Лазарь Ремпель: труды и дни. Часть вторая

Журнал «Хан-Тенгри» публикует окончание эссе Семёна Заславского, посвященное выдающемуся исследователю искусства Среднего Востока Лазарю Ремпелю.

XV

В своих искусствоведческих работах Лазарь Ремпель всегда обращал внимание на исключительную жизнестойкость искусства народов Среднего Востока, сохранивших свой генетический код посреди всевозможных этнических деформаций исторического процесса, беспощадного к судьбе отдельного человека и его народа.

Вот что замечает искусствовед: «Художественная культура среднеазиатской античности не была плодом изоляции народов Средней Азии. Она и не побочная ветвь греко-римского, индийского или сакоскифского древа. Оригинальность ее проявления, как плода местной древней цивилизации, не стоит в противоречии с тем, что искусство это, отвергнув греческие и римские образцы, поднялось на уровень, общий для всего эллинистического Востока, связи с которым оплодотворяли творчество местных мастеров. Местное античное искусство представляло собой сложный сплав элементов древнесогдийского, бактрийского, древнеиранского и сакоскифского искусства. Сплав этот прошел через горнило восточного эллинизма, не изменив своих собственных качеств. Римское влияние коснулось его поверхностно, не проникая в его толщу».

XVI

Сохранить себя и остаться собой посреди всех соблазнов и противоречий своего времени — не это ли является сверхзадачей всех народов, пришедших в наш мир для того, чтобы немного улучшить его и украсить своим неповторимым искусством?

XVII

Есть определенные законы развития у каждой из национальных культур. Скажем, русская литература на протяжении трех веков находилась в поле влияния французской словесности, но в XIX веке сама посредством творчества Толстого и Достоевского изменила представления о человеке, присущее культурам западного типа.

Лазарь Ремпель, изучая средневековое искусство Средней Азии, пишет о нескольких его культурных центрах: Согд, Хорезм, Тохаристан, Фергана и Хорасан. Из них именно в Согде, еще в период раннего средневековья, появляется та национальная школа настенной живописи, что дает возможность развиваться многим будущим направлениям и стилям среднеазиатского искусства. У Ремпеля об этом сказано так: «Согдийское искусство обрело собственную почву и потому в исторически кратчайшие сроки оно заняло одно из ведущих мест. На протяжении ряда веков его собственный ареал распространялся через районы согдийской колонизации далеко на Север и на Восток (до Урала, Сибири и вглубь Китая). Согдийское искусство обнаружило общие точки схода с искусством Сасанидского Ирана. В едином с ним потоке оно простерло свое влияние далеко на запад, вплоть до романского искусства и крайнего севера Европы.

Через Византию и Кавказ так называемое “сасанидское искусство” Средней Азии и Ирана проникало и в южнорусские степи, в среду восточных славян, Приазовье, Волго-Камье, и опять же на Урал, где смыкалось с воздействием искусства, исходившего непосредственно из Средней Азии.

Согдийское искусство вошло в искусство Средней Азии последующих веков. Идолы погибали вместе с потерей веры, но художественное воображение не истощалось. Оно основывалось на признанных обществом идеалах физической и нравственной красоты, его понятиях добра и порока.

В XIX-XX веках “вслед за арабским завоеванием и окончательным утверждением ислама” происходит сближение искусства Средней Азии с искусством народов арабских стран.

Искусство Средней Азии XIX-XX веков было последней вспышкой древних культур — согдийской, тохаристанской, хорасанской, хорезмийской, ферганской. В нем старое согдийское искусство как бы загорелось ярким светом, прежде чем погаснуть».

XVIII

Уже упомянутое нами высокое духовное напряжение эпохи Парфянского царства и Кушанской империи привело к состоянию турбулентности все устоявшиеся представления о богах и героях, характерные для эллинистического востока. Об этом сообщает Лазарь Ремпель в статье «Изобразительный канон и стилистика форм»: «Уже на исходе эллинизма вся культовая иконография Среднего Востока обнаруживает общие линии развития. Гелиос — Шамаш, Афина — Аллат, Баал — Шамин-Бэл, Гадес — Нергал из парфянской Хитры (Месопотамия) — это сплавы близких между собой божеств — греко-римских с сирийскими, месопотамскими или арабскими. Ахурамазда — Зевс Магистос, Митра — Аполлон Гелиос, Анахита — Артемида, чьи имена упомянуты в надписях храмах огня Персеполе, это такие разносоставные сплавы схожих божеств Востока и Средиземноморья, все более чуждые в своем содержании античной первооснове».

Но значит ли это, что мировоззрение людей Кушанской империи было подвержено эклектике? Нет. Просто терпимость кушанских царей на какое-то время помогла не прерваться диалогу различных верований и культур той эпохи, а искусство кушан, благодаря такому диалогу, внесло в эллинистическую форму свое самобытное национальное содержание.

XIX

Помню человечную, доброжелательную улыбку на лице Будды, извлеченного археологами из развалин кушанского храма в Каракумской пустыне. Лазарь Ремпель сообщает нам, что при кушанах Будда приобретает черты, близкие Богу света эллинов, Будда — Апполон. Видимо, светоносное учение пророка Мани преобразило буддийскую иконографию. Состраданием и любовью к людям, готовностью разделить с ними все горести и беды земной жизни полон образ Будды в храмах и святилищах кушан. Он будто призывает людей уходить не в нирвану, а в облака его божественной любви.

Учение буддизма, так благотворно повлиявшее на творчество средневекового Востока, становится ядовитым искушением для западных мыслителей и поэтов в XIX, да и в XX веках. На рубеже этих столетий английского поэта Алджернона Суинберна увлекает смертоносное очарование буддизма, и он перед самоубийством пишет вот это свое последнее стихотворение:

Устав от горьких упований,

Устав от радостных пиров,

Не зная страха и желаний,

Благословляем мы богов

За то, что сердце в человеке

Не вечно будет трепетать,

За то, что все вольются реки

Когда-нибудь в морскую гладь.

 

XX

После эпохи великого переселения народов, уже в период Средневековья, возрождению памяти об античности на Западе способствует опять же Восток. Арабы явились не только великими завоевателями. Создатели первых средневековых государств на Ближнем Востоке и в Малой Азии образовали Арабский Халифат. При дворах первых мусульманских владык находились мыслители, поэты и художники. На арабский язык переводились труды Аристотеля, и, можно сказать, на востоке античная наука и философия сохранились благодаря мусульманским ученым. Они возвратились на свою условно западную родину во времена ренессанса. Расцвет средневекового искусства Средней Азии состоялся, по Лазарю Ремпелю, в XI–XIII веках. Но по поводу истории преемственности традиции античности и средневековья на среднеазиатской земле Ремпель замечает: «Эта преемственность касалась, очевидно, точных наук, по преимуществу. Имело место широкое воспроизведение круга идей также и в области философии. Не было только подражания античности в ее духовной жизни в искусстве. “Что нам в иссохшем греческом ручье, — взывает поэт X века».

Опять мы возвращаемся к проблеме идентичности каждого человека и каждого народа и, следуя за движением мысли замечательного искусствоведа, понимаем, что формы общественного бытия, сложившиеся в странах западно-европейского образца, не органичны для устойчивого существования азиатских и евразийских держав, таких как Китай, Индия или Россия. «И чужому навчайтесь, и свого не цурайтесь»¸ — писал Тарас Шевченко, и правильно писал.

XXI

«Не сравнивай, живущий — несравним». Правду этих прекрасных слов Мандельштама подтверждают размышления Лазаря Израилевича Ремпеля о проблеме восточного ренессанса. Приведем обширную цитату из его статьи «Узловые вопросы изучения искусства Средней Азии»: «В XIV–XV веках искусство Средней Азии продолжает свое развитие, оборванное нашествием монголов. Изучение течений общественной мысли конца XIV–XV веков привело исследователей к постановке проблемы восточного ренессанса вообще и таджико-узбекского ренессанса в частности. Нужно заметить, что гуманизм в Средней Азии прямой связи ни с греко-римской, ни с местной античностью в XIV–XV веках не имел, и в этом отношении ничего не возрождал. Стилистическое сравнение разных возрождений Запада и Востока отпадает. Результаты повсюду несхожие и в принципе даже несовместимые. Осталось сравнение чисто типологическое. Действительно, возрождение в Италии, в Средней Азии, русское возрождение, армянское возрождение, грузинское возрождение — все это явления типологически одного порядка. В одном с ним ряду стоит, безусловно, и художественная культура эпохи Улугбека и Навои. Хотелось бы, однако, предостеречь от увлечения параллелями. История всегда конкретна. Общая логика развития близких между собой художественных идей и форм раскрывается наилучшим образом в анализе материальной культуры эпохи и фактах ее духовного на месте проявления. Было бы интересно проследить, как одни и те же идеи пронизывают теоретические трактаты о ритмах и рифмах, музыке и стихосложении, каллиграфии и орнаменте у Самбата, Сайфи, Бурхари, Камалиддина, Хусейни, Джами, Бабура, Хилями, Девлетшаха Самарканди, Кази Ахмеда и Гиясседина Каши».

XXII

Покуда дух творчества не покинул наш мир, люди будут восхищаться феноменом восточной миниатюры. Ей посвящены одни из самых проникновенных и поэтических страниц в искусствоведческих статьях Лазаря Ремпеля. Опять же, он отстаивает неповторимость этого явления, когда пишет: «Говорят, что восточная миниатюра — искусство условное, но отнимите у восточной миниатюры условность ее стиля и вы тут же приблизите ее к воображаемому абсолюту реализма, но лишите ее самой жизни, а с ней и художественной ценности миниатюры как искусства. Выражая гуманистические идеи, восточная миниатюра несла в себе моральные ценности, еще не обособившиеся в отдельной человеческой личности».

«Стало видимо далеко во все стороны света» — эти строки Гоголя я вспоминаю, когда читаю завершающую главу исследования Лазаря Ремпеля о восточной миниатюре. Вот его вывод: «Как бы не решалась, в конечном счете, проблема ренессанса, как явления культуры специфически западной и мировой, обычное представление о глубоком сне Востока падает, когда мы узнаем, что и после XV века развитие искусств продолжалось, хотя первенство и перешло на Запад. Притом художественная культура эпохи Улугбека и Навои остается неоценимым вкладом Востока в ту широкую полосу гуманистических течений, которая охватила близкие между собой века, едва ли не весь Старый Свет от берегов Тихого океана и до Атлантического».

XXIII

Нельзя не рассказать читателю о фундаментальном исследовании Лазаря Ремпеля «Искусство Руси и Восток». Обобщая опыт своих предшественников, изучавших культурные связи славян с народами Востока, он упоминает и цитирует многих ученых, чьи смелые гипотезы о происхождении мировоззрения древнерусского человека волнуют представителей научной мысли нашего времени. Был такой уже забытый историк Владимир Чепелев. Ремпель внимательно прочитал его книгу «Об античной стадии в истории искусства народов СССР», изданную в 1941 г. Заметим, что в начале Первой мировой войны Александр Блок воспел скифов как дикий народ, способный сломать хребет культурной Европе. Но в году, ознаменованном началом Великой Отечественной войны, Чепелев пишет, что «в своей согдийской стадии скифский элемент создал зароастризм, в своей парфянской стадии он вызвал к жизни одну из важнейших держав античного востока. В проскифском и скифском этническом массиве согдийцы (таджики), туркмены, иберы, может быть и славяне, имеют ту общую родоплеменную среду, которая лежит в основе их этногенезиса».

 

Исследуя многие ценные материалы своих предшественников, Лазарь Ремпель создает своеобразную этногенетическую карту. На этой карте Древняя Русь и страны Среднего и Ближнего Востока от Средней Азии до Балкан образуют как бы веер. Лопасти его расходятся по меридианам. Только обобщая, можно говорить о регионах центрально-азиатском, иранском, кавказском, балканском. Каждый из них дает сложное переплетение культур. У каждого из них свои этнические языковые расхождения и национально-бытовые общности и различия, своя степень социальной зрелости, свои уклады жизни, а с ними и художественные традиции. По мнению Ремпеля, взаимодействия художественных культур Восточной Европы и Среднего Востока отвечают национальным традициям русской культуры и исторической миссии народов Азии на великом шелковом пути взаимопонимания всех, в сущности, родственных цивилизаций и культур.  

XXIV

В одной из статей Лазаря Ремпеля я нашел близкие моему сердцу слова: «Не будем сокрушаться, что эстетическая ценность искусства раскрыта не до конца, как будто оно всегда приберегает нечто непонятое и непознанное для будущих поколений. И разве не в том и состоит назначение истории искусства, чтобы, вороша память поколений, извлекать лучшие клады человеческого гения и тем множить нескончаемую радость переживания за оставляемое людям вдумчивое рассмотрение великих творений прошлого».

Повинуясь душевному порыву, рожденному этими словами, я решил написать письмо покойному ученому. Вот оно: «Дорогой Лазарь Израилевич! Дух вашей возвышенной жизни дышит в ваших книгах и статьях, бесценных для почитателей искусства. Без вашего благородного труда невозможно теперь представить историю искусства народов так любимой вами Средней Азии. Связь времен благодаря таким людям, как вы, постоянно восстанавливается в человечестве, несмотря на все провалы и обрывы его развития, вызванные эпохами невежества и упадка. Быть может, очередное помрачение человеческого разума надвигается на людей и в XXI веке. В наше время некий Хантингтон написал о якобы постоянной и неизбежной войне западной и восточной цивилизаций на нашей планете. Мне эта планетарная война кажется столь же абсурдной и паталогичной, как противостояние правого и левого полушарий на небольшой площади нашего головного мозга. К несчастью, геополитическая реальность XXI столетия эклектичную идейку Хантингтона пытается материализовать. Впрочем, Бог с ним, с Хантингтоном, и не о нем речь. На самом деле, и в этом нас убеждают ваши работы, Лазарь Израилевич, идет священная война не за территории и ресурсы, а за истинные жизненные ценности каждой из культур Запада и Востока, основанные на диалоге, а не взаимном уничтожении. Я благодарю вас, Лазарь Израилевич, и за ваш великодушный талант российского ученого, и за мои раздумья в этой статье о вас. Когда я ее писал, вся история народов Средней Азии проходила перед моими глазами, и в это время как будто возвращалась моя молодость, связанная с археологическими работами в Каракалпакии и Узбекистане. Любовь к Средней Азии вела мое перо по ее тысячелетним дорогам.

Помниться, в ауле Акча-Куль мы, трое археологов из экспедиции, организованной Московским институтом этнографии, были приглашены одним местным партработником на ужин. Хозяин дома отличался не только традиционным восточным гостеприимством, он живо интересовался историей своей страны, хорошо знал ее и любил. Беседа с ним была искренней и откровенной. Но подлинным потрясением для моей души стало знакомство с двоюродным братом хозяина, простым чабаном в застиранной солдатской гимнастерке и кирзовых сапогах. В его исполнении я услышал эпическую песнь древнего тюркского народа, прозвучавшую под яркими крупными звездами уже стемневшего среднеазиатского неба. Этот могучий степной Гомер пел а-ля-капелла, но мне казалось, что ему аккомпанирует симфонический оркестр, где звучат голоса всех предков певца и сказителя, что высоко над нами, на Млечном пути, его слышат Бах и Авиценна, Шекспир и Фирдоуси, Пушкин и Омар Хайям. Я недаром вспомнил этого человека, Лазарь Израилевич. Не знаю, жив ли он или его уже нет на нашей земле, но его искусство, как и ваша деятельность ученого, присутствуют в пространстве, именуемом культурой, а время в этом пространстве движется благодаря таким людям как Вы. Потому и завершаю это эссе стихотворением в прозе, посвящая его памяти о Вас.

 

Мир дому твоему и людям твоим, и твоей земле, Средняя Азия. Пусть тебя бережет и хранит от беды Всевышний. Пусть всегда на восходе солнца розовеют твои пески, не убитые солончаками. До конца моих дней буду помнить твоих благородных земледельцев и чабанов. Они иногда подходили к месту раскопок древнего городища Топрак-Кала, где я работал в молодости. Они были для меня одновременно людьми бронзового и двадцатого столетия. От их лиц исходил божественный свет. Благодаря им для меня совсем не отвлеченными и умозрительными становились такие понятия как джейтунская и кельтеминарская культуры. Вот они останавливают своих лошадей на некотором расстоянии от места раскопа, подходят, вежливо, с достоинством здороваются. «Бог в помощь», — на своем языке говорят они. О, как я сожалел, что не знал их древнего языка, но мне казалось, что мы и без слов понимали друг друга, когда преломляли лепешку, пили зеленый чай, и вместе с его ароматом вдыхали благодать вечерней прохлады после дневного зноя.

Я давно уже не молод и не знаю смогу ли встретиться вновь с тобой, Средняя Азия, но благодарю Бога за доброту и неслучайность моей встречи на твоей земле. Потому и шепчу как заклинание и молитву: «Мир дому твоему и людям твоим и твоей земле, Средняя Азия».

 

Семен Заславский