьцзяне было невозможно, цены были даже ниже, чем в Монголии. 

– А когда там появились российские дипломатические представительства?

– Первые – после Кульджинского договора 1851 г., в Кульдже и Чугучаке. Самое главное в Кашгаре (с 1882), там был такой очень яркий консул Петровский, считалось, что у него власти больше, чем у китайского губернатора. Он был постоянно на ножах с британским консулом – они были такие друзья-враги, оба увлекались археологией, занимались древностями, публиковались в журналах и так далее. При этом порой годами не разговаривали друг с другом. Эти консульства были консульствами Российской империи до 1924 года. Потом стали советскими.

– Как Китай управлял Синьцзяном в конце XIX века?

– Был губернатор. До 1884 г. это даже была не провинция, а наместничество в подчинении губернатора Шэньси и Ганьсу. Он сидел в 2000 км от Синьцзяна. Потом Синьцзян стал отдельной провинцией с центром в Урумчи, где сидел губернатор. Собственно, Урумчи был для этого и построен. И были наместники в крупных городах.  Стояли маньчжуро-китайские гарнизоны, причем их значительную часть формировали из китайских  мусульман.

– Это дунгане?

– Да, их у нас дунганами называют. Их там и так было много, в армии Якуб-бека было много дунган. И, в общем, после подавления восстаний, дунгане были силой, скорее, пропекинской. Но в целом управление было очень архаичное – в конце XIX века Синьцзян был, пожалуй, самым медвежьим углом Цинской империи. Поэтому замечательная история международных экспедиций, изучавших синьцзянские древности – она не только не волновала Пекин, а вообще первые лет десять была Пекину неизвестна. Там не знали, что иностранные ученые где-то ходят, что-то находят и вывозят. 

Кашгар, XIX век.

– Это что за экспедиции?

– Дмитрий Иванович Клеменц в 1898 году, во время поездки в Турфан, нашел там в замечательной сохранности доисламские, буддийские древности. По этому поводу был сделан доклад на международном конгрессе ориенталистов, был создан международный комитет по изучению Средней и Восточной Азии, который Радлов возглавлял. Потом были английские экспедиции Марка Аврелия Стейна, французская Поля Пеллио, русская Сергея Федоровича Ольденбурга и ряда других, немецкие экспедиции, японские - с конца 90-х годов позапрошлого века до начала 1930-х. Там была сделана масса находок, они сейчас в лучших музеях мира, в том числе в Эрмитаже. Наверное, самое важное – в начале ХХ века была найдена библиотека Дуньхуана, которая была замурована в монастыре в начале XI века. Часть ее вывез Стейн, потом Пеллио, что-то Ольденбург и так далее. 

– То есть, санкции на свою деятельность ученые получали на местном, синьцзянском уровне, а не в Пекине?

– Закон, запрещающий вывозить древности из Китая, был принят только в 1930 году. Соответственно, нужно было просто получить разрешение на проезд у местных властей. Но все делалось на свой страх и риск. Ну, у Пржевальского хоть вооруженные казаки были, а вот другим многим ученым было сложнее – власти им безопасность не гарантировали. Кстати, кое-кто там и погиб из них. 

– Хорошо. Добрались до условной даты – 1916 год, год восстания в российском Туркестане, когда в Синьцзян откочевали значительные количества казахов и киргизов. 

– Ну, стоит также условно взять 1911 год, когда в Китае началась революция. Власть сменилась. Первым республиканским губернатором Синьцзяна был Ян Цзэнсинь, близкий к революционерам. Но в тогдашнем Китае винтовка рождала власть, и каждый, у кого были силы, выгораживал себе территорию, где он и царь, и бог, и воинский начальник. Президент из Пекина и не пытался ничего решать на таком расстоянии. Ян Цзэнсинь, конечно, был утвержден Пекином на своем посту, но, похоже, Пекин не имел возможности поступить иначе. И дальше, вплоть до 1944 года – это история губернаторов Синьцзяна, которые сами выстраивали политику, имели свою армию, свою валюту. 

– А про 1916 год?

– Да, туда ушли многие. И не только казахи. Это было такое классическое направление исхода. Как в Бурятии можно было откочевать в Монголию и наоборот, так и тут. У всех там родственники, какие-то подвязки, соответственно, при любой трудной ситуации можно было уйти через границу. Это делали и казахи, и киргизы, и узбеки, и таджики. В Синьцзяне даже сформировалась довольно большая татарская диаспора. Между прочим, последний перед приходом коммунистов республиканский губернатор Синьцзяна Бурхан Шахиди – Шагидуллин - был казанский татарин, родился в Казани.

– Как он там оказался?

– У волжских татар было много деловых контактов с этой территорией, у них были компании, которые там работали – из-за более низкого языкового барьера они имели преимущество. Он там сначала оказался по торговым делам, потом устроился на службу к местному губернатору и дослужился в итоге сам до губернаторского поста. Потом, кстати, был большим человеком в КНР, возглавлял там Исламскую ассоциацию и даже довольно долго прожил, до 1989 года. 

– А как официальные власти относились к таким перекочевкам через границу?

– Могли подписываться какие-то договоры между Россией и местными властями о готовности обеспечивать порядок на границе, но возможностей таких у властей не было. Где-то такие перекочевки через границу вообще были обыденными – стандартные кочевые маршруты пересекали линию границы. Повторю, это – типичная ситуация. После упомянутого мной восстания 1860-х годов значительная часть синьцзянского населения ушла в Россию: дунгане и уйгуры, живущие сейчас в Казахстане, Киргизии и Узбекистане – в значительной степени их потомки. Необходимость расселить перешедших из Китая стала одним из формальных поводов для вхождения России в Илийский край, вернее, оставления за собой части его территории после конца восстания. А вот в районе Кульджи половина местного фольклора – о том, как пришли казахи, угнали скот, наши их догнали, перебили, скот отобрали, потом пошли, у них скот угнали и так далее. 

– Это чей фольклор?

– Чахаров – монголов, которые были переселены на границу маньчжурами. Такое взаимодействие с соседями: баранта, угон скота, стычки и, одновременно, брачные связи – это типичный модус жизни тех мест. 

– Пытаюсь представить – как эта линия границы возникала? Делимитация, демаркация...

– Был такой Чугучакский договор, по которому после 1864 была делимитирована граница от Монголии до Коканда. До 1870 года занимались делимитацией, в значительной степени – волюнтаристски. Есть масса историй вроде того, что где-то стоял камень с китайской надписью, его погрузили на подводу и отвезли на 100 км в сторону Китая, чтобы он не стал основанием для китайских претензий. Поскольку все это касалось района, где не жили ни русские, ни китайцы или маньчжуры, то там наверняка было много тактических решений, не соответствующих реальному расселению местных народов. 

– Дальше начинается Гражданская война в России...

– Тут два фактора. Синьцзян, поскольку в нем не было железной дороги, не стал, конечно, таким популярным местом эмиграции, как Харбин – но все-таки туда многие ушли, тем более, что там везде оставались консулы Российской империи, у них были какие-то собственные фонды и они оказывали какую-то помощь эмигрантам. К 1921 году в Синьцзян отошли разные разбитые в России белые отряды – Бакича и др. – и они там в приграничных районах стали заниматься ликвидацией местных властей, брали власть в свои руки. И тогда было подписано соглашение между губернатором Ян Цзэнсинем и Советской Россией, по которому Красная армия дважды входила на территорию пограничных округов Синьцзяна (весной и осенью 1921 года), белые отряды были разбиты, Бакич бежал в Монголию, где был арестован и в Новосибирске расстрелян. Характерно, что с Пекином никто эти акции не согласовывал. Потом были еще эпизоды, когда местные власти приглашали советские войска участвовать в наведении порядка. Надо сказать, что до 1922 года в советском руководстве было много тех, кто считал, что надо «освободить» трудящихся Синьцзяна и построить там социалистическое государство. Даже на Конгрессе Коминтерна в 1922 году была представлена Уйгурская секция Туркестанской коммунистической партии. Тогда, кстати и появился этот термин – уйгуры, практически забытый с XIV-XV веков. Когда делегаты этих народов собрались в 1921 году в Ташкенте, перед ними выступил Сергей Ефимович Малов, очень крупный тюрколог, который сказал, что, мол, для того, чтобы бороться за свободу, необходимо придумать общее имя – и уйгуры это хороший вариант. Кстати говоря, вариант был довольно рискованным, спасло дело то, что к тому времени этот термин, похоже, был прочно забыт.

– Так кого поддерживал СССР в Синцзяне?

– Довольно долго шли споры о том, поддерживать ли губернатора или борцов за независимость, строящих советский Уйгуристан. Победило все же мнение, что стоит сохранять отношения с действующей властью, пользуясь выгодами синьцзянской торговли. 

– Это начало 20-х?

– Да. Тут важная веха – вот эта операция против белогвардейцев, проведенная не просто по согласованию с местным губернатором, а вообще по его инициативе. 

– Но тишина, как я понимаю, не настала. Дальше было еще много событий с участием восставших мусульман, тех же белогвардейцев, Красной армии и пр.?

– Да. Давайте, я перечислю это в тезисном ключе.  В 1924 году был подписан договор между СССР и Китаем, по которому все консульства становились советскими – в т.ч. и в Синьцзяне. В 1928 году Ян Цзэнсинь был убит и его сменил его заместитель Цзинь Шужэнь. Он спровоцировал восстание местного тюркского населения, которое до этого почти не участвовало в революционных брожениях. Но он сумел довести их до кипения. Началось крупное восстание, в ходе которого в 1933 г. была провозглашена т.н. Первая Восточно-Туркестанская республика со столицей в Кашгаре. Ещё до того, в 1931 году, повстанцы обратились за помощью к китайским мусульманам в Ганьсу, и в регионе появился такой яркий, несмотря на молодость (чуть за 20 лет) персонаж – генерал Ма Чжунъин. Цзинь Шужэнь почувствовал, что земля под ним горит, и обратился к СССР за оружием.  При этом его самая боеспособная воинская часть состояла из белогвардейцев под командованием полковника Павла Петровича Папенгута. А в 1933 году (уже с новым губернатором, Шэн Шицаем) был заключен договор и в Синьцзян из СССР вошла т.н. «Алтайская добровольческая армия», сформированная из пограничных частей ОГПУ. Их переодели в белогвардейскую форму без знаков различия. Она нанесла поражение войскам мусульман Ма Чжунъина, он был интернирован и погиб в СССР. Потом, в 1937 году, Шэн Шицаю, как большому другу Советского союза, была предоставлена авиация для подавления восстания на юге Синьцзяна. В благодарность он в 1938 году вступил в ВКП(б), а синьцзянская валюта обеспечивалась советским госбанком.

– Как называлась эта валюта?

– Лян, это наследие времён обращения весового серебра. Соответственно, СССР имел в Синьцзяне всевозможные привилегии – торгпредства, концессии и пр. В 1937 году Япония напала на Китай, СССР предложил Китаю помощь и тогда через Синьцзян было построено шоссе, по которому шли советские военные грузы. При этом часть этих грузов поставляли силам Мао Цзэдуна, которые располагались на севере Китая. Помимо дороги был построен авиасборочный завод, произведена нефтеразведка и построен НПЗ, открыта школа летчиков и ряд других интересных проектов. Тогда же, попутно с нефтеразведкой, в Синьцзяне был найден уран, что сделало его еще более интересным для СССР, в котором в тот момент промышленных месторождений урана не было. 

– Существовали ли в каком-либо виде проекты присоединения Синьцзяна к СССР?

– При Шэн Шицае это была де факто советская территория, но де юре это провозглашать не хотели – там была любопытная ситуация: дружба с Шэн Шицаем кончилась в 1942 году, когда он решил, что СССР проиграет войну и разорвал все отношения, приказал вывести советские войска и специалистов, казнил некоторое количество коммунистов, которые там отдыхали, в т.ч. брата Мао Цзэдуна. Но в 1944 году, когда все переменилось, он написал Сталину покаянное письмо с просьбой простить и принять Синьцзян в СССР. Это письмо Сталин переслал Чан Кайши. В итоге Шэн Шицай был отстранен и выехал в Китай с накопленным добром. Но в целом можно сказать, что возможности присоединения – были.

Уйгурское кочевье

– Туву же присоединили...

– Ну, Монголию зато – нет. Хотя она, говорят, каждые пять лет вплоть до брежневских времен обращалась с просьбой. Ей отказывали, но давали денег. А Тува все-таки крохотное государство. И она ни с кем не граничит, кроме СССР и Монголии. А здесь – большая территория, граничащая и с Китаем, и с Тибетом и английские там интересы рядом. А главное, мне кажется, не было желания брать на себя распутывание клубка противоречий между населяющими Синьцзян народами. Вместо того, чтобы стричь купоны от монопольного торгового положения. Думаю, возобладал прагматизм. 

Последний раз, когда мелькнула возможность присоединения Синьцзяна, это середина 40-х годов. На фоне ссоры с Шэн Шицаем опять разыграли карту национально-освободительной борьбы. Была оказана поддержка сторонникам независимости, на этот раз в северо-западном Синьцзяне, в Кульдже – в ноябре 1944 появилась Вторая Восточно-Туркестанская республика. В ее армии воевали советские офицеры, им было передано трофейное немецкое оружие. Они почти дошли до Урумчи к 1945 году, но тут Сталин подписал с Чан Кайши договор о дружбе, где СССР отказывался от территориальных претензий и обязывался не поддерживать никаких сепаратистов. Соответственно, ВТР приказали остановиться и заключить перемирие – хотя у тех были все возможности взять весь регион под контроль.  То есть, Сталин предпочел большой дружественный Китай Чан Кайши с возможностями получить Порт-Артур, КВЖД и прочее. 

– А дальше?

– В 1949 году властям ВТР велели не требовать уже никакой автономии и присоединиться к КНР. Была делегация, куда входило почти все правительство республики – они вылетели в Пекин и где-то в районе Байкала самолет разбился. Следом полетела вторая делегация во главе с министром образования, и уже они подписали договор о вхождении ВТР в состав КНР. В связи с этим имела место, наверное, последняя из миграционных волн в том регионе. СССР, заставив ВТР войти в КНР, принял всех желающих оттуда эмигрировать. Я даже знаю канадского профессора, чей отец был министром ВТР. Мало того, что им разрешили выехать в СССР, кому-то позволили уехать на Запад. 

– Сколько народу ушло тогда в СССР?

– Я думаю, десятки тысяч. В основном – уйгуры. Частично – казахи из числа тех как минимум 200 тысяч, что откочевали из Казахстана во время голодомора 1931-1933 годов. А так – в Кульдже казахская составляющая населения очень заметна и сейчас. Несмотря на политику Казахстана, направленную на прием репатриирующихся казахов (оралманов). 

– Хорошо. И в заключение – хочется ясности, кто такие уйгуры. Скажем, связаны ли те, кто сейчас уйгуры, с теми уйгурами, на чьем языке и письменности базировался документооборот в империи Чингисхана?

– В VIII – IX веках существовал уйгурский каганат. Находился он в Монголии и столица у него была в Центральной Монголии, в долине Орхона. В середине IX века их уничтожили кыргызы, которые не имеют прямого отношения к современным киргизам. Часть этих уйгуров ушла в Турфан – оазис на востоке Синьцзяна. Там было основано уйгурское княжество, просуществовавшее до XIII  века. От них монголы переняли письменность, она была приспособлена к монгольскому языку, а потом к маньчжурскому, ойратскому, бурятскому и т.д. 

– А язык был тюркской группы?

– Тюркский, да. Поэтому к монгольскому было не очень сложно приспособить. А письменность, кстати, сама у них из того же корня, что и всем нам знакомые кириллица, латиница и пр. Через согдийское письмо она восходит к сирийской арамейской письменности. То есть, это – двоюродный племянник арабского алфавита, иврита, троюродный – греческого и т.д. Там даже буквы так же называются. Так вот, эти уйгуры в Турфане в течение нескольких веков удерживали давление мусульман из западной части Синьцзяна. 

– Они сами были буддистами?

– Да. И до XIV- XV века они держали этот удар. Поэтому слово «уйгур» во всех исламских языках региона означало «язычник», «негодяй» и все такое. Впрочем, это только один из возможных вариантов, имеют хождение и другие трактовки. Главное, что в XV веке Турфан был исламизирован и про уйгуров забыли почти полностью. Хотя уйгурская письменность продержалась довольно долго – Тимур ее использовал и др. На начало XX века население этих оазисов – это тюркские народы, которые в каждом оазисе называют себя особо: кашгарлыки, турфанлыки, яркендцы и т.д. Ну и отличались диалектами. 

– А по нынешней классификации тюркских языков: это все карлукские языки были?

– Карлукские, да. Карлуки – это как раз те, кто первыми в регионе приняли ислам. Логичнее было бы, если бы все эти люди выбрали бы своим общим этнонимом «карлук», а не «уйгур». А когда появилось общее движение за независимость, многие предпочитали называть себя «тюрки». То есть, предложенный этноним «уйгур» был еще и попыткой вырвать их из пантюркистского движения. 

– Письменность у нынешних уйгуров арабская?

– Была, естественно, арабица. Потом был придуман кириллический алфавит (в СССР только он и использовался), во времена Культурной революции их пытались перевести на латиницу, но после смерти Мао Цзэдуна опять разрешили вернуться к арабице. Но я не знаю, вышла ли за последние 10 лет хоть одна книжка на уйгурском. 

– А те уйгуры, которые живут в Узбекистане, это кто?

– Таранчи из Кульджи в основном, которые бежали во время этих сложных моментов. В основном они говорят на кульджинском диалекте, но не все. 

– Они обособляют свою идентичность от узбеков?

– Да. Хотя очень близки во многих областях. Сейчас им непросто – в угоду Китаю местные власти очень бдительно относятся к уйгурским организациям. Очень много уйгуров, кстати, в Турции – но это в основном недавние беженцы из Китая.

 

Беседовал Лев Усыскин.