Такаси Мураками: трагедия Хиросимы и Нагасаки в японском поп-арте

Журнал «Хан-Тенгри» анализирует творчество самого успешного художника современной Японии.

Для того, чтобы описать стиль одного из самых известных и продаваемых японских художников в наше время, недостаточно было простых художественных терминов. Их просто не существовало  – настолько уникальными оказались его работы, и поэтому он сам придумал слово, которое подходило ему больше всего: "суперфлэт". Работы художника заполнили не только масс-маркет, но и всевозможные международные выставки. Они проникли даже в Версальский дворец, где впервые стали выставляться работы из Японии (и вызвали огромный скандал из-за слишком откровенных изображений), а также с огромным успехом просочились на сумочки от Louis Vuitton и на обложки музыкальных альбомов современных исполнителей.

Такаси Мураками родился в Токио в 1962 году, в бедной семье таксиста и домохозяйки. Его мать была родом из Кокуры, города, который планировали атаковать вслед за Нагасаки. Для Японии это было время послевоенного возрождения. Страна вставала на ноги экономически, отказывалась от самоизоляции, шла на подъём.  Уставшие от войны люди задышали свободнее. Начался буйный расцвет массовой культуры.  

Сам Мураками был впечатлительным ребёнком: в его комнате висел плакат Гойи с чудовищем ("Сатурн, пожирающий своих детей"), и он признал, что, однажды увидев его, он не переставал думать о нём всю юность.  Чудовища, впрочем, были не только в комнате ма>льчика: они населяли его воображение с юных лет. В Токио было тесно, на тот момент это был самый перенаселенный город мира. Постапокалиптические сюжеты и настроения в стране, пережившей ядерную бомбардировку, падали на благодатную почву. Впоследствии Мураками рассказывал: "Мое чувство красоты было сформировано в раннем возрасте тем, что меня окружало: узкие жилые окрестности Японии и воображаемый побег из этих окрестностей, который принимал форму манга и аниме".  Своими учителями он называет режиссёров Хаяо Миядзаки, Ёсинори Канаду и Джорджа Лукаса – а понимание, что нужно заниматься именно современным искусством, пришло к Мураками после выставки японского художника Синро Отакэ.

В период его взросления в Японию пришло кино, основанное на нуаре: гиперболизированная сексуальность, жестокие убийства и гангстеры определяли лицо масс-культуры. На этой волне Исиро Хонда снял фильм о Годзилле, в котором фигурирует гриб-паразит с необитаемого острова, мутировавший в результате радиационной атаки. А из этого, в свою очередь, вырос знаменитый цветок-матанго Такаси Мураками. В то же время, что и "Годзилла", вышли известные всему миру "Расёмон" и "Семь самураев", которые пришлись по духу и западной аудитории, не теряя японского традиционного духа. Именно эскортом всего японского на яркий, провокационный манер, понятный западному зрителю, и занимается Такаси Мураками.

"Моя жизнь послевоенного ребенка неизбежно проходила на фоне воспоминаний и переживаний, связанных с поражением страны в войне или с атомной бомбой", говорил Мураками. И в самом деле, эхо войны прослеживается во всех его работах, но при взгляде на разноцветные пятна не сразу можно различить ядерные грибы, а черепки, заполонившие картины, совсем не выглядят зловеще. Улыбающиеся ромашки кислотных цветов на его картинах, ставшие визитной карточкой Мураками, в его понимании являются как ядерными частицами, так и погибшими в результате бомбардировок детьми.

Именно эти ромашки чаще всего изображаются в фирменном стиле "суперфлэт", он же "суперплоскость": яркие, до головной боли резкие и вызывающие цвета и 2D-формы, характерные для традиционной японской живописи и анимации. При этом они плотно сопрягаются с, казалось бы, совершенно чужеродным стилем граффити. Мураками отзывался об этом так: «У нас, в японской культуре, нет объемных, трехмерных изображений. Нашему рисунку свойственны исключительно 2D-формы, так называемая суперплоскость. В этом и заключается особенный шарм японской живописи». В кропотливой работе заметен сплав присущих Японии культа мастера и добросовестного труда,  он поддержан культом суперорганизации и новых технологий. На картинах этих ромашек тысячи, они плотно льнут друг к другу – так, что между ними просто не остаётся ни капельки пространства (словно в токийском метро), и кажется, что они не вмещаются не только в холст, но и в пространство вокруг. 

Впрочем, иногда так и происходит: на  выставке Такаси Мураками "Будет ласковый дождь" в московской галерее "Гараж" для красочных ромашек не хватило и целой комнаты.

Название выставки, конечно, было русифицировано. В оригинале она называлась "Under the Radiation Falls" ("Под дождём радиации"). В Музее объясняли, что это было сделано намеренно: в конце концов, radiation – это ещё и "блеск", "сияние", и, чтобы передать многозначность образов, с разрешения Т. Мураками работникам музея пришлось прибегнуть к названию рассказа Рэя Брэдбери. Действие этого рассказа начинается в 2026 году после ядерной бомбардировки, со словами "Ночами разрушенный город излучал радиоактивное сияние, видное на много миль вокруг". По мотивам этой же новеллы выходил мультфильм студии "Узбекфильм" Назима Туляходжаева, и Мураками остался в восторге от психоделического наполнения ленты.

Выставка художника была разделена на пять разделов, в каждом из которых освещался тот или иной аспект национальной культуры или коллективного сознания. Граница между "высоким" и "низким", "элитарным" и "массовым" была стёрта, а различные художественные направления смешивались между собой на первый взгляд хаотично, но в итоге составили единый поток образов. Художнику словно не хватило пространства, предоставленного залами: работы встречали зрителей уже на фасаде, в меню пристроенных кафе, в атриуме и даже в уборной. "Гараж" превратился в открытую мастерскую художника.

Вторая глава выставки называлась "Малыш и Толстяк": печальная отсылка к названиям американских атомных бомб, сброшенных на Хиросиму на завершающем этапе  войны c Японией. Катастрофа положила начало новой визуальности: от постапокалиптических образов до сознательного ухода из реальности. Хаос из черепков, красочных обёрток конфет и цветов был продуман до миллиметра и создавался с каллиграфической точностью в течение нескольких лет. Трагедия Хиросимы и Нагасаки до сих пор трудно поддаётся пониманию и обработке, у большинства людей срабатывает защитный механизм: "не знать, не думать, не смотреть". Но Такаси Мураками смеётся смерти в лицо. Пририсовать грибу глаза, нарисовать целую армию ромашек и глазастых грибов – и парализующий ужас перед катастрофой тихо исчезает. 

Для понимания истоков творчества Мураками на экспозицию привезли японские свитки восемнадцатого века из собрания Пушкинского музея. И в самом деле: всё было основано на тех же японских традициях, на культуре Японии, на её истории. Мураками рассказывал о трагедии новым языком: на наречии поп-арта, гротескных инсталляций и граффити – новым языком, продолжающим древние традиции. 

В итоге экспозиция включила в себя более восьмидесяти работ, и это уже не говоря о том, что один из блоков выставки представлял из себя горы из нескольких тысяч миниатюрных пластиковых игрушек, созданных по мотивам японского анимационного искусства. Все эти работы создавались специально для Москвы, а чтобы пройти в зал и взглянуть на них, пришедшим приходилось снимать обувь: Мураками придерживался порядка во всём.

Его творчество тяготело к символизму с самых первых шагов в искусстве. Первая арт-фабрика, которую он основал в 1996 году, именовалась "Хиропон". Так назывался синтетический наркотик, который использовался "в нуждах армии", например, для улучшения зрения во время ночной вахты. Под конец войны его использовало и мирное население: по подсчётам, на хиропоне "сидело" два миллиона японцев и часть американцев, находившихся в Японии во время военной оккупации. 

Уже позднее Мураками обратился к Ренессансу, вступив с ним в диалог: он прибегнул к традиционной форме картин тондо, но изобразил на них нечто, схожее с западным искусством двадцатого века.

Работа в подобном стиле позднее оказалась на обложке альбома "Graduation" рэпера Канье Уэста, чей суммарный объём продаж альбомов и синглов превысил 121 миллион экземпляров. А уже в 2002 году Мураками начал сотрудничать с Louis Vuitton: по просьбе арт-директора компании Мураками обновил бренд, добавив в него яркие цвета. Впоследствии этот проект принес компании более трёхсот миллионов долларов, а Мураками стал апологетом идеи искусства как коммерческого бренда. Он утверждал, что мода и элитарные бренды могут являться отражением эпохи. 

Лейт-мотивом в его творчестве также стали и глазастые черепа, постоянно мелькающие в творчестве. Они очень напоминают компьютерную графику и отображены максимально инфантильно. В истории западного искусства, особенно в натюрмортах, они всегда существовали в качестве символа бренности бытия, "memento mori". Эта интерпретация очень удачно совпала и с популярной в Японии буддистской концепцией, трактующей, что "всё временно". Мураками на этом пути заходит ещё дальше: "В конце концов, все умрут, поэтому не стоит беспокоиться". А это, в свою очередь, уже иронично дублирует риторику общества потребления. Это ирония над самим собой: Мураками посмеивается над агрессивным потреблением и массовой культурой, нисколько их не оправдывая, и при этом является одним из самых главных её современных представителей.

Творчество Мураками – яркий пример того, как процесс изживания военных травм и их переосмысление рождают новые образы. Его работы носят антивоенный, пацифистский характер и вскрывают оболочку военных кошмаров в психоделической обёртке.

Старые военные фильмы со временем перестают восприниматься современной японской аудиторией. Они повествуют как будто об иной реальности. Точно так же и прямые слова об ужасах войны стираются в восприятии молодёжи –  но Такаси Мураками выбрал язык, понятный современному обществу, и страшная старая история, актуализированная в новых образах, нашла свой путь к сердцам и умам следующих поколений.

 

Софья Гер