Штучная личность. Кем был человек, придумавший современную Японию

Степан Родин

Журнал «Хан-Тенгри» публикует рецензию Степана Родина на новую книгу профессора Высшей школы экономики, япониста Александра Мещерякова.

---

После поражения во Второй мировой войне Япония была буквально раздавлена горечью поражения, и требовалось срочно найти выход из этой безотрадной ситуации. Путь к будущему нации прокладывали этнологи и другие мыслители, сумевшие сконструировать новые представления японцев о самих себе, а заодно и объяснить миру уникальность всего японского. Одним из тех, кто активно участвовал в этой работе, был Янагита Кунио: о нем рассказывается в новой книге Александра Мещерякова «Остаться японцем». Подробнее о ней — в материале Степана Родина.

 

Александр Мещеряков. Остаться японцем: Янагита Кунио и его команда. Этнология как форма существования японского народа. М.: Лингвистика, 2020. 

Если вы не прославленный полководец эпохи Сэнгоку и не основатель корпорации с многомиллиардным оборотом, заставившей весь мир слушать музыку в наушниках с помощью портативных проигрывателей, то, скорее всего, на русском языке не выходило отдельных монографий, посвященных вашему жизненному пути. Если вы не японский режиссер, чьи фильмы смотрит интеллектуальная богема, и не бывший комедиант, чья «маска Будды» не оставляет равнодушным самого императора, то с какой стати ученому, писателю или, на худой конец, переводчику тратить время на то, чтобы поведать вашу непридуманную (или придуманную не вами) историю читателю? Читателю, знающему так много о Японии и японцах, даже если он специально не искал этих знаний. Читателю, которому уже не требуются примечания, поясняющие смысл многих японских слов. Читателю, даже против воли знакомому с японской культурой и способному к суждению относительно японцев в целом... Ах, да! Ведь вы и есть тот человек, благодаря кому такие суждения стали возможны. Вы — Янагита Кунио, «отец японской этнологии», автор обезличенных жизнеописаний японского народа, не то ученый, не то литератор, считавший, что японцев может понять только японец, но сформировавший о них представление, известное всему миру.

Если попытаться описать, кто такой Янагита Кунио, картина выйдет противоречивой. Чиновник, совмещавший государственную службу с научными штудиями, архивную работу с путешествиями, поэзию с официальными отчетами. Активист, основывавший кружки, общества и институты, а затем сам же их и покидавший. Мыслитель и теоретик, менявший свою точку зрения на противоположную чаще, чем европейский костюм и туфли на японскую накидку и соломенные лапти варадзи перед многочисленными командировками из столицы в сельскую местность. Если он не бранил кого-то из своих старых знакомых, вспоминая о них, это уже можно было принять за высшую похвалу и знак уважения. Наставник всего японского народа, заявлявший в 1950-х годах, что смысл существования его «маленькой научной дисциплины» заключается в том, чтобы нести «на плечах всю Японию», но при этом не стремившийся к развитию самостоятельности и независимости в людях, называвших его своим учителем. При этом сам Янагита молодых людей, окружавших его и регулярно посещавших его семинары, учениками не называл, велев своей дочери именовать их «людьми, которые бывают в нашем доме». Уроженец небольшой западной деревушки Цудзикава в гористой местности региона Кансай, перебравшийся в оживленный Токио на равнинном востоке Хонсю, в регион Канто. Основатель одной из самых востребованных в послевоенной Японии научных дисциплин, не имевший (как мы бы сейчас сказали) ни профильного образования, ни ученых степеней, ни постоянной должности в академических структурах. Автор, из-под чьей кисти вышло огромное количество сочинений, с трудом поместившихся в 36 томов, хотя по-настоящему популярными среди них стали всего два — одно из самых первых, «Рассказы из Тоно», предания горной деревни, подвергнутые литературной обработке, и одно из последних, «Морской путь», посвященное Окинаве. Исследователь, считавший народный синтоизм и культ предков чуть ли не главными основами японской культуры, но для себя лично выбравший место последнего (последнего ли?) упокоения вдали от родового кладбища, причем похоронили его по буддийскому обряду. Человек, вошедший в историю Японии ХХ века, но при этом предложивший стране в послевоенное время все необходимые инструменты для того, чтобы избавиться от терзаний по поводу собственного недавнего прошлого, неизбежно возникавших при историзации действительности.

Янагита всю жизнь держался наособицу, однако его мысли оказались близки множеству соотечественников, а его судьба, как и его наследие, сделались неотделимыми как от «японского народа», так и от государства. Они переплелись, подобно нитям, обматывающим японские мячики тэмари, стилизованное изображение которых помещено на заднюю обложку книги Александра Мещерякова про этого непростого человека, известного каждому японцу и практически неизвестного за пределами Японии.

Александр Николаевич Мещеряков (далее — А.Н.) не в первый раз обращается к «личностям штучным», как он называет Янагиту, исполненным внутренних противоречий. В 2009 г. в издательстве «Наталис» вышел его перевод одного из ключевых произведений в истории японской литературы, «Записок на досуге» Ёсида Канэёси. Во вступительной статье А.Н. так характеризует его автора: «Можно посчитать Канэёси человеком непоследовательным, а можно — просто „нормальным“, в котором всегда есть место самым разным суждениям и эмоциям, что меняются в связи с изменившимися обстоятельствами... И все же нельзя сказать, что личность Канэёси лишена основы. Он был человеком средневековья, и средневековая прочность осела в нем». Здесь сложно не заметить параллели с героем его новой книги, о котором А.Н. пишет: «Янагита был неуживчивым человеком, личностью штучной, самодуром, чудаком и оригиналом. Он любил почести, но больше почестей любил самостоятельность» — и ближе к концу книги делает важное дополнение к этой характеристике: «Янагита был человеком штучным, но сам стиль его мышления находился в соответствии с тем, как работала мысль очень многих японцев. В противном случае они не смогли бы оценить его». Позволю себе еще одну цитату из предисловия А.Н. к сочинению Ёсида Канэёси: «Я давно хотел сделать эту работу. „Записки на досуге“ многое значат в моей жизни, их автор заставил меня над многим задуматься, многое понять». Уверен, что эти слова в полной мере можно отнести и к работе А. Н. над биографией Янагиты и историей страны, в которой он жил.

Янагита Кунио давно находился в поле зрения исследователя. Так, большой доклад А.Н. «Послевоенная школа Янагита Кунио: этнографическое разрушение истории», прочитанный по-японски, в октябре 2007 года открыл совместную российско-японскую конференцию «Интерпретации японской культуры: взгляд из России и из Японии». На основе этого доклада были написаны статьи, опубликованные как по-русски, так и по-японски, однако перед более глубоким погружением в наследие Янагиты потребовалось сделать глубокий вдох и написать не одну книгу. А.Н. описывает «Янагиту Кунио и его команду» как заключительную часть «трилогии, посвященной самоощущениям японцев». В трилогию входят следующие книги: «Стать японцем. Топография тела и его приключения», «Быть японцем. История, поэтика и сценография японского тоталитаризма» и «Остаться японцем: Янагита Кунио и его команда. Этнология как форма существования японского народа». Мне кажется важным добавить к этим трем работам также книгу А.Н. «Император Мэйдзи и его Япония», подробнейшим образом описывающую те процессы, которые происходили в стране в период модернизации и привели к появлению государства-нации. Процессы, последствия которых описаны в книге, посвященной эмоциональной жизни в период становления, расцвета и краха японского тоталитаризма («Быть японцем»). Последствия, которые предстояло преодолеть не без помощи Янагиты уже после войны, когда потребовалась полная перекодировка понятия «японец», переизобретение «исконных ценностей» на основе его идей об «обычных людях», «дземин». «Остаться японцем» помогает лучше понять причины популярности комфортного дискурса об «уникальности» японской культуры, своеобразии японских ремесел и особых чертах «японского национального характера», распространившегося в послевоенное время и — по многим признакам — доминирующего до сих пор. Это не только биография Янагиты, это также и история бытования его слов и идей внутри меняющейся государственной системы. Обращаясь к условному биографическому жанру, А.Н. нередко использует обстоятельства, в которые попадает его герой, для описания явлений, имеющих надличностный характер. К подобному приему А.Н. уже прибегал, например, в автобиографической книге «Остается добавить...», где события из жизни служат поводом для того, чтобы обратить внимание читателя на более общие проблемы. Иными словами, А.Н. предлагает не разглядывать героя, а попробовать посмотреть в одном направлении с ним.

Александр Мещеряков

Я не случайно упомянул здесь «Остается добавить...». Параллели между этими книгами, на мой взгляд, не ограничиваются особенностями оптики, переплетением личного и общего и одним и тем же глаголом в заглавии. Читая про Янагиту, я иногда ловил себя на том, что некоторые черты героя сближают его с исследователем. В предисловии А.Н. говорит о восхитительной любознательности Янагиты, на закате дней завершившего свою последнюю, как оказалось, книгу разделом «Несколько вещей, которые я хотел бы узнать». В неигровом фильме «Скорлупа» режиссера Олега Колодника, главным героем которого стал А.Н., ему задают вопрос, способен ли он еще чему-то удивляться. Прозвучавший ответ был положительным, причем его содержание, которое я раскрывать здесь не буду, может удивить уже тех, кто имеет стереотипное представление об ученых. Обаяние как Янагиты, так и А.Н. заключается, в том числе, в их способности замечать вещи, которые другим могут показаться незначительными или вовсе незаметными.

«Остаться японцем» состоит из двух частей, хронологически разделенных поражением Японии во Второй мировой войне. Первая половина книги, «Путь из деревни в этнологи», богата на бытовые подробности, отрывки из детских воспоминаний. А.Н. в принципе отличает умение погружать героев в естественную для них среду обитания, воссоздавать окружающую их действительность, благодаря чему все написанное легко визуализировать. Вместе с Янагитой читатель перемещается из «самого маленького дома в Японии», расположенного в небольшой деревушке, чьи жители собирали хворост в горах, подобно героям старых японских сказок, и ждали, когда к ним придут торговцы рыбой, в Токио, попадает в чиновничьи кабинеты, государственные архивы, залы императорского дворца, забегаловки и рестораны. Мир становится больше, и недавние школьные приятели постепенно превращаются в значительные фигуры. Круг знакомств Янагиты при всем его неуживчивом характере впечатляет. Это и Мори Огай, в дом которого он был вхож, и Таяма Катай, с которым он состоял в одном поэтическом кружке, и Куникида Доппо, и Токутоми Рока, с которым Янагита вскладчину приобрел сочинения Тургенева. Есть здесь и Симадзаки Тосон, отчасти обязанный своей популярностью в качестве поэта Янагите, поделившемуся с ним своими наблюдениями из путешествий по стране. Первая половина книги пестрит именами, знакомыми любому современному ценителю японской литературы.

Тон второй половины книги, описывающей послевоенный период японской истории и жизни Янагиты, как и набор имен, значительно меняется. Теперь это фигуры не литераторов, а ученых и теоретиков, как японских, так и западных, сделавшихся новыми властителями дум. Они унаследовали не только идеи Янагиты, идеально подошедшие к новым реалиям, но и его «научные» методы — крайне избирательно относиться к подбору информации, отбрасывая и игнорируя все, что не соответствует первоначальным задачам. Не знаю, одобрил бы Янагита работы своих многочисленных последователей, чьи голоса слились в единый поток под названием «нихондзинрон», обосновывавший уникальность японцев, но А.Н. они явно не оставили равнодушным. Разбирая труды отдельных авторов, он, с одной стороны, последовательно рационален, с другой — весьма эмоционален, что делает книгу более личной. «Остаться японцем» — это и научное исследование, построенное на массе источников, и история жизни одного человека с непростым характером, и история страны в ее переломные моменты, но это также и сильное авторское высказывание. А еще эта книга призвана стать последней в трилогии. Мне же очень не хочется с этим соглашаться — ведь трилогию можно расширить до тетралогии и, например, проследить, удается ли условному или конкретному жителю Страны восходящего солнца «оставаться японцем» сегодня.

Источник: «Горький» (gorky.media)