«Я всегда хотел зарабатывать литературой...». Интервью с писателем Андреем Волосом

Журнал «Хан-Тенгри» узнал много нового о лауреате престижнейших литературных премий.

---

- Андрей Германович, позвольте начать с такого несколько легкомысленного вопроса: кто из наших писателей, кроме вас, становились лауреатами и Букера, и АнтиБукера – или вы один такой?

-  Не знаю, не задумывался. Возможно, я один.

- По-моему, тоже. Причём последовательность была обратная: вначале АнтиБукер, потом Букер...

- АнтиБукер я вообще чуть не проморгал. Я в то время активно хлопотал по делам недвижимости. В частности, по мере сил обслуживал интересы жителей писательского квартала у метро «Аэропорт».

- Как вас занесло в недвижимость?

- Жизнь занесла. Вообще-то я выучился в Нефтяном институте имени Губкина на геофизика. На последнем курсе женился, работал в Москве... Инженерное образование очень помогло мне в жизни, в том числе и как писателю. По роду занятий приходилось много ездить по стране. Кроме того, что инженерная работа сама по себе познавательна, она всегда обеспечит куском хлеба. Во всяком случае, если не считать ее ниже собственного достоинства – мол, не царское это дело. Так сложилось, что даже после Государственной премии мне пришлось заниматься, говоря суконным языком производства, менеджментом в сфере создания и обслуживания нефтеперерабатывающих и сопутствующих производств. Это было еще одно новое для меня дело, а всякая перемена участи некомфортна, но, опять же, познавательна. Как-то я никогда не боялся снова оказаться новичком. Хватало нахальства осваивать новые сферы деятельности. Трудно ведь только поначалу. Не успел оглянуться – бац, а ты уже все знаешь да еще и кого угодно можешь поучить.

Лет пять я работал более или менее по институтской специальности, а потом меня снесло в программирование. Геофизика – это область, где без математики нельзя ступить шагу, программисты всегда в цене. К тому же отыскалась ниша, где я мог сочетать чисто профессиональные навыки со своими эстетическими представлениями: я занимался визуализацией, то есть графическим отображением того, что иначе понять невозможно, а это изображение и интерфейс, с помощью которого ты его добиваешься: должно быть и красиво, и удобно. Теперь легко объяснить, что это такое. Вот, например, WhatsUp и Telergrаm примерно равны по функционалу, но по эстетике интерфейса Telergrаm значительно превосходит, на мой взгляд, WhatsUp. Хотя, казалось бы, дело в сущих мелочах.

Вероятно, у меня это получалось несколько лучше, чем у других. Кроме того, я никогда не боялся все развалить и начать сначала. Вдобавок программная реализация более или менее сложных и интересных задач – это увлекательное дело, все прочее уходит на второй план. Эта эпоха завершилась тем, что образовался совместный проект с одной американской фирмой. Полгода мы сидели в Сиэтле, потом вернулись, предполагая за несколько месяцев сделать некоторые дела в Москве и поехать снова. Планов было громадьё, всё шло к тому, что мы создаем мощный программный комплекс: идеи наши, а американцы будут продавать готовый продукт по всему миру. Сами мы в ту пору – а это было начало 90-х – какими бы умными ни были, в силу объективных причин не могли ничего продавать. 

Все было хорошо и лучезарно, но, как всегда, до поры до времени. Компания Sierra Geophysicsпринадлежала – в числе несметного количества других второстепенных компаний и фирм – огромной корпорации Halliburton, одного из крупнейших в мире производителя нефтяного оборудования от касок и рукавиц до нефтяных платформ.

И в один прекрасный день этот монстр решил избавиться от непрофильных активов. Выставил на продажу все эти свои геофизические придатки, в том числе и компанию  Sierra Geophysics. Ее купил AtlasGeophysics (не знаю как сейчас, а тогда это был примерно такой же монстр, только геофизического толка). Фирма отправилась не то в Даллас, не то в Хьюстон, где концентрируется американская и мировая геофизика, большая часть персонала переезжать не захотела и уволилась, а нам было все равно куда ехать, но увы: наш проект выпал в осадок, потому что в Atlas Geophysics никому до него было никакого дела.

Когда воздушные замки рухнули, оказалось, что опять нужно что-то такое программировать по жизни дальше. Между тем времена стремительно менялись, и менялись в чем-то к лучшему, а в чем-то и не очень. При этом мне нужно было позарез обзавестись своей квартирой. Много лет я жил по съемным. Это теперь стоит полезть в интернет, чтобы удивиться обширности рынка арендного жилья, а тогда не было ни интернета, ни рынка. Кроме того, давно уж возникли серьезные подозрения, что придётся перевозить из Душанбе в Москву обломки нашего семейства. Начал образовываться рынок жилья: квартиру стало можно купить. По совокупности причин в 1993 году я бросил геофизику и пошел торговать квартирами. Уповая на справедливость речения насчет того, что у воды-то быть и не напиться…

И в самом деле, в 1995-ом я решил свои задачи, а потом еще до 2001-го активно промышлял в сфере недвижимости. В качестве довеска у меня появился роман, который так и называется: «Недвижимость». С гордостью  могу сказать, что до поры до времени его использовали в некоторых компаниях в качестве руководства для начинающих риелторов. Потом всё изменилось: рынок изменился, практика работы изменилась. Теперь мой роман если и представляет ценность, то чисто литературную.

В 2001-м я получил Государственную премию за роман «Хуррамабад», как-то не к лицу уже стало квартирами торговать. Да и надоело мне это хуже горькой редьки... Но я вспоминаю о той эпохе без особого отвращения. Бывали удивительно забавные случаи. Например, одна из моих сделок – это когда Владимир Николаевич Войнович, ныне к большому моему сожалению покойный, продавал квартиру. Это как раз имеет отношение к «АнтиБукеру», с которого мы начали...

- Войнович в каком году вернулся?

- Он вернулся ещё при Горбачёве, в 90-м, что ли, году. Ему дали квартиру. По тем временам очень хорошую. В Архангельском переулке стоит дом – в ту пору это был просто шикарный дом, а теперь дом и дом, ничего особенного, ныне есть и куда лучше дома. И вот он решил эту квартиру продать. Стал выяснять, к кому бы ему обратиться, ему сказали, что у писателей есть один парень, который все это делает. Этим парнем был я. Ну и правда, перед тем, например, мне пришлось Тимуру Аркадьевичу Гайдару квартиру продавать, тоже на «Аэропорте»... Или вот Александр Александрович Лебедев, критик, с ним мы тоже познакомились на квартирной почве – и очень подружились. Честно говоря, я бы потом предпочел просто дружить, он был замечательный, но просто так дружить не получалось, потому что они с женой беспрестанно меняли квартиры, так что многие годы были у меня прямо-таки на абонементном обслуживании.

И вот мы встречаемся с Войновичем – и начинаем. Может быть, кто-нибудь думает, что это просто, но на самом деле все всегда непросто, всяких сложностей выше крыши (тут, например, Войнович деньги хотел получить в Германии, ему так было удобнее, он жил на два дома), но главная из них все же человеческий фактор. У Владимира Николаевича был друг – Борис Андреевич Золотухин. С ним мы тоже потом подружились, совершенно чудный оказался человек. Я находил в нем только один минус – он был адвокатом. А ту пору, когда мы только познакомились, у него не было никаких оснований мне доверять. И потому он, желая уберечь своего друга Войновича от обмана и крушения надежд, без конца во все по-адвокатски встревал. При этом нужно понимать, что риелторское дело, по крайней мере каким я его знал, дело чрезвычайно специфическое. Если подходить к нему с адвокатскими мерками, никогда в жизни никто ничего не смог бы продать или купить. Потом мы с ним, повторяю, подружились, но по ходу он меня просто вымотал.

И вот в самый день сделки рано утром я еду к Войновичу. Дел предстоит – по нижнюю губу, дела все нервные, а то и опасные, в мозгу без конца прокручиваются обстоятельства: как в банке пойдет, как у нотариуса... очень хочется, чтобы все прошло гладко... Иду мимо киоска – и вдруг вижу «Независимую газету», первую страницу которой украшает огромный мой портрет. Понятно, что я эту газету приобретаю. Выясняется, что я стал победителем премии «АнтиБукер». Заодно догадываюсь наконец, почему один приятель в последнее время обращается ко мне столь своеобразно: ну, что, брат Карамазов? Я не понимал, в чём прикол, мне-то невдомек было, я не следил за премиальным процессом. А теперь, с газетой в руке, узнаю, что так называется прозаическая номинация премии «АнтиБукер», по которой меня премировали: «Братья Карамазовы». Списки номинантов публиковались, разумеется, и если бы я поинтересовался, то все бы узнал, но из-за вечной суеты, а в особенности из-за несказанной суеты с квартирой Войновича, всё прошляпил... 

Приезжаю к Войновичу. Он открывает дверь, я ему с порога показываю газету: вот, смотрите, только что в киоске купил!.. Что-что?.. Берет он ее в руки – и могу лишь сказать, что это был один из тех редких в жизни моментов, когда на моих глазах человек от изумления кололся на куски и падал на пол. Вот так мне удалось потрясти клиента...

- Сцена из «Каменного гостя»... Бедный Владимир Николаевич! Никому из писателей не пожелаю встречи с таким риелтором... 

- Через два года после этого мы с Владимиром Николаевичем бок о бок получали Государственные премии по литературе. Там тоже было забавно, я об этом уже рассказывал, не хочу повторяться. Есть фильм, если интересно, могу прислать.

(Фильм Андрей Германович мне прислал, его можно посмотреть по ссылке: https://www.youtube.com/watch?v=dHTf46HNDfI Помимо забавного описания церемонии вручения Госпремий, в фильме есть один очень важный эпизод, а именно: Давлатназар Худоназаров, личность более чем авторитетная, о романе «Возвращение в Панджруд» говорит примерно следующее: «Как это ни поразительно, но настоящий роман о величайшем нашем поэте Рудаки смог написать только русский писатель Андрей Волос».)

- Андрей Германович, позвольте спросить: когда же вы писали свои романы, если всю жизнь работали?

- Да когда... урывками. В промежутках. А когда еще? Не могу сказать, что я всю жизнь трудился, чтобы выжить, что называется, за еду. Нет, я бы и без того выжил, как все выживают. Но мне никогда не нравилось быть бедным... Быть бедным не хотелось, а как быть богатым, я не понимал (да и сейчас толком не понимаю), поэтому мне приходилось работать. И работы, как на грех, подворачивались интересные. Та же недвижимость – господи, где еще можно так пообщаться с народом!.. Но вообще-то я всегда хотел зарабатывать литературой. То есть вести себя как Пушкин: писать для себя, а печатать для денег. Я думал, это возможно, и старался. Однако с годами иллюзии утратились. У Пушкина выходило (да и то кое-как), а у меня точно нет: если пишешь для себя, ни черта не заработаешь. Правда, иногда я за свою личную писанину получал премии, и некоторые (увы, далеко не все) по меркам обычной тусклой жизни были довольно ощутимы. А теперь я и на премии не рассчитываю, так что просто пишу себе. Довольно и того, что я никому ничего не должен. 

- А почему перестали платить?

- Перестали – это не совсем верное слово. Мне никогда много не платили. И никому много не платят. Так устроен издательский бизнес. (Можно было бы добавить – отечественный, но это будет неверно, так устроен бизнес вообще.) Издательство – коммерческое предприятие, созданное с целью извлечения  прибыли, а чтобы была прибыль, нужно печатать то (в рамках законодательства), что будут покупать... Тут можно пуститься во всякого рода рассуждения, начать кого-нибудь обвинить или жаловаться, но ни жаловаться, ни обвинять кого бы то ни было незачем и не за что. Если ты писатель и хочешь получать деньги, пиши так, чтобы твоя писанина укладывалась в рамки бизнеса. А если тебе плевать на бизнес и ты пишешь для себя, то извини: пишущий для себя не вправе рассчитывать на острый читательский интерес. То есть может получиться, что это совпадет, но чисто случайно. А если не совпадет (а оно как правило не совпадает) издатель не перестанет думать о бизнесе и найдет объект читательского интереса в другом месте. Лучше всего совсем новое имя, какую-нибудь девушку, например. Которая пишет небывало гениальные рассказы. (Надо отметить, что все или почти все молодые авторы поначалу пишут для себя, чисто по неопытности, это потом уже, в случае удачи, издатель так или иначе вынуждает их тиражировать то, что оказалось успешным с первого раза... В общем, я мог бы изложить стройную схему литературной жизни, как себе ее представляю, но думаю, это тема для отдельной встречи.) Затем всякого рода литературные обозреватели изойдут пеной искренности, разъясняя потенциальному покупателю, что светлый день наконец-то настал, новый Гоголь явился, а Чехов, Булгаков и вообще все прочие нервно курят в сторонке. После чего потенциальный покупатель превратится в реального и купит, допустим, миллион экземпляров по триста рублей за каждый. Тогда даже за вычетом издержек на всю эту шумную чепуху котишке кое-что останется на молочишко. Не исключено при этом – и даже очень вероятно, что золотоносная девушка уже ничего больше не напишет, через год никто не вспомнит, что она была знаменитой. Но дело-то не в девушке, правда?

А что написал Волос? «Возвращение в Панджруд» он написал? Да кому интересен этот Панджруд. Пусть что-нибудь дельное напишет. Пусть, как все, напишет об изживании травмы, тогда поглядим. Может он так расписать изживание травмы, чтобы скулы сводило?.. Ни в коей мере, у него то ли вообще никаких травм отродясь не было, то ли он изживает их в самый момент получения.  В общем, с ним лыка не свяжешь, давайте лучше девочку...

Я только что закончил новую книгу. Половина ее вышла в апрельском номере журнала «Дружба народов» за этот год, вторая выйдет в майском. Я очень благодарен журналу за публикации. А вот предлагать кому-нибудь издать ее отдельно – это, кажется, бессмысленное дело.

- А как вы пишете – быстро, медленно? 

- Участники литературной группы «Серапионовы братья» при встрече говорили друг другу так: «Здравствуй, брат. Писать очень трудно». Это чистая правда – писать очень трудно. И в итоге получается медленно. Но если ввязываешься всерьез, то потом уже все равно. Когда-то я четыре года работал над сценарием об афганской войне. У меня был невероятный соавтор – точнее, не только соавтор, а еще и информатор, и вдохновитель, и советник, и придирчивый читатель, и вдумчивый критик, в общем все на свете, – полковник КГБ в отставке. Собственно, это он меня нашел. Старшим лейтенантом он участвовал в штурме дворца Амина. Это было одно из самых ярких событий его жизни – а в его суматошном существовании ярких событий хватало... Он хотел снять фильм о том штурме. Я же ничего вообще не знал об этом, я отказывался. В итоге он меня склонил. Мы все время ругались. Я считал, что все это было неправильно, вся эта афганская война была ни к чему, начиная именно с дворца Амина. А Женя стоял на том, что все они были героями, или, как минимум, что взятие дворца – это было героическое событие. Чуть не до драк доходило. Слава богу, так и не дошло, а то он бы меня мгновенно и безжалостно убил.

Несмотря на то, что в конце концов мы подружились, мой соавтор оставался полковником, а потому доводил до меня сведения по мере необходимости. Даже я бы сказал – отцеживал. Когда дело в целом было сделано, он сообщил, что я был седьмым по счету, кто брался за написание этого сценария. Я удивился. «И знаешь, – задумчиво сказал он, – все твои предшественники называли сценарий одинаково». Тут я бы мог удивиться еще больше. Но я не удивился, я догадался, как именно они их называли: «Шторм-333». Потому что так в документах называлась операция по взятию дворца Тадж-бек.

А у нас получилась военная драма – большая военная драма, в которой сам штурм занимал только последние главы. И она называлась «Победитель».

Я не могу преувеличить свои заслуги в ее создании. Я был буквально котенком, брошенным в воду. А Женя рассказывал мне свою жизнь. Доводил до сведения. В итоге у нас получился, я в этом по сей день уверен, сценарий мирового уровня.

Скажу еще, что эта работа, растянувшаяся на годы и потребовавшая от меня нового взгляда на многие очевидности, вовлекла меня в круг совсем новых тем. Прежде я был автором камерного склада. А тут – революция, война, смерть, стихия человеческого горя...

Мы сделали и «полный метр», то есть сценарий одного большого кинофильма, и четыре серии для телесериала, и восемь серий тоже было. Все это требовало бесконечной возни. Но когда главное решено, все делается быстро. Были встречи с продюсерами, с владельцами телеканалов. Происходило примерно одинаково: сначала дикий восторг, энтузиазм, сооружение развесистых планов... потом одна заминка, другая, потом тишина. На одном из каналов, как я слышал, сотрудники бегали-бегали с нашим сценарием, кричали-кричали, в конце концов главный говорит: вы уже финансовые документы подсовываете подписывать, так дайте хоть посмотреть, с чем вы все так носитесь! Ему принесли сценарий, он прочитал, пришел, швырнул на стол и сказал: мы не можем снимать фильмы, где советские офицеры убивают афганских детей!.. Ну и все. Есть же высшие соображения, правда? Война войной, а обед по распорядку. 

В общем, помалу-помалу все заглохло. Из сценария я в скором времени сделал роман. Кстати, не сам взялся, соавтор подтолкнул: мол, что тебе время терять... Когда роман был готов, другой товарищ, прочтя, заявил, что я должен продолжать, тогда у меня несомненно получится «Война и мир». В общем, все меня пинали, объясняя, что нужно делать дальше, спасибо им за это... В итоге получилась серия романов: «Победитель», «Предатель», «Должник», «Кредитор», – роман-эпопея под общим названием «Судные дни». И еще завершение, сравнительно небольшая повесть «Месмерист». Все это вышло в издательстве «Эксмо» и даже по сей день, кажется, продается. И кто об этом знает? Никто. То есть, конечно, знает тот, кому интересно, у меня все-таки есть свой читатель, время от времени доносятся кое-какие отголоски, где-то он там аукается. Но широкая масса не знает. Широкая масса тянется к иным произведениям, и правильно делает: ей и деваться особо некуда, этой массе, ибо масса – трава, реклама – ветер... 

- Позвольте не согласиться. Такие книги, как «Хуррамабад» или «Возвращение в Панджруд» - они останутся не скажу навсегда, но очень надолго...

- Ну, если останутся, то ладно, пусть останутся, я не против. Исходя из самых общих соображений, лично для меня это не будет иметь особого значения. Когда Вуди Алена спросили, приятно ли ему осознавать, что после смерти он будет жить в воображении своих зрителей, он ответил, что вообще-то предпочел бы жить в собственной квартире. Целиком разделяю его точку зрения... 

- ...Потому что это великое искусство, а искусство, как мы знаем, вечно. На мой взгляд, есть два прекрасных современных романа, в которых Средняя Азия рассказывает о себе – это «Возвращение в Панджруд» Андрея Волоса и «Заххок» Владимира Медведева. Это романы, в которых Средняя Азия говорит о себе по-русски, говорит о сокровенном, говорит мощно...  

- Спасибо. 

- В связи с этим хотел спросить вот о чём: вы знаете таджикский язык?

- Говорить толком так не научился, но читал свободно. А теперь и письменный забыл, потому что не пользуюсь много лет... А ведь это была целая история, как я начинал учить таджикский, она описана у меня в рассказе «Таджикские игры», есть сборник под таким названием. Тогда я не только языка не знал, я и о таджиках ничего не знал, потому что рос в совершенно русском во всех отношениях – в культурном, в архитектурном, в бытовом – городе Душанбе, на окраинах которого, будто в параллельной вселенной, неведомо для нас бытовали таджики. Я окончил школу, так с ними толком и не встретившись, уехал учиться. Уже работал, когда у меня взяли несколько стихотворений в душанбинский журнал «Памир». 

Как вы и сами наверное знаете, первые публикации приводят не к утолению жажды публиковаться, а наоборот, к ее обострению. В советские годы опубликовать свои стихи в «Памире» – а ни о чем другом я и не мечтал, – можно было один раз в год. И если тебя напечатали, а мои первые стихи вышли в 1979 году, то ты вправе был рассчитывать, что тебя опубликуют и в 1980-ом, потому что ты уже их молодой автор... и так далее. 

Кстати, в «Памире» даже не знали, что я живу в Москве. Ну, приходит автор дважды в год, и хорошо, а если он приходит чаще, значит он псих, его гонят и не пускают на порог. А если дважды в год является, то есть, как положено, то кто знает, из Москвы он всякий раз на помеле прилетает или идет себе пешочком со 2-го Советского, есть в Душанбе такой микрорайон... А для меня, наоборот, контакты с «Памиром» были очень важны, потому что в Москве я занимался совершено не литературными делами, а в Душанбе, наоборот, самыми что ни есть литературными. При «Памире» была целая тусовка чудесных людей, Володя Медведев, его красавица жена Люда Синицына, художник Владимир Серебровский, замечательный таджикский поэт Зиё Абдулло... В общем, живая жизнь, духовка и просветленность, совсем не то, что надоедные каротажки...

Как-то я узнал, что можно, оказывается, один раз в год печатать собственные стихи, а другой раз в этом же году свои стихотворные переводы с таджикского языка. Я попросил Гульбахор Мирзоеву, бывшую тогда завотделом поэзии, прислать мне какие-нибудь подстрочники. Ей не жалко было, она прислала четыре текста. Ни слова при этом не сказав, что это такое. Сказано – сделано. Три я перевёл сравнительно легко, поскольку несомненно обладал некоторыми версификаторскими способностями. Немного удивляло, конечно, сколько там названий неведомых городов, народов, событий, о которых я и слыхом не слыхивал... Вот, думаю, о чем только люди не пишут, что только в голову не приходит, прямо странно. Но – перевёл. 

А последний текст, который назывался «Ватан» – «Родина», поставил меня в тупик. Это были и не стихи вовсе, а дурной пример нелепой арифметики в три строфы. В первой говорилось, что если к моему телу прибавить тело земли, то будет тело Родины. Если из тела Родины вычесть мое тело, то будет тогда тело земли. И дальше в том же духе. Я совершенно не понимал, как это можно изложить на русском, если следовать логике оригинала, точнее подстрочника. А потому пустился во все тяжкие и настрочил довольно абстрактный стишок, придерживаясь общей тематики, указанной заглавием. Даже и теперь помню одну строфу: «Я по твоей земле хожу, Твоих богов молю о счастье, Твоей шерстинкою запястье От хвори я перевяжу». И когда мои переводы были напечатаны, а я в очередной раз явился в Душанбе, Володя Медведев, который в ту пору уже хорошо знал язык, мне и говорит: «Я, конечно, понимаю, что ты ничего не понимал, когда переводил. Но зачем ты приплел эту шерстинку?»

Я опешил и даже, возможно, несколько оскорбился, и говорю: «Володя, погоди, при чем тут шерстинка?»

А он в ответ: «Эх ты, переводчик! Ты сам-то посуди – ну какая шерстинка?! Так же нельзя, честное слово! Ты бы поинтересовался хоть чем-нибудь для начала. Шерстинки – это тюркские заморочки, скотоводческие. Все эти шерстинки русским степь подарила – степь! кипчаки!.. А таджики – арийцы!.. земледельцы!.. когда дергается веко, они прикладывают к глазу клок соломы... Эх ты!»

Вдобавок я узнал и то, чьи это были стихи, и как знаменито именно это стихотворение... В общем, мне так стыдно стало, что я стал учить язык. И за год почти освоил. А когда ты учишь язык, открывается множество пространств, о которых ты прежде не догадывался. И тебе уже  в них хочется немедленно нырнуть. Язык сам по себе – это очень хорошо, конечно, но культура, обычаи, литература – все это не менее увлекательно. Вот, собственно, с этого и началось. 

- А когда вы там в последний раз были?

- В 1998 году. И уже почти ничего не осталось из того, что я знал в детстве и юности. Это был уже совсем другой, неведомый мир. 

- Вам не жалко, что всё так изменилось?

- Жалко?.. Наверное. Но вот ты сидишь у моря и смотришь на волны. Они накатывают и откатывают, и что с ними сделаешь? Накатилось, потом откатилось... Дыхание Брамы. Вдох, выдох. Это жизнь, она так устроена. В части жизни ничего не попишешь, хоть убейся.

- Вы сейчас на пенсии? 

- Да.  

- Не работаете? 

- Еще как работаю: профессором Литературного института. Никогда не думал, что стану профессором Литературного института. Мог вообразить себя профессором – точнее, доктором – геолого-минералогических наук... Но профессором института, в который дважды подавал документы и дважды не проходил творческий конкурс, – честное слово, никак не думал.

- А по-моему, это здорово – стать профессором института, в который вас дважды не принимали.  Для автора романа «Победитель» - в самый раз.

---

 
Фото Владимира Подлевских (г. Киров)