Е. Карнаухова: Осмысление «новой Большой игры» в ЦА позволит прагматично смотреть на регион

Читая сводку последних новостей о событиях, так или иначе связанных со странами Центральной Азии, невольно вспоминаешь знаменитую фразу британского писателя Редъярда Киплинга: «Только когда все умрут, закончится Большая игра». Само понятие «Большая игра» придумал в 1830-е годы британский офицер Артур Конолли. Киплинг в романе «Ким» использовал эту красивую метафору для описания великодержавного соперничества между Российской и Британской империями в Центральной Азии. 

Об этом пишет участник мероприятий Фонда Горчакова Елена Карнаухова: «Похоже, теперь эта метафора Киплинга становится все более типичным сюжетом современной международной реальности. Было бы вульгарно говорить о полном повторении истории. Но параллели современности с событиями второй половины XIX века напрашиваются сами собой. Сегодня сформировавшаяся в регионе конкурентная среда – отнюдь не результат распространения коронавируса, как и не плод чьего-то злого умысла. Это проявление эволюции самого современного мироустройства.

Великодержавное соперничество распространилось на Центральную Азию еще после распада СССР, в далеком 1991 году, когда пятерка центральноазиатских республик (Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан) получили независимость, и в регион, богатый залежами нефти и газа, устремились иностранные государства и транснациональные корпорации. Геополитическая борьба за преобладание в Центральной Азии породила в начале 1990-х не менее яркую метафору – «новую Большую игру», которая за минувшие тридцать лет так и не стала нечто большим, чем просто красивой фразой. А зря. «Новая Большая игра» распространилась на многие сферы общественной жизни и государственного строительства, затронула разного рода участников международных отношений и мировой политики, и в таких условиях просто не смогла не стать фактором развития и трансформации мира, в котором мы живем.

Однако по-прежнему осмысление великодержавного соперничества в Центральной Азии через призму мирового порядка отсутствует, хоть и остается актуальным. Теоретическое осмысление данного явления требует ответить на три ключевых вопроса: кто, ради чего и как играет?

Кто играет?

В новой борьбе за влияние в Центральной Азии стало участвовать большое количество стран - свои интересы в Центральной Азии преследуют и страны ЕС, и Турция, и Иран, и Индия, и Пакистан, и даже, казалось бы, далекие от региона Япония и Республика Корея. Популярность Центральная Азия приобрела и среди негосударственных акторов, начиная от НПО и ТНК и заканчивая террористическими группировками и наркоторговцами.

Однако основными игроками можно назвать только три государства – США, Россию и Китай, поскольку именно эти великие державы являются ключевыми для эволюции современного мироустройства. В настоящее время между ними по-прежнему наблюдается обострение борьбы за влияние, в том числе в Центральной Азии. Все три державы говорят об этом соперничестве открыто, констатируя эскалацию борьбы «за власть и перераспределение законных интересов»[1], рост глобальной и региональной нестабильности[2] и необходимость действовать с позиции силы[3]. Историческая ретроспектива демонстрирует, что одними из средств их реализации являются действия ведущих игроков международных отношений в том или ином регионе мира. Градус конфликтности в Центральной Азии постепенно повышается.

Ради чего играют?

Понимание термина «Центральная Азия» в российской и англосаксонской традиции при этом различно. В нашей стране «Центральная Азия» – это пока еще четыре республики советской Средней Азии и Казахстан. Американская Central Asia (или точнее т.н. «Большая Центральная Азия») вслед за британской добавляет к ней Афганистан, Пакистан, Тибет, Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР, Монголию, а иногда и российский Алтай. Это уже не «советское наследство», а, скорее, ареал российско-британской «Большой игры» XIX века.

Вслед за пакистанским журналистом и публицистом Ахмедом Рашидом «новая Большая игра» традиционно понималась как концепция современного экономического империализма, основанного на погоне за нефтью^[4]. Но такое ее понимание весьма ограничено. Цена современного великодержавного соперничества в Центральной Азии определяется не только залежами нефти и газа, а способностью использовать центральноазиатский геополитический ландшафт, чтобы повернуть развитие мирового порядка в выгодное для себя русло.

По сути «Новая Большая игра» началась в 1990-е как проявление борьбы США как классической великой державой (great power) против России и Китая как восходящих великих держав (aspiring power) за изменение баланса сил, подтверждение великодержавного статуса, сдерживание глобальных амбиций геополитического противника путем достижения преимуществ в Центрально-Азиатском регионе. Такой она остается и поныне. Ставки в «новой Большой игре» высоки: она ведется США с целью не допустить формирования стратегических континентальных союзов вокруг двух своих главных конкурентов – России и Китая, которые, в свою очередь, борются за влияние в Центральной Азии, чтобы обеспечить переход к выгодной для себя форме многополярного мира и выдвинуть конкретные предложения по его наполнению.

Как играют?

Каждое крупное международное событие последних лет в Центральной Азии давало повод журналистам, публицистам и аналитикам заговорить о начале «большой игры» в регионе. Но ведь игра началась давно, в 1991 году, который поставил точку в истории биполярного мира. Исходя из развития самого современного мирового порядка и его основных точек бифуркации в ней можно выделить четыре основных этапа, которые демонстрируют влияние «новой Большой игры» на ход развития современного мироустройства и отражают его эволюцию от установления однополярного мира во главе с США до кризиса «нового мирового порядка» и его перехода к многополярности.

Первый этап (1991-2001), когда в мире сложилась т.н. «плюралистическая однополярность». Для США активный внешнеполитический курс в отношении Центральной Азии был направлен на обеспечение защиты и продвижение «американского мира» (Pax Americana). Для России и Китая, напротив, инициативы в центральноазиатском направлении были призваны восстановить великодержавный статус (Россия) и обеспечить «мирное возвышение» (Китая). Москва и Пекин стремились сбалансировать глобальную мощь США на региональном уровне и заложить основу для продвижения концепции многополярного мира.

Второй этап (2001 – 2008) пришелся на период взлета и падения Pax Americana. В этот период обозначился процесс институционализации великодержавного соперничества в Центральной Азии. Так, в 2001 году была создана Шанхайская организация сотрудничества (ШОС), которая должна была обеспечить баланс сил в регионе и становление многополярного мирового порядка. В таких условиях США стали проводить более наступательный курс в отношении Центральной Азии. Предлогом для американского прорыва в регион стали «события 9/11». Террористические акты 11 сентября позволили США инициировать военно-воздушные и сухопутные операции в Афганистане и ввод в Кабул Международных сил содействия безопасности (МССБ). В результате Центральная Азия превратилась в прифронтовую зону «глобальной войны против терроризма» – США заключили серию соглашений с центральноазиатскими республиками и обеспечили себе военное присутствие в регионе, лишив Россию роли основного гаранта безопасности в Центральной Азии. Это позволило Вашингтону уже весной 2002 года сформировать систему военного присутствия на территории Узбекистана и Киргизии, а также поставить вопрос о возможности подключения США к ШОС в качестве наблюдателя.

Россия и КНР не согласились предоставить Вашингтону статус наблюдателя в ШОС, несмотря на поддержку американских претензий со стороны Узбекистана. Тем не менее, поначалу и Россия, и Китай с пониманием отнеслись к проведению операции МССБ в Афганистане и появлению американского военного присутствия в Центральной Азии. Однако постепенно это отношение стало меняться. Москва и Пекин попытались ослабить позиции США с помощью ШОС. По итогам Астанинского саммита организации 2005 года государства-члены потребовали от США определиться со сроками вывода военных баз из Центральной Азии^[5] и предоставили статус-наблюдателей ШОС Индии, Пакистану и Ирану. Решения ШОС привели к разработке в США осенью 2005 г. концепции «Большой Центральной Азии», которую можно рассматривать в качестве попытки США укрепить позиции в Центральной Азии и Южной Азии в условиях падения однополярного мира. Итогом второго этапа «новой Больший игры» в Центральной Азии стало ее географическое расширение и увеличение значимости событий в Афганистане и Пакистане для развития ситуации в регионе

Третий этап (2008-2016) проходил на фоне начала кризиса современного мирового порядка, когда начался кризис проекта «американского мира». Точкой бифуркации стал мировой финансовый кризис 2008 года. Поначалу он породил соперничество форматов урегулирования афганского вопроса – манифестом этого процесса стала американская концепция АфПак и ответный российский проект Душанбинской четверки (оба формата не были реализованы). Вначале 2010-х годов борьба за влияние в регионе трансформировалось в некое соперничество региональных проектов интеграции и многостороннего сотрудничества, где важную роль играли страны Центральной Азии. Так, США предложили Центральной Азии «Новый шелковый путь» – несостоявшийся план интеграции Центральной и Южной Азии в единый экономический макрорегион, центром которого был бы Афганистан. Российский премьер-министр В.В. Путин в рамках предвыборной кампании реанимировал проект Евразийского союза, который должен был бы стать «одним из полюсов современного мира»^[6]. Китай с приходом к власти в 2013 году Си Цзиньпиня выдвинул концепцию «Один Пояс, Один путь» для создания трансконтинентального торгового коридора, а также инициативы по созданию Фонда шелкового пути и Азиатского банка инфраструктурных инвестиций для финансирования трансконтинентальных проектов.

Четвертый этап (2016 – н/в) проявил себя как период соперничества моделей потенциального мироустройства и региональной конфигурации в Центральной Азии. Среди них российская инициатива Большого евразийского партнерства и китайский проект «Один пояс, один путь», ядро которых составляют центральноазиатские республики.

Свои представления о будущем региона имеют и США. В феврале 2020 года Госдепартаментом США была опубликована новая стратегия в отношении Центральной Азии – «Стратегия США в Центральной Азии на период 2019-2025 гг.: продвижение суверенитета и экономического благосостояния». Она подчеркнула самоценность стран Центральной Азии для США, важность тесного сотрудничества пяти центральноазиатских республик с Афганистаном, которое позволит внести вклад в усилия США по борьбе с терроризмом и гарантирует стабильность и процветание не только в Центрально-Азиатском регионе, но и за его пределами.

Примечательно, что в стратегии Россия и Китай, их проекты, инициативы и организации, а также роль в интеграционных процессах и обеспечении безопасности в Центральной Азии не были упомянуты ни разу. Не критикуя, но и не приветствуя деятельность России и Китая в регионе, США пытаются утвердить свое влияние в регионе как альтернативное российскому и китайскому, а также делают заявку на самодостаточность центральноазиатских республик, которую им гарантирует расширение связей с США. Белый дом, видимо, планирует продвинуть интегрирование Афганистана в региональные процессы Центральной Азии. Фактически Афганистан становится шестой центральноазиатской республикой, хотя ранее он относился к единой американской стратегии по Афганистану и Южной Азии.

На южном фронте с переменами

Геополитическая значимость Центральной Азии на фоне кризиса современного порядка будет только возрастать. Внешнеполитическое поведение США с момента прихода Дональда Трампа к власти все больше стало напоминать поведение Франции при Людовике XV, когда Версаль, столкнувшись с угрозой своей гегемонии со стороны Британии, Австрии и России, встал на позиции ревизии Вестфальского мирового порядка. В целях ослабления усиливающихся геополитических противников Франция создавала серию «болевых» точек, которые были призваны отвлекать их внимание в борьбе за перераспределение влияния. Данная историческая параллель позволяет утверждать, что США будут так же провоцировать серию кризисов в отношении России и Китая. Центральная Азия и ее внешний контур являются для этого удобной территорией с геостратегической точки зрения. С учетом того, что военно-политическое сотрудничество с Центральной Азией развивают все три державы, можно предположить, что в регион будут стягиваться элементы инфраструктуры, пригодной для ведения военных действий в рамках ограниченной региональной войны, в том числе опосредованного характера.

Особенностью нового этапа «новой Большой игры» может стать развитие соперничества в Центральной Азии не только по линии США-РФ и США-КНР, но и по линии РФ-КНР. Российское внешнеполитическое планирование должно учитывать фактор потенциальных провокаций со стороны США, которые будут предпринимать меры, чтобы нивелировать стратегическое партнерство России и Китая (фактически на это направлен и слом США режима контроля над вооружениями). Центральная Азия – регион, где могут возникнуть серьезные источники российско-китайских противоречий. С ростом экономической мощи Китая будут расти и его военные амбиции, амбиции в сфере безопасности, в том числе и в Центрально-Азиатском регионе.

Сейчас это кажется за гранью реальности. Однако в последние годы ужесточается позиция Китая по ряду проблем в Азиатско-Тихоокеанском регионе, например, в конфликте в Южно-Китайском море. При сохранении лидерства в торгово-экономической, инвестиционной и инфраструктурной областях в отношениях со странами Центральной Азии и с учетом наличия определенных территориальных притязаний Китай может проявлять более жесткий курс в рамках защиты своих интересов и в Центрально-Азиатском регионе. Более того, в середине 2010-х годов китайский лидер Си Цзиньпинь предложил странам АТР «новую концепцию безопасности», которая фактически представляет собой столь привлекательную связку «безопасность-развитие», призванную нивелировать целесообразность американских зонтичных гарантий безопасности. Эту же идею Китай может распространить и на центральноазиатское пространство, стремясь в том числе обеспечить безопасность Синьцзян-Уйгурского автономного района.

Реализует ли КНР свои амбициозные проекты, пока остается под вопросом. Однако России следует укреплять свои позиции в Центральной Азии и в Евразии, в целом, где она может выступать в качестве основного арбитра потенциальных региональных конфликтов и экспортера безопасности. Осмысление великодержавного соперничества в Центральной Азии как фактора развития современного мирового порядка могло бы способствовать более верному формированию российских приоритетов в этом регионе. Научные исследования в данной по данной проблематики внесли бы вклад и в повышение эффективности стратегического планирования и принятия внешнеполитических решений в нашей стране».

---

[1] Военная стратегия Китая, 2015 г. URL: https://www.abirus.ru/content/564/623/631/20508/

[2] Указ Президента Российской Федерации от 31.12.2015 г. № 683 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» / Официальный сайт Администрации Президента РФ.
URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/40391

[3] National Security Strategy of the United States of America, 2017. URL: https://www.whitehouse.gov/wp-content/uploads/2017/12/NSS-Final-12-18-2017-0905.pdf с. 25]

[4] См. Rashid A. Taliban: Islam, Oil and the New Great Game in Central Asia. - N.Y. : I.B. Tauris, 2002 

[5] »Астанинская» декларация глав государств-членов ШОС // ЦентрАзия, 6 июля 2005 г.
URL: http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1120666800

[6] Подробнее: Путин В.В. Новый интеграционный проект для Евразии — будущее, которое рождается сегодня // Известия, 3 октября 2011 г. URL: https://iz.ru/news/502761