Хафиз Сайфуллаев. В ожидании осени

Интервью и литературный автограф от писателя, сценариста, автогонщика и кузнеца своего непростого счастья Хафиза Сайфуллаева.

---

- Дорогой Хафиз, мы с тобой знакомы без малого сорок лет. Скажу откровенно – таких, как ты, в советские времена называли «баловнями судьбы». Ты вырос в привилегированной семье. Твой отец, профессор Атахон Сайфуллаев, был секретарем Союза писателей Таджикистана, главным редактором «Таджикской Советской энциклопедии», зав. отделом ЦК КП Таджикистана, затем -  главой республиканского Гостелерадио. Ты с детства прекрасно водил машину, без труда поступил в Литературный институт, после института легко выпустил первую свою книгу... А что было потом?

- Потом было очень много всего. После института работал редактором и сценаристом на киностудии «Таджик-фильм». Потом ушел служить в армию, попал в Севастополь, но не на море, а на военный завод. У меня военная специальность «кузнец», специалист горячей обработки металлов. 

- Там судоремонтный завод какой-то?

- Да, МСЗ-54, возле Хрустального пляжа.

- Говорю же – баловень судьбы. Даже военную службу проходил на Хрустальном пляже!

- Не на пляже, а в кузне, это существенная разница. Но слушай дальше. После армии я работал в отделе прозы литературно-художественного журнала «Памир». Одновременно – тренером сборной республики по автомобильному ралли, потому что всегда занимался и мотоциклами, и картингами, и автомобилями. Основной мой спортивный профиль – это автомобильное ралли. Потом основал кооператив, который занимался художественным литьем стекла. Работал в горкоме партии инструктором идеологического отдела. Никому не мешал, а многим помогал. Мне интересно это все было. Даже провёл первый в Таджикистане конкурс красоты. Потом работал собкором «Литературной газеты» в Таджикистане. 

- Ого! В республиках это считалась очень влиятельная номенклатурная должность.

- Так и было. Единственная проблема – «Литературная газета» требовала острых, проблемных материалов, а наши чиновники хотели, чтобы был положительный аспект при освещении республиканских реалий. Это создавало кучу проблем. Но я тебе сразу скажу, что особого внимания к Таджикистану тогда не было. В «Литературной газете» собкор по Таджикистану получал полставки, так что материальные проблемы имели место. Но я всегда много работал. 

- Много и очень разносторонне, это я уже понял. А потом?

- Потом у нас в республике началась гражданская война. Прямо под окнами нашего дома, на площади Шахидон, шли постоянные митинги. Возвели виселицу и стали прибивать к виселице таблички с фамилиями врагов народа, в том числе моего отца, Атахона Сайфуллаева. Он был критик, литературовед, доктор наук, профессор. Автор около 150-ти научных книг. В то время занимал пост председателя Гостелерадио, поэтому исламистам важно было перетянуть его на свою сторону или хотя бы запугать. Отец не поддавался. На него устраивали покушения, нашу квартиру пытались поджечь... Потом, когда тогдашнее правительство республики и исламисты нашли какой-то консенсус, отец сказал, что не может быть слугою двух господ, и подал в отставку. Я вывез его в Худжанд, на север. Мы сами оттуда, там было безопаснее. 

А до этого вывез в Москву семью. Если помнишь, у меня была жена Наташа, конструктор-модельер, умничка. У нас двое детей, две девочки, Нана и Нигина. Друзья из 201-й дивизии помогли вывезти их в аэропорт, и военным бортом мы улетели в Москву. Мои родители очень хотели, чтобы я тоже остался в Москве. Но ты же знаешь восточный менталитет – мы родителей не оставляем. Я вернулся, жена с детьми остались, потому что им нельзя было возвращаться никак. Прошло много лет, я уже потом женился здесь, в Таджикистане – на таджичке. Документально мы с Наташей расстались. Но это не значит, что кто-то из нас был плохой или еще что-то. Это итоги войны.

В Худжанде я одиннадцать лет проработал лет главным редактором русскоязычной газеты «Ленинабадская правда». Худжанд раньше назывался Ленинабадом. Когда меня назначили главным редактором, она не выходила совсем: не было бумаги. Непонятно, как можно быть редактором газеты, которая не выходит. Я занял денег у отца, купил рулон бумаги и наладил выпуск газеты. С тех пор все одиннадцать лет, пока я был редактором, газета ни разу не прерывала свой выход. Она учащалась в днях выпуска, менялась в объеме и в формате, но перерывов не было. Потом меня назначили начальником управления полиграфии области, по-простому это директор областной типографии. И я занимался выпуском газет, книг и прочей печатной продукции. Если коротко, то вот так. 

- Ты продолжаешь считать себя «баловнем судьбы»?

- Баловнем – нет. Это не баловство, а жизнь. Непростая. Но у меня от второй жены растёт замечательный сын, учится в Новосибирском мединституте. И у меня прекрасные дочки: старшая практикующий психолог, младшая кинорежиссёр. Я довольно часто бываю в Москве, мы много и хорошо общаемся и с Наташей, и с Наной, и с Нигиной...

- Я читал интервью Нигины, она очень нежно отзывается о тебе. И смотрел два её фильма: «Как меня зовут» и «Верность». Это поразительно смелые, глубокие, тонко выстроенные картины, снятые с непередаваемой восточной пластикой. Насквозь эротичные – на такую эротику западноевропейцы, по-моему, уже давно не тянут. Но при этом – чистые как слеза. Настолько целомудренные, что кинокритика просто теряется – у современной кинокритики нет аналитического аппарата для обсуждения фильмов такого уровня. А как ты воспринимаешь фильмы дочери?

- Мне они очень нравятся. Еще на уровне задумок, сценария мы очень много разговариваем об этом. Принимает она мое мнение или нет, но она выслушивает всегда, конечно, переваривает в себе. То есть, мое участие там больше как поддержка и обсуждение нюансов. С первым фильмом – «Как меня зовут» - идея родилась в процессе разговора с Нигинкой  и каких-то историй, которые я ей рассказывал. 

 - Правду в лицо говорить легко и приятно, в особенности, когда она состоит в том, что, на мой взгляд, твоя дочь – режиссер мирового уровня, чудный перл евразийской культуры. В этом смысле вы все – и твой отец, мир его праху, и ты, и твои дети – настоящие евразийцы. Уходящая натура? 

- Смотри, тут такая вещь. Мы сами создаем себе свой мир, независимо от политической системы или еще чего-то. Есть круг друзей, круг родственников, круг деятельности, которой мы занимаемся. Учитывая то, что я пишу по-русски, делал русскую газету, у меня окружение русскоязычное... Что я занимался и до сих пор занимаюсь автомобильным спортом, а это тоже создает достаточно сильный магнетизм, поверь... Я здесь основал и проводил фестиваль русской песни. А ещё изготавливаю ножи – я же кузнец, это вполне магическое ремесло. В общем, если что-то вокруг истаивает, какая-то европейскость, русскость, ты должен создавать что-то новое, чтобы этот дух не пропал, не ушел. Хотя, конечно, многое уходит безвозвратно. 

С другой стороны – знаешь, сколько таджиков училось в Москве в наши с тобой времена, то есть в 70-ые годы? 400 человек. На всю Москву. А сколько их там сейчас? На порядок больше. Это не про гастарбайтеров, а именно про студентов. Люди готовы платить любые деньги, чтобы их дети учились в России. Не только в России, конечно, но в России по преимуществу. В общем – что-то уходит, что-то приходит. Как говорится: поживём – увидим. 

Хафиз Сайфуллаев

В ОЖИДАНИИ ОСЕНИ

Это будет потом. Это будет осенью. Старик на базаре возьмет из мешка горсть риса и сожмет ладонь, прислушиваясь к хрусту зерен. Отметит про себя, что рис хороший, но «помню тот, краснодарский, вкуснейший из него плов получался. И в Сочи ездил по путевке, тамошним плов в кастрюле(!) готовил. Как же все его ели, да нахваливали!». А продавец вежливо вытянет его из воспоминаний учтивым вопросом, мол, сколько вам рису отвесить? Старик же будет непонимающе смотреть в лицо продавцу. Ах, Сочи, Сочи, курорт!
Это потом, осенью, красивая, бровастая, крепкая хозяйка большой семьи положит открытую ладонь на рис в мешке, отметит про себя, что зерно еще теплое, значит только-только с рисорушки, потом рассыплет рис на прилавок и внимательно вглядится, нет ли песка-камешков, еле видимых, иначе-ж весь плов насмарку. Потом попросит отвесить килограммов пять. Для начала.
Это осенью русская бабушка будет ходить между рисовыми рядами, и спрашивать, а хорош ли рис этот для плова? А ей наперебой и продавцы, и покупатели будут рассказывать на русском, какой рис для чего годится. Она семь десятков годов прожила здесь, и, конечно, знает, какой ей нужен. Просто одиноко ей. И продавцы-покупатели знают ее уже много лет, но хочется им принять участие в жизни этой русской женщины хотя бы советом. Да и свои же в России тоже хотят тепла, пусть добрым словом. Добро аукается.
Это осенью, в чайхане, сидя за огромным лагандом-чашей с пловом, вдруг кто-то о плове и заговорит, каким он бывает, да какой он едал. И сторонний, невидимый слушатель узнает, что все здесь сидящие, оказывается, тонкие ценители этого блюда, и еще большие специалисты по приготовлению этого божественного блюда. И, если этот невидимый не поперхнется слюной, то узнает, что прежде надо выяснить, сколько воды рис может в себя принять, определиться с морковью, желтую, красную и сколько класть. Какой вы хотите плов, белый, красный или золотистый? Да на каком масле? Да лук, до какого цвета обжаривать. С мясом тоже много нюансов: говядина или баранина, класть ли курдючное сало? А мясо на косточке? И до какой степени обжаривать? А вяленое мясо? Это же поэма! Можно еще положить айву, лимон, посыпать зернами граната! Естественно, не забыть зиру и барбарис. Изюм по желанию. О, Всевышний! Нет конца этим разговорам.
Все это осенью, коли из свежего риса. А, пока дехкане каждый росточек риса всаживают в лунку, следят за уровнем воды в чеках, сдабривают почву удобрениями. Все лето. День за днем. Лишь изредка уходя под навес, дабы подкрепиться. Всё знойное лето! 

А осенью...