Эргали Гер. Про Самарканд. Записки путешественника

Журнал «Хан-Тенгри» продолжает публиковать путевые заметки своего главного редактора. На этот раз – про Самарканд.

Машина времени

В Самарканд домчался на «Афрасиабе», скоростном поезде, всего за два часа. Выехали из Ташкента с его роскошными проспектами, особняками, дворцами, набрали скорость за 200 км и полетели, как на машине времени, отматывать время назад, в натуральный окраинный совок с замызганными панельными бараками в два-три-четыре нестандартные этажа, белёными домиками без окон с удобствами во дворе, замусоренными безлюдными автостанциями. Мелькали приметы прошлого: жигули, ЗИЛы, тощие тракторы «Беларусь», отработавшие своё ещё в прошлом веке, невзрачные коровёнки, пасущиеся в осенних масличных и абрикосовых рощах, и невзрачные же путники, плетущиеся по каким-то своим очевидно безрадостным делам, совершенно советские по обличию, в задрипанной одежонке очень такого узнаваемо-советского кроя. Унылое, доложу вам, зрелище эта азиатская районка, в особенности на плоской равнине.

Впечатление усиливалось тем, что сидел я спиной по ходу движения – меня наяву со страшной скоростью тащило в прошлое. Разница между столицей и окраиной била по глазам даже сильнее, чем в России. У нас она в основном в уровне доходов или, скажем так, в самом подходе к жизни, в жизненной философии, здесь же прокручивался какой-то натуральный Земекис (Роберт Ли), то есть хлоп! – временной разрыв – и здрасьте вам, дорогие товарищи-дехкане... 

А в вагоне летящего «Афрасиаба» тихо, тепло, стюарды катают тележки с напитками и едой, совершенно как в самолёте. 

Мне досталось место в первом ряду. Через проход в двух креслах разместилась молодая пара с грудничком и мальчиком лет пяти. Прямо передо мной сидела сильно беременная, совсем юная с виду красавица – да и непосредственная моя соседка, женщина лет 25-ти очень интересной наружности, тоже оказалась на седьмом месяце. Короче, наш конец вагона напоминал немножко такой слащавый предбанник рая (начало дешевого фильма-катастрофы) – где мне, филину среди горлиц, отводилась роль улыбчивого Мафусаила.

 

Соседку звали так красиво и экзотично, что пришлось дважды переспрашивать. В результате мы остановились на Янике, сильно сокращенном варианте. Яника ждала девочку, причём вторую, первой уже четыре годика. Живёт в Янгиюле, это час езды от Ташкента, работает, естественно, в Ташкенте, руководит отделом продаж крупной фирмы стильной мужской одежды. В Самарканд едет в командировку, там у фирмы четыре магазина. Необычность имени объясняется тем, что она наполовину татка, наполовину татарка из крымских. (Чем-то мы похожи, подумал я.) Но дома её кличут "узбечкой", поскольку в семье она единственная с узбекским паспортом. У мамы – российский, у мужа – украинский, он наполовину кореец, наполовину х..хол (так выразилась сама собеседница). И в семье они, естественно, говорят по-русски.

- А на работе?

- И на работе, а как же! У нас магазины в Нукусе, Бухаре, Самарканде, Ташкенте, а ещё в Киргизии и Казахстане. Иначе не сговоришься. Только в андижанском отделении у нас работают три лоботряса, которые ни бум-бум по-русски, я с ними общаюсь через Гугл. За год так и не научились оформлять документацию... 

- Ты что, не понимаешь по-узбекски?

- Ну, так, процентов на тридцать, самое бытовое...

- А это возможно – всю жизнь прожить в Узбекистане и не говорить по-узбекски?

- Да запросто, - собеседница моя пожала плечами. – Я раньше вела тренерские курсы для продавцов – исключительно по-русски, разумеется. Продавцы модной одежды должны говорить по-русски.

При этих словах девочка, которая в животе, то ли зааплодировала, то ли засучила ногами. Пришлось её успокаивать.

Дальше – больше. Выяснилось, что у Яники дома два палевых лабрадора и один мопс. Пошёл интенсивный обмен фотографиями двух палевых на одного чёрного. В кадр с Лайтом попала Сонька, пришлось пояснять – вот мол, младшенькая.

- Красавица! – похвалила Яника. – А сколько всего?

- Три дочери и сын.

- О, здорово! У нас говорят – у кого три дочери, тому обеспечено место в раю. И сколько старшим?

Ну, говорю, девочкам по сорок два. Яника замешкалась.

- А вам, простите, сколько?

- Шестьдесят шесть, - говорю. – А ты как подумала?

- Вообще-то подумала, что пятьдесят, а детям – ну, лет по двадцать, наверное...

Вот так-то, ребята. Поздравления принимаются в виде лайков.

Естественно, что в Самарканде мы вышли вместе и решили, по совету Яники, чуть-чуть отойти от вокзала – цены у таксистов снизятся на порядок. Я с наслаждением закурил. 

- Я тоже раньше курила, - не без зависти призналась моя спутница. – Потом бросила, когда забеременела. Потом опять закурила, когда перестала кормить. Теперь вот опять бросила. Четырнадцать лет курила.

- Это что, прямо с детского сада? – удивился я.

Яника улыбнулась.

- Ну, тебе на вид точно лет двадцать пять, - признался я, уже соображая, что к чему.

- Я тоже так думаю, - сказала очень довольная моим замешательством Яника. 

Выяснили, что наши гостиницы рядом, сели в одну машину. Таксист, похожий на чечена, сходу рванул, выехал на вторую полосу, вильнул на первую, чуть не упёрся в задок впередиидущей машины, затормозившей на светофоре, и бешено засигналил.

- Ты, часом, не чечен? - спросил я.

- Нет, - ответил таксист. - Я азербайджанец.

- А сигналишь по-чеченски.

- А ты откуда? 

- Из Москвы.

- Из самОй Москвы?

- Из самОй.

- Я азербайджанец, - повторил таксист. – А паспорт у меня вообще украинский.

Яника на заднем сидении захихикала.

Таксист, руля левой, правой полез в бардачок и протянул мне два документа: вид на жительство в Узбекистане и украинский паспорт. Сразу видно: человек бывалый, знающий, как положено вести себя с москвичами. 

- Верю-верю, не надо, - вот всё, что я мог ответить.

Мы довезли Янику до гостиницы. Я помог ей выйти и пожелал удачи во всём. Вот ведь какие крепкие женщины эти татки! Мало того, что на седьмом месяце ездят в командировки – так ведь и не спросила, кто я, кем работаю и по каким делам в Самарканд. Раз мужчина сам не говорит, спрашивать некрасиво. А ведь распирало, я видел. Замечательная порода.

Потом мы с таксистом долго плутали в поисках моей гостиницы. Я уж ему и адрес, и район, и карту показывал – не соображает. Пришлось включить собственный навигатор и руководить до упора. Точно не чечен.

Бросив вещи в номере, вышел на площадь Регистан и увидел сразу восемь свадеб, восемь невест. Машина времени работала в Самарканде на полном ходу. Я любовался старинными медресе и молодыми невестами, стараясь не думать о том, что совсем недавно, за неким временным разрывом, видел иных из них в вагоне «Афрасиаба». В более зрелом, скажем так, положении.

 

Русский Самарканд

Одно из нечаянных открытий в поездке - русский Самарканд. Или, как его теперь именуют, Самарканд колониальный. Это, фактически, целый город - ну, теперь городской район - отделённый от старого города с его мечетями и махаллями Университетским бульваром. Самое забавное, что там, где он заканчивается - за бульваром, на подъезде к махаллям и святыням - воздвигнута трёхметровой высоты надпись SAMARKAND. Указатель, который в центре города выглядит непонятно зачем, если не понимать всех этих восточных тонкостей. 

Так вот. Русский Самарканд - это ожерелья особняков в стиле "модерн", купеческие дома не без купеческих причуд, торговые ряды, жилые дома докторов, адвокатов, бухарских евреев, чиновников и прочих. Это широкие улицы, бульвары, скверы. Он больше старой Коломны и много её богаче. Это самый комфортная жилая зона Самарканда, если условно районировать его на колониальный, советский и туземный (последний термин употребляю не в уничижительном смысле, а в буквальном - тутошний, от здешней земли и глины). Не удивительно, что именно в русском Самарканде базируются головные офисы сегодняшних завоевателей, всех этих самсунгов, хуавэев и иже с ними. Самые дорогие отели, рестораны, торговые центры - тоже здесь. Здесь, в русском Самарканде, комфорт и гигиена начисто бьют экзотику. 

В Самарканде колониальном меня удивил мемориал "Скорбящей матери", воздвигнутый в честь уроженцев города, павших в годы Великой Отечественной войны. Удивил, во-первых, тем, что точно такой же памятник я видел в Ташкенте. Вот только, в отличие от ташкентского, где надписи были на узбекском и русском - "Ты всегда в наших сердцах, родимый" - самаркандский памятник дублирует узбекскую надпись по-английски: "You are always in our heart, my dear"... 

Знаете, я до сих пор это перевариваю - и не могу переварить. С одной стороны, понятно, что Самарканд - одна из жемчужин мирового туризма, не все приезжие знают узбекский и русский, зато английским владеют все... Резон? Наверное, для кого-то резон. Но всё же, всё же - не в рядах союзников сражались и погибали самаркандцы, а плечом к плечу вместе с нами, и дублирование узбекской надписи на русский в Ташкенте как бы подтверждает это воинское братство. Ведь не для туристов воздвигают подобные мемориалы, верно? - Тоже верно.

А ещё это можно расценивать как некий шажок, некий жест в новой "Большой игре". Непонятно только, зачем вовлекать в неё павших. Павшие своё отыграли.

 

Портал

В Самарканде, в северной части города, есть одно выбитое место. Место страшной силы. Называется – городище Афрасиаб. Оно серыми лёссовыми обрывами, специально подрубленными в древности для неприступности, нависает над левым берегом арыка Сиаб. На правом берегу – махалли, гомон рынка, громады древних мечетей и медресе, бесчисленные чайханы, одуряющий запах плова с утра до обеда, ближе к вечеру – поддразнивающий аромат шашлыков. На левом берегу пахнет пылью и глиной, больше ничем. Живым тут нет места. Оно выбито – и выбито навсегда.

А ведь тут жили. И не то что издревле, а испокон. Следы первых людских поселений на Афрасиабе датируются XXV веком до нашей эры. Город Марканда, расположенный на городище, был крупным торговым центром ещё до прихода Александра Македонского, а в эпоху эллинизма – расцвёл. Появляются вкус к жизни – и просто вкус: резной гипс, алебастр, жженный облицовочный кирпич самых разнообразных форм, глазурованная керамика (самая популярная расцветка – яичница с зеленью). И они никогда не были воинами, эти са-маркандцы – всегда торговцами на перекрёстке Великого Шелкового пути. 

(Кстати – сам термин ВШК появляется только в ХIX веке. Его впервые употребил Фердинанд фон Рихтгофен, географ и востоковед, дядя лучшего аса времён Первой мировой войны Манфреда фон Рихтгофена – странно, не правда ли?). 

Торговые караваны и всадники с копьями привозили в Самарканд греческих богов, зороастризм, буддизм, христианство несторианского толка и, наконец, веру в Пророка. Но главной религией самаркандцев уже тогда (как и сейчас) были деньги и плов. 

Соседи не без зависти судачили, что самаркандцы новорождённым мальчикам смазывают ладошки мёдом, дабы денежки прилипали к рукам. Так оно до сих пор. В Самарканде очень рекомендую при покупке любого товара или услуги первым делом переспрашивать (с удивлением): «Сколько-сколько?!» – тем самым вы просто выигрываете паузу, позволяющую настроиться на шахматы деловых переговоров. Скорее всего, вы получите «детский мат» от здешних Каспаровых – но практиковаться полезно и для общего развития, и для вашего кошелька.

А ещё жители городища фамильярничали с мертвецами. Своих покойников они относили в специально выгороженные места, дахмы, где их принимали шакалы и грифы (чуть не слетело с языка – специально обученные) – ну, и солнце с червями – а дочиста обглоданные кости помещали в специальные короба, оссуарии, и хранили у себя дома. Оссуарии были самых разнообразных форм, со временем они сделались отдельным жанром искусства и занимали, я так представляю, немалую часть жилых/подсобных помещений. 

А потом прискакали арабы. Войско арабов возглавлял двоюродный брат Пророка Кусам ибн Аббас. И вот этого великого человека какие-то нехорошие люди обезглавили на Афрасиабе прямо во время намаза. Но Кусам ибн Аббас не умер. Он взял свою голову под мышку и с невероятным достоинством спустился в какую-то расщелину, в которую потом пытались спуститься многие, но никто не возвращался, кроме одного, успевшего поведать, что видел Кусама живого в загробном мире – поведав, единственный свидетель тут же скончался. Место назвали Шахи-Зинда – «Живой царь» – и возвели над расщелиной мавзолей.

Так на Афрасиабе открылся вход в мир иной – то, что теперь называют модным словом портал.

Наличие портала не очень хорошо отразилось на самаркандцах. Во-первых, они уверовали в свою избранность и возгордились. Во-вторых, всяк хотел быть похороненным ближе к проходу, а где есть интерес, там и нажива. В третьих, такая интересная близость невероятно обостряла аппетит к жизни во всех её проявлениях, из которых главным для самаркандцев было вовсе не совершенствование в боевых искусствах, как вы могли подумать, а опять-таки плов.

(Говорят, что самаркандские мужчины, меряясь возможностями, не спрашивают, сколько раз ты можешь удовлетворить женщину. Спрашивают: «А на сколько человек ты можешь приготовить плов?» – И самое резкое высказывание о России, услышанное за всю поездку опять-таки от самаркандского таксиста, звучало так: «В Москве совсем нет жёлтой моркови! Она там вся красная!» – Я, как перебежчик, посокрушался вместе с таксистом.)

Солнце этого лоснящегося жиром города закатилось с приходом монголов. Отрар, Ургенч, Худжанд сражались долго и яростно – стотысячный Самарканд, после двух неудачных вылазок, решил с монголами сторговаться. На пятый день осады отправили к монголам пышную делегацию с достойными дарами. Дары монголы приняли, вошли в город, забросали горящей нефтью цитадель, где укрылись наёмные воины-кочевники, знавшие, что такое монголы, – остальным жителям велено было собирать манатки и выходить за стены города. Там их разделили на женщин и мужчин, отобрали ремесленников, остальных раздели-обобрали, потом долго, кляня жару, убивали – очень много было народу.

Вот таким прискорбным для самаркандцев образом выяснилось, что не всё на свете продаётся и покупается. И не всех можно умастить пловом.

Говорят, что монголы сравняли город с землёй – по мне, так вряд ли. Чтобы практичные, экономные в каждом движении воины занимались такой ерундой... Ведь не тронули они мавзолей Кусама ибн Аббаса. Скорее всего, поработали время и сами уцелевшие самаркандцы, перенёсшие город на правый берег Сиаба, подальше от портала. Так или иначе, Афрасиаб опустел навсегда. В XIV веке, при великом Тимуре, сюда из Мосула перевезли частицу мощей библейского пророка Даниила, и это предпоследнее громкое захоронение окончательно закрепило за городищем статус Города Мертвых. Рядом с «Живым царём» возводили свои мавзолеи великие полководцы, их жёны, отпрыски и святые. Имена многих из них канули безвозвратно, так что на Шахи-Зинде можно обнаружить и Могилу Неизвестного Святого, и могилу неизвестной женщины-девственницы, и совершенно пустой мавзолей утонченной иранской работы, воздвигнутый для одной из жён Тимура – после смерти великого её отдали замуж за простого смертного и посчитали недостойной собственного мавзолея. 

В мае 1886-го года армия эмира бухарского Музаффара, преследуемая русскими войсками генерала фон Кауфмана, пыталась укрыться за стенами Самарканда – но самаркандцы, хорошо посчитав, закрыли городские ворота перед носом своего повелителя. Кауфман вошёл в город, оставил там небольшой гарнизон и бросился преследовать Музаффара. И вот тут самаркандцы, ещё раз хорошо посчитав (в оставленном гарнизоне насчитали всего шестьсот человек), решили почему-то восстать. Гарнизон, возглавляемый майором Штемпелем (а также русские купцы, бухарские евреи и вездесущий художник Василий Верещагин) – короче, все укрылись в цитадели и доблестно оборонялись до возвращения Кауфмана. Последний, разгромив войска эмира на Карабулакских высотах, вернулся и встал лагерем на Афрасиабе. Самаркандцы отправили в Город Мёртвых делегацию с извинениями. Кауфман извинений не принял и отдал поверженный Самарканд своим войскам на традиционные три дня грабежа. Лагерь русской армии Кауфмана в 1868-ом году – вот последнее пристанище живых людей на Афросиабе.

Теперь здесь только могилы да мавзолеи. Богатое еврейское кладбище. Престижное мусульманское. Много разрозненных остатков предыдущих кладбищ, встречаются даже православные кресты. И музей археологии. Потому что для археологов, этих ученых гробокопателей, Афрасиаб – рай на земле. Точнее - в земле. Но только для них.

Да, конечно. Последним громким захоронением на Афрасиабе стали похороны первого президента Узбекистана Ислама Каримова, упокоившегося в собственном мавзолее.

Похоже, эта штука ешё работает.

 

Плов и самса

 

Я счастливый человек, господа - посетил могилу двоюродного брата Пророка, что приравнивается к хаджу, ел плов в Самарканде и Бухаре и могу сравнить. То есть, по идее, мог бы - но не могу. Самаркандский чуть тоньше "золотого" бухарского, приготавливаемого в медных котлах, а какой из них лучше? - Оба лучше.

Соперничество Самарканда и Бухары - это вам не соперничество Питера и Москвы. Хотя бы потому, что уходит в такую древность, из которой наши столицы не проглядывают ну совсем.

"Бухара - святой город, духовный, а Самарканд... Самарканд не такой", - с сожалением говорили мне в Бухаре. - "У Самарканда с Бухарой самые тёплые, самые дружественные отношения, - заверял многоуважаемый Рахим-ака Каюмов, зам. директора музея истории Самарканда - его имя открывало мне двери многих городских музеев. - Просто Самарканд всегда чуть-чуть впереди, а бухарцев это нервирует". 

Плов в Самарканде готовят с утра, божественный аромат накрывает весь город. К двум часам плов заканчивается. Почему именно к двум - не могу сказать, но это определённо влияет на производительность труда и деловой ритм города. Едят плов на людях, в чайханах и специальных центрах плова, едят ложками из больших расписных тарелок-ляганов (желательно из одной на несколько человек, так вкуснее) - но далее... Самаркандский плов повергает вас в такое утонченное блаженство, каковое нельзя переживать на людях - оно просит, оно взыскует одиночества и покоя, ворсистых ковров и мягких подушек хотя бы часа на два. Думать в таком состоянии о работе - это, знаете, немножко кощунство.

Для тех же, кому всё-таки приходится крутиться без перерыва, есть утешение в самсе. Вот, на фотографии, тандыр на улице, ведущей к базару. Что там у нас внутри? - Внутри у нас доходит самса. - Возьму две, если можно. Сколько стоит? - Девяносто, отвечает подмастерье. - Сколько-сколько??? - Десять за две, - поправляет ученика мастер. - Вы на него не обижайтесь, он плохо понимает по-русски. 

Надкусываю это хрустящее ароматное чудо и понимаю, что впервые в жизни ем настоящую самсу. Спасибо, устод! Рахмат!