Кирилл Коктыш. Статья в Газете.ру о конце Союза.

Кирилл Коктыш. Статья в Газете.руо конце Союза.

Действующий союзный договормежду Россией и Белоруссией явно выработал свой ресурс. И проблематикабелорусско-российских отношений сегодня сводится к главному вопросу: могут либыть найдены некие новые смыслы совместного существования двух соседних стран

Нынешнее обострение белорусско-российских отношений, начавшееся сгромкого отказа России предоставить Белоруссии последний полумиллиардный траншкредита и продолжившееся «молочнойвойной» и белорусским бойкотом саммита ОДКБ, при всей своей внезапности, носитсистемный характер и было вполне ожидаемо. Правда,

всерьез осложниться отношения должны, по идее, лишь годачерез два, когда Россия построит БТС-2 – нефтепровод, по которому нефть должнабудет двинуться в обход Белоруссии. А нынешняя конфронтация носитпредварительный и преходящий характер и является, главным образом, российскойреакцией на вступление Белоруссии в «Восточноепартнерство».

Последнее, в его нынешнем виде, является попыткойвосточноевропейских стран объединиться в «буфер»между РФ и Европой, с тем чтобы зарабатывать на транзакциях между внешнимибольшими соседями. Разумеется, Россия не могла это оставить без внимания и вответ сняла большинство тех привилегий, которым до этого пользовалась Белоруссия,что, собственно, и породило всю цепочку сегодняшних громких событий.

Союзники поневоле

Должно представляться странным, что откровенно дезинтеграционныедействия, предпринимаемые с обеих сторон, как-то, строительство Россиейобходного нефтепровода, с одной стороны, и вхождение Беларуси в явнонедружественный России европейский интеграционный проект – с другой,осуществляются союзными странами, состоящими в едином союзном проекте. Какминимум, это свидетельствует либо о нефункциональности, если не полном провале «союзного государства», либо о том, чтосоюзный проект уже выполнил свои задачи, выработал свой ресурс и теперьпостепенно «сходит на нет».Правда, в этом случае надо будет признать, что этот проект изначально имелнесколько иное смысловое наполнение, нежели то, что содержалось в публичныхдекларациях.

Если непредвзято посмотреть на вещи, то мы увидим, что

изначальной прагматикой, приведшей к возникновению союзногогосударства, была нефтегазовая. Через Белорусссию проходит порядка 80% российскойнефти, экспортируемой на Запад, и союзный проект для России, в первую очередь,был способом хеджировать риски транзита.

Именно безопасность последнего и обеспечивалась многочисленнымиформальными и неформальными льготами, которые получала Белоруссия от России.Льготы были отнюдь не малыми и, по данным, озвученным Путиным в 2006 году послеснятия с Белоруссии нефтяных льгот, составляли не менее 40% белорусскогобюджета. Речь тут шла не столько о специальных ценах на энергоносители, сколькоо готовности России перекладывать на свой бюджет значимую долю белорусской ценына газ: именно на российские бюджетные средства закупалась белорусскаяпромышленная продукция, наибольшее количество которой экспортируется в Россию.За счет торговли с Россией формируется половина белорусских доходов отэкспорта. Вторая половина приходится на Европу, но в страны ЕС Белоруссия, восновном, поставляет продукцию нефтехимии и нефтепереработки, которая опять жепроизводится из российского сырья.

Обилие союзных деклараций с обеих сторон эту изначальнуюпрагматику никак не расширило, она так и осталась единственной. Очевиднаяпричина тому – узость прагматической «точкисоприкосновения», что не требовало вовлечения в транзакции достаточногоколичества заинтересованных групп с обеих сторон. Иными словами,

союз России с Белоруссией был в первую очередь союзом,заключенным персонально с белорусским президентом, но никак не с белорусскимобществом в целом.

Отсутствие более широких точек соприкосновения делало всюконструкцию по определению неустойчивой, как неустойчиво все, что базируется наодной точке опоры. Поэтому вопрос о том, когда она зашатается, на самом делевсегда был лишь вопросом времени.

При этом отнюдь нельзя сказать, что Россию не устраивало такоеположение дел. Напротив, в течение долгого времени оно воспринималосьроссийским политическим классом как нормальное и даже как единственновозможное. Такой взгляд на вещи не сильно изменила и путинская эпоха: когда сначала 2000-х годов российские внешнеполитические цели стали детерминироватьсяэкономической прагматикой, целью было отнюдь не расширение точек опоры союзногопроекта – в первую очередь речь шла об оптимизации издержек. Такой подход,вероятно, был бы абсолютно оправдан, если бы речь шла о корпорации, которая какраз и обязана в первую очередь оперировать понятиями экономическойцелесообразности. Но у государства «целесообразность»несколько иная: оно, разумеется, обязано получить прибыль, но не столько вденежном, сколько в социальном капитале, т.е. в человеческом развитии. Главным «доходом» государства являетсяквалифицированная рабочая сила, инновации, и, наконец, поддержка на выборах.Надо признать, что в рамках союзного государства такого рода задачи если иставились, то только на уровне мало к чему обязывающих деклараций. Да и вотношении постсоветского пространства в целом Россия, в общем-то, не ставилаполитические задачи в полном смысле этого слова.

По сути, внятной политической концепции российскихинтересов в отношении постсоветского пространства так и не появилось.

При том что на экономическом языке эти интересы как раз былиболее чем внятно сформулированы и артикулированы.

Нефтепровод конца дружбы

Экономизм внешнеполитического подхода рано или поздно, но снеизбежностью должен был поставить вопрос об оптимизации издержек. И этотвопрос встал – вначале с ростом нефтяных цен, когда актуальным стало распределениесверхприбылей и целый ряд привычных схем стал восприниматься какрастранжиривание ресурсов, а затем с наступлением кризиса, когда возникланеобходимость кардинально сокращать издержки. И самой большой «издержкой» стали транзитные страны, привыкшие хорошо кормитьсяза счет транзита и отнюдь не готовые умерять свои аппетиты.

Проектов, которые должны оптимизировать издержки, на сегодня три.Это два газопровода, СЕГ и Южный поток: они должны будут напрямую доставлятьроссийский газ в Европу, минуя, в первую очередь, Украину, через которую идетпорядка 80% российского газа. И БТС-2, нефтепровод, который должен будетнаправить нефть в обход Белоруссии. Таким образом

момент достройки БТС-2, который планируется на 2011 год, идолжен стать моментом исчерпания повестки дня союзного проекта: единственноепрагматическое основание, которое реально скрепляет обе страны, попростуисчезнет.

При этом политическая недостаточность российской внешней политикив отношении постсоветских стран (если,конечно, исходить из того, что политические интересы России тут все жесуществуют), отнюдь не предполагает кардинально иного положения дел в этихсамых странах. Ни одна из восточноевпропейских постсоветских стран не только непредставляет собой содержательной альтернативы российской модели, но и,напротив, в значительной степени является производной от нее.

Возможность извлечения узкими группами правящих элит значимогоресурса из отношений с Россией позволила им построить более или менеевыраженные распределительные системы, что, в первую очередь, и произошло вБелоруссии. Проблема тут не в распределительной системе как таковой, а в том,что ресурс извлекался извне: политика – это в первую очередь перераспределениечасти доходов, изъятых в виде налогов и повинностей, а если основу доходовсоставляют совсем не уплаченные налоги, то попытки спрашивать с государства исамим населением воспринимаются как малообоснованные. Деполитизация же начастном уровне оборачивается превращением жизни в существование: слишком многиежизненные смыслы оказываются нереализованными и утраченными за отсутствиемпространства для их развертывания в реальности.

В поисках новых смыслов

Разворачивающийся мировой кризис, впрочем, уже поставил подвопрос саму возможность экономической прагматики как основы политики. Рынки «схлопываются», объемы мировой торговлиустойчиво падают, и перед всеми без исключения государствами встает вопрос онеобходимости опоры, в первую очередь, на внутренние ресурсы и внутренниерынки. Возможность выстраивания российской идентичности исключительно какэкспортера энергоносителей на мировой рынок оказалась в новых условиях крайнесомнительной. Признаков же строительства иной идентичности пока особых нет.

Для нынешней Белоруссии реализация Россией «оптимизации издержек», если этот курс все же будет реализован,вполне может обернуться катастрофой. Российские дотации стали неотъемлемойчастью бюджета, иные же рынки в условиях кризиса найти будет попростунереально.

Падение экспортных доходов с неизбежностью разрушит тотсоциальный контракт, на котором базируется сегодняшняя белорусская система,когда приемлемый уровень социальных программ обеспечивает признание населениемлегитимности монополии власти на политику. Предсказуемо произойдет активизациясоциальной жизни. Однако продолжение падения уровня жизни, которое тогда будетпроисходить в силу невозможности воспроизводства прежней экономической модели,отсутствие иной модели даже на уровне концепции, не говоря уже об общественномконсенсусе по этому поводу, не позволяет выдавать сколь-нибудь внятный прогнозв отношении исхода такого развития ситуации.

Таким образом проблематика белорусско-российских отношенийсегодня сводится к вопросу о том, могут ли сегодня, при очевидной исчерпанностипрежних общих смыслов, быть найдены некие новые смыслы совместногосуществования? Иными словами, сможет ли Россия сформулировать политические целив отношении постсоветского пространства, которые выходили бы за рамкиэкономической прагматики и касались бы человеческого капитала, ради которого –как бы это ни выглядело со стороны государства – государства и существуют?

И сможет ли Россия стимулировать превращение постсоветскихэлит из клиентских групп, привыкших перераспределять российский ресурс, в нечтоболее серьезное – и вырасти при этом сама?

Сама постановка такой задачи потребует кардинальногопереосмысления парадигмы, в которой сегодня существуют и российское, ипостсоветские государства. Однако от этих вопросов, похоже, уже не уйти.

При этом социальные точки опоры для выстраивания системных, взаимоинтересныхи равноправных отношений как раз пока сохраняются. Недавно презентованныйЦИРКОНом очередной «Евразийскиймонитор», в рамках которого в этот раз исследовалось восприятие событийсоветской истории населением постсоветских стран, показал, что в полной мере «титульными нациями» СССР полагали себятри славянские нации. При этом, что интересно, белорусы и украинцы полагаютСССР своим проектом едва ли не более, нежели россияне, тогда как в другихпостсоветских странах уже произошло более или менее кардинальное переосмыслениесоветской истории. Так, скажем, для грузинского общественного мнения «плохим» является все, что полагалосьхорошим для СССР, и наоборот. Это приводит к интересным парадоксам массовогосознания, когда в равной мере плохи и сталинские репрессии 1937 года и ХХ съездКПСС, разоблачивший культ его личности. Соответственно и историческая память,как показывает современная история, вещь вполне изменяемая и пластичная, иимеющийся между россиянами и белорусами ресурс взаимного приятия не будет самсобой существовать бесконечно долго.

Автор – доцент кафедры политической теории МГИМО МИД РФ.