Две родины, одна жизнь. Как таджики с узбеками русские деревни спасают

Дата:
Две родины, одна жизнь. Как таджики с узбеками русские деревни спасают


Фотографии сделаны автором в поездках по Тверской и Псковской областям в 2017 году


Каждое воскресенье два-три десятка парней и мужчин играют в футбол на школьной спортплощадке деревни Рождествено Тверской области.

Играют шумно, мощно, умело, как будто бы не было утомительной рабочей недели на стройках, ремонтах, фермах, пилораме, за баранкой. Сидящие на запасной скамье громко комментируют каждый пас и гол – но коренным жителям Рождествено не понять ни слова.

Футболисты говорят на таджикском – точнее, на архаичном, близком с средневековому фарси диалекте Ванчского района Горного Бадахшана, самого бедного региона самой бедной республики бывшего СССР.

В Рождествено, деревне с населением в четыре сотни человек, живет 47 таджикских семей из Бадахшана, говорит их «старший» по имени Паиравшо, кряжистый, крепкий мужчина, который управляет продуктовым складом в Твери, в получасе езды от Рождествено.

Семьи эти велики и постоянно пополняются новорожденными и родственниками, которые прибывают из Таджикистана, регистрируются, получают патент, устраиваются на работу на соседней ферме, в Твери или Москве (четыре часа езды), оформляют документы на российское гражданство – и везут сюда новых родственников.

«Родина уже в двух местах», – говорит Хаким, 19-летний племянник Паиравшо, только что забивший гол в деревенские ворота.

Для молодежи новая родина меняет жизненные установки – вопрос о женитьбе на таджичке для него не окончателен. «Здесь тоже девушки есть», – победным тоном говорит Хаким, поджарый, смуглый, говорящий на чистом русском языке.

«Условно лишние»


Об умирающих российских деревнях пресса, политики и горожане говорят не первое десятилетие. Смерть эта началась со сталинских колхозов и раскулачивания, которые превратили становой хребет России в безнадежно убыточную отрасль социалистического хозяйства.


Заброшенные деревни


Царская Россия была первым экспортером зерна в мире. Советский Союз превратился в крупнейшего импортера американской и канадской пшеницы. За торжество социализма и коллективного хозяйствования платили продажей нефти и газа, и стоило мировым ценам упасть в начале 1980-х, как нежизнеспособная махина рухнула.

Сильнее всего придавило деревню. Почти 36 тысяч российских деревень – каждая четвертая – имеют население в десять или менее жителей, согласно последней переписи 2010 года. Почти 20 тысяч сел стоят пустыми, зарастают бурьяном выше человеческого роста, и малейшей искры достаточно, чтобы безлюдная деревня (от слова «дерево») вспыхнула и умерла окончательно.

Из почти 143 миллионов россиян на селе сейчас живет 37.5 миллиона – то есть 26 процентов, согласно всероссийской переписи населения 2010 года. Первая перепись Российской Империи 120 лет назад показала, что тогда только шестая часть россиян (а было их 125.6 миллиона) жила в городах.

«У нас в сельской местности, – заявил в конце ноября московский градоначальник Сергей Собянин, – проживает сегодня условно лишних 15 миллионов человек, которые для производства сельскохозяйственной продукции с учетом новых технологий, производительности на селе, по большому счету, не нужны».

Можно списать эти слова на скоропалительное заявление чиновника, к деревне отношения не имеющего, но реформы последних лет подтверждают отношение власти к селянам: в результате «оптимизации» количество деревенских больниц уменьшилось в 4 раза, поликлиник – в 2.7 раза, а сельских школ – в 1.7 раза, согласно подсчетам независимого Центра экономических и политических реформ в Москве. Оптимизация зачастую вынуждает людей переезжать из умирающих деревень в села покрупнее.

Рождествено из числа последних – отчасти из-за дороги, которая связывает Тверь и город Кимры.

Природа не терпит пустоты


После футбола таджики расходятся – в несколько трехэтажных квартирных домов, которые стояли полуразрушенными 25 лет после развала совхоза; в деревянные избы, которые они купили за несколько сотен тысяч рублей или снимают за несколько тысяч.

Зрелище их игры или просто движение домой – невольная демонстрация силы в сельской глубинке, где пожилая, большая часть населения живет на пенсии, а большая часть молодежи едет в город. Немногие оставшиеся в деревне кормятся картошкой и овощами со своих огородов, а зарабатывают сбором грибов и ягод, которые продают самым денежным соседям, городским дачникам или приезжим перекупщикам.

«Грибы можно продать, клюквы продать, как еще заработать? – говорит Володя, житель соседней деревни Нестерово, к которой едва можно подъехать по разбитой грунтовке только на машине – общественный транспорт сюда не ходит. Он одет в замызганную камуфляжную куртку, у него недостает зубов и нет семьи.



Владимир из Нестерово


«Все хозяйство развалилось, все фермы. У каждой бабки раньше были овцы, коровы, сейчас ни у кого ничего нет, даже цыплят», – подводит он итоги последней четверти века.

На селе рожают катастрофически мало – и молодежь без оглядки уезжает в города.

«Раньше детей было – по четыре, по пять, – вспоминает пенсионер из Рождествено. – А сейчас боятся рожать».

Другое дело – жены мигрантов, молодые женщины в обязательных платках, которые водят детей в школу и детсад и высчитывают цены продуктов в главном деревенском магазине, который стоит возле полуразрушенной церкви Рождества Христова начала 19 века.

«Она со школы вышла, замуж вышла – и сидит дома, рожает, – говорит недовольная наплывом приезжих жительница Рождествено. – Как свиноматки, прости Господи».

В 2016 году, после векового перерыва, Россия опять стала крупнейшим в мире экспортером зерна и одним из ведущих производителей гречки, подсолнечного масла, сахарной свеклы и рапсового масла. Западные санкции ускорили возрождение сельского хозяйства, но оно неспособно изменить судьбу деревни – современные фермы и агрокомплексы механизированы и требуют в разы меньше рабочих, часть которых опять-таки – трудовые мигранты.

Еще эти фермы занимают гораздо меньше земли, чем разоренные колхозы и совхозы, и возникают преимущественно на юге страны. От Калининграда до Камчатки поля зарастают сорняками и подлеском, постепенно превращаются в леса, из которых они были вырублены сотни лет назад и жили, несмотря на войны, эпидемии, недороды и пожары.

В европейской части России картина запустения усугублена повсеместностью борщевика, сорняка высотой до четырех метров, который вызывает сильнейшие ожоги, слепоту и даже мутагенные реакции. Дети называют его «большевик».

А зимой к Рождествено уже подходят медведи.



Деревня Федотино в Псковской области


Антиподы

Родина новых жителей русских деревень – почти полная их противоположность. В кишлаках и аулах Средней Азии – избыток жителей и нехватка земли. Таджикистан занимает первое место по рождаемости среди бывших советских республик, на втором месте – Узбекистан.

Эрозия и засоление почв, изношенность оросительных систем, нехватка современной техники и удобрений, низкие зарплаты, а также невозможность податься в рабочие из-за упадка местных производств вследствие конкуренции с дешевыми китайскими товарами выталкивают селян на российский север.

С каждым годом усиливается таяние ледников и повышение температуры, которые угрожают сделать некоторые сельскохозяйственные области Средней Азии непригодными для жизни. «Фергана» уже писала о сокращении объема тянь-шаньских ледников почти на треть и о вероятности «водных войн» в регионе.

На новой родине с избытком хватает и воды, и работы.

«Они не боятся работы, выгодно отличаются от коренного населения, – говорит Дмитрий Кирданов, глава администрации Рождествено. – Они неагрессивные, культурные люди, главное – непьющие».

С самого начала наплыва бадахшанцев в деревню Кирданов понял, что «заселение никак не остановить, рынок жилья открытый», – и поэтому старался разрешать или предотвращать конфликты с коренными жителями, просвещал новоприбывших по поводу особенностей поведения и культуры.

Буквальная «однородность» новых жителей сплачивает – и способствует разрешению конфликтов. Паиравшо появился в Рождествено одним из первых – и все жители деревни, таджики и русские, обращаются к нему в случае споров.

«Был у них байрам, как его, их понаехало, я подумал – откуда их столько взялось? – рассказывает один из местных жителей о праздновании Курбан Байрама. – И больно здорово включили музыку. И я не выдержал. Я подошел к их старшему, говорю: вот если бы я на всю деревню включил русскую музыку? Он сразу (имитирует лопотание). И они сразу прикрутили музыку. Всё, вот один инцидент лет за шесть».

Жители деревни отзываются о новых соседях в основном положительно, хвалят за трезвость, уважительное отношение к пожилым, любовь к чистоте и работоспособность. Однако поводы для конфликтов находятся.

«Они очень не любят, когда им вспоминают мать, – говорит хозяин дома в Рождествено. – Ванька русский, когда по пьянке, да я, да твою… А они запоминают. Одного его подкараулят, группой».



Женщина-таджичка, Рождествено


Дети бадахшанцев сейчас составляют половину 70 учащихся местной школы – начало их учебы обозначило еще одно столкновение культур.

«Дети принесли специфически азиатское отношение к женщине», – дипломатично описывает Кирданов повелительное отношение мальчиков к девочкам – «своим» и местным. Но после созыва схода, где местные и новоприбывшие сумели договориться, «к девочкам перестали грубо относиться», говорит он.

Лучше, чем китайцы?


Назимжон Солиев с женой и тремя детьми живет в Рождествено в съемной квартире. Получил вид на жительство, ждет российского гражданства. Работает в деревенской школе кочегаром – в две смены, за 15 тысяч рублей в месяц.

Осенними ночами ходит в кочегарку дважды – в час и в шесть. С наступлением холодов ходить приходится каждый час – за 50 метров от дома, мимо сухих скелетов борщевиков и сверкающей, черной горы угля. Солиеву 35 лет, он говорит на чистейшем русском, цитирует Омара Хайяма на фарси, может порассуждать о терминологии в мусульманском богословии – и философски относится к демографическим проблемам России.

«Лучше вы, чем китайцы», – сказал ему бывший начальник в Ленинградской области.

Солиев – один из немногих таджиков не из Бадахшана в Рождествено. Было несколько узбеков, есть армянские семьи, «но они как коренные», – говорит Кирданов. Мигранты заселяют деревни по национальному и областному принципу: где-то наплыв узбеков из Бухарской области, где-то еще – таджиков из Согдийской.



Нозим Солиев, Рождествено


Заселение начинается с появления информации о пустых домах или дешевых землях, говорит Шухрат Ганиев, аналитик Гуманитарного правового центра в узбекской Бухаре, который с 2000 года дважды предпринимал объезд российской глубинки, чтобы понять, как формируются «узбекские деревни».

Первые уехавшие мигранты или местные деятели – чиновник, фермер или «бригадир» – обещают договоры на аренду или покупку будущего урожая, помощь с разрешениями на работу и прочей бюрократией, после чего начинается небольшой исход, говорит Ганиев.

«Освоение» деревни может начаться с одного мастера на все руки, который оседает в селе, забирая заказы на строительство и ремонт. Таким мастером был Саидулло Садыков, с которым автор проехал почти четыре тысячи километров в автобусе Бухара – Москва. В деревне за сотым километром от Москвы он был как раз таким вот «узбеком на все руки» – и в итоге привез с собой племянника.

Ганиев выделяет три формы появления мигрантских социумов.

Первая – наем сезонных рабочих, которые приезжают с семьей. Это характерно для южных российских регионов с интенсивным сельским хозяйством: Волгоградской области, Калмыкии, Краснодарского края, - говорит он.

На российском севере и в Зауралье больше стихийного заселения в деревнях, где администрация готова заселить людей в пустующие дома.

«Это вариант переезда именно кишлаками, – говорит Ганиев. – Обычно это многолетняя практика и в дальнейшем интеграция в местный социум».

Третий вариант – без интеграции – это мигранты, которые выбирают деревню из-за дешевизны аренды и проживания, а сами работают в крупных городах, говорит он.

Особняком стоят узбеки, бежавшие из южного Кыргызстана после этнических чисток 2010 года и осевшие в Самарской области.

«Как правило, они довольно замкнуты и не общаются с другими социумами, в том числе и с узбеками из Узбекистана, – говорит Ганиев. – Они религиозны и весьма консервативны».



Шухрат Ганиев


Невидимки


Новых деревенских жителей трудно учесть – большая часть таджикских жителей Рождествено уже стала российскими гражданами, выпав из статистики учета мигрантов. Графа «национальность» в российских паспортах отсутствует, а всероссийская перепись не проводилась с 2010 года. Списки собственников домов по населенным пунктам не составляются с 2003 года.

Федеральная миграционная служба, недавно ставшая частью Министерства внутренних дел, дает только общие цифры по присутствию иностранцев в России, без деления на город и село. Да и как его отразить, если человек может быть прописан в деревне, жилье снимать в райцентре, а работать в городе?

Неудивительно, что они редко попадают в поле зрения СМИ, политиков и ученых. Почти десяток ведущих исследователей демографических процессов, связанных с миграцией, сказали, что тема им знакома мало, и им неизвестны работы коллег. Все они, однако, признают рост количества среднеазиатов в российских деревнях.

«При таких огромных масштабах миграции естественно, что какая-то часть осядет в деревнях, – говорит Вячеслав Поставнин, бывший заместитель директора Федеральной миграционной службы и президент фонда «Миграция XXI век». – Но ещё раз скажу, и об этом я говорю публично – статистика отвратительна, да и ту пытаются закрыть!»

Данные двух всероссийских переписей населения – за 2002 и 2010 годы – показывают взрывной рост количества этнических таджиков, незначительное, но быстро растущее количество киргизов и почти двукратное падение количества этнических узбеков.


Итого, количество среднеазиатов на селе увеличилось с примерно 120 тысяч до 145 тысяч человек, однако «эти данные практически не учитывают временных трудовых мигрантов, две трети из этих [учтенных в статистике] людей имеют российское гражданство», – говорит Евгения Чернина, демограф «Центра трудовых исследований» Высшей школы экономики.

Данные опросов косвенно отражают число мигрантов на селе.

Только 8 процентов российских селян (и один процент горожан) говорят, что в их населенном пункте нет мигрантов, тогда как 46 процентов (и 70 процентов горожан) считают, что их «много» или «скорее много», согласно опросу ВЦИОМ, проведенному в ноябре 2016 года.

Две трети всех опрошенных ВЦИОМ считают, что ввиду многодетности приезжих «постепенно коренное население окажется в меньшинстве»; 22 процента полагает, что без мигрантов «невозможно решить демографическую проблему»; и рекордные 78 процентов уверены, что государство «должно ограничить» приток мигрантов.

Опрос «Левады-Центра», проведенный в августе 2017-го, показывает, что 27 процентов россиян испытывают «раздражение, неприязнь и страх» по отношению к выходцам из Средней Азии. Сходные чувства к уроженцам Закавказья испытывает 28 процентов опрошенных, «никаких особых чувств» не испытывают, соответственно, 62 и 60 процентов, а «уважение» к обеим группам чувствуют по 4 процента. Эксперты «Левады» поясняют, что впервые в послесоветской истории среднеазиаты почти сравнялись с кавказцами по уровню негативного отношения.

Демограф Поставнин сравнивает нынешний наплыв мигрантов с последствиями монголо-татарского ига, когда кочевники оседали в регионах, сейчас относящихся к югу России и Украины, а часть местного населения смешалась с новоприбывшими, тюркизировалась и приняла ислам, положив начало современным татарам, чувашам, ногайцам и кумыкам и сыграв ключевую роль в этногенезе казаков.

Он считают клановость приезжих, которая позволяет им консолидировать капиталы, и коррупцию российских чиновников главными факторами роста и экономического усиления новоприбывших.

«Всё это позволяет приобретать жизненно-важные объекты собственности и влиять на власть, что создаёт благоприятные условия для роста численности диаспор», – заключает он.

Рассадник терроризма или политическая сила?


Третьего апреля 2017 года в Санкт-Петербурге произошел теракт, погибло 15 человек, несколько десятков было ранено. Силовые ведомства назвали исполнителем теракта Акбаржона Джалилова, ошского узбека с российским паспортом.

Вскоре выяснилось, что один из предполагаемых организаторов взрыва, еще один уроженец Оша Аброр Азимов был прописан в деревне Шульгино Селивановского района Владимирской области. Пресса охарактеризовала деревню как «умирающую».

Затем под броским заголовком «Таджики-террористы полегли под Владимиром» Газета.ру сообщила о ликвидации все в той же области двух граждан Таджикистана, которые не были связаны с Азимовым, но «подозревались в подготовке теракта».

Значит ли это, что деревни превращаются в рассадник терроризма?

«Таджики не настроены радикально», – подводит итоги многолетнего общения с приезжими Кирданов.

«Те, кто в селах оседают, гораздо меньше радикализуются, – считает Екатерина Сокирянская, директор московского Центра анализа и предотвращения конфликтов и один из ведущих российских экспертов по исламскому радикализму. – Ближе к земле, дальше от идеологических веяний».

Приняв российское гражданство, мигранты становятся избирателями – и политической силой в отдельно взятой деревне.

«Это весьма управляемая аудитория для политиков в регионах, – говорит эксперт Ганиев. – К сожалению, она послушна своим лидерам, абсолютно управляема и запугана. А это идеальный набор для выборов».

В Рождествено таджики дружно голосуют за «Единую Россию».

«Через старших всегда добиваемся явки, – говорит мэр Кирданов. – Ими пытались воспользоваться как электоратом варяги всяческие. Но они питают доверие к власти, сейчас они откровенно говорят – больше продаваться не будем».


Мансур Мировалев. Фото автора

«Фергана» будет благодарна за вашу информацию о расселении среднеазиатских мигрантов в российской деревне. Если вы знакомы с этим явлением, сами являетесь мигрантом из Центральной Азии, напишите нам в редакцию и расскажите свою историю. Адрес для связи – ferghana@fergananews.com.

Международное информационное агентство «Фергана»


Поделиться:

Дата: