Зачастую суфизм преподносится как исключительно «духовное» учение, которое может стать противовесом «политическому исламу» и терроризму. Однако анализ истории суфизма и сочинений суфийских шейхов дает более сложную картину. Политические амбиции суфиев Центральной Азии проанализировал Бахтияр Бабаджанов, доктор исторических наук, профессор Института востоковедения им. Абу Райхана Беруни АН Республики Узбекистан в статье для научного сборника «Arabia Vitalis. Арабский Восток, ислам, древняя Аравия».
Аполитичный суфизм как когнитивная ошибка
Распад СССР поставил на повестку дня в Центральной Азии вопрос о политизации и радикализации ислама. Представители интеллигенции, в том числе в странах ЦА, в 1990-х и 2000-х годах обратились к суфийскому наследию как возможной альтернативе «политическому исламу» и исламизированному терроризму.
Журналисты, исследователи и политики, как правило, апеллировали к «идеальному» суфизму выдающихся мистиков - однако в реальной истории подобный «интеллектуальный суфизм» встречается редко.
На практике течение быстро вышло за пределы созерцательной мистической философии и стало широким социальным движением, участники которого вовлекались в политическую жизнь.
Политизация суфизма в Средние века
Суфийские первоучители действительно отвергали связь с правителями, опасаясь пробуждения страсти к мирским делам. Так, шейх XII века Абдулхалик Гиждувани писал: «Бойтесь султанов, как боитесь тигров». Однако социальные и религиозные убеждения шейхов постепенно приводили их к мысли о влиянии на политику.
Уже в XIV веке шейх Умар ибн Амир Кулал предложил установить шариатский надзор (ихтисаб) за подданными и правителями. С XV века суфийские тарикаты (братства) Накшбандийа и Кадирийа активно включились в политическую борьбу, стремясь установить гегемонию шариата в регионах своего влияния (Центральная Азия, Кашгар, Кавказ, Турция).
Претензии суфиев быть «медиаторами» между властью и народом раскрывает наследие известного шейха XV века Ходжи Ахрара, выступавшего противником наследия тюрко-монгольских законов и сторонником верности шариату. В поздней агиографии шейх открыто прибегает к угрозам в отношении чиновников и правителей - ослушание в этих историях зачастую влекло за собой смерть. В подобных сочинениях Ахрар силой политического давления останавливает междоусобицы Тимуридов, так как считает, что вражда между мусульманскими правителями противоречит нормам ислама.
Реальная историческая переписка Ахрара дает более сдержанную картину - однако агиографические сочинения более популярны среди верующих и сильнее влияют на их убеждения. Характерно, что, в отличие от агиографии ранних шейхов, жизнеописания Ахрара и последующих лидеров выносят в центр внимания их политическую активность.
Однако политизация суфийских братств, как правило, приводила к постепенной стагнации их духовного творчества и политического влияния. Родственные связи между шейхами и правителями, распространившиеся в XVI веке, усиливали последних: влиятельные кланы, эмиры и чиновники начинали вмешиваться в дела тарикатов, а сами братства приходили в упадок.
Суфизм - противоядие от радикализма?
В советское время практика суфизма сохранилась на уровне кружков, сосредоточенных на практике зикра и других ритуалов, - они не породили богатого мистико-литературного наследия и не могли играть политической роли.
Однако в 1990-х годах Центрально-Азиатский регион пережил новый подъем деятельности суфийских братств. Была возрождена организационно-иерархическая структура тарикатов, что привело к выделению лидеров.
Большинство постсоветских суфиев, как правило, настроены миролюбиво и сосредоточены на ритуальной практике. Однако ряд лидеров уже в 1990-х годах проявили политическую активность. Так, шейх тариката Накшбандийа Одил-хон Андижоний в 1993 году заявлял, что готов предоставить «500 моджахедов для джихада в Таджикистане», а представитель братства Кадирийа Довуд-хон кори активно поддерживал Тахира Юлдашева (будущего эмира «Исламского движения Узбекистана»*).
Наследие суфиев в 1990-е и 2000-е было актуализировано и на государственном уровне в ряде стран Центральной Азии. Так, в Узбекистане при Исламе Каримове суфизм был объявлен «золотым наследием», став важной частью новой идеологии. Праздновались юбилеи суфийских шейхов, активно издавалось литературное наследие средневековых тарикатов.
В этих сочинениях, популярных у современных суфиев, содержатся аргументы в пользу политической активности тарикатов, что оставляет вопрос о возможной радикализации постсоветского суфизма. Так, вышеупомянутые шейхи 1990-х годов, обосновывая свое участие в политике, апеллировали к агиографии Ходжи Ахрара.
Таким образом, сохраняется вероятность, что «второе» и «третье» поколения постсоветских суфиев проявят политические амбиции.
Исторически суфизм начинал претендовать на политическое влияние после оформления институциональной структуры. В современной Центральной Азии такая структура сложилась уже к началу 2000-х годов. Сегодняшние суфии могут найти все основания к участию в политике в литературно-историческом наследии центральноазиатских тарикатов. Считать суфизм исключительно мирной и созерцательной традицией, противоположной «политическому исламу» - серьезная методологическая ошибка.
* - организация, деятельность которой запрещена в России
