#Турция все чаще заявляет о себе как о региональной державе – она пытается диктовать свои условия сотрудничества в рамках НАТО, наращивает присутствие на Кавказе, расширяет взаимодействие со странами Центральной Азии. Все эти шаги не совпадают с интересами Москвы и должны ее настораживать – но можно ли считать Турцию соперницей России?
– Недавно Турция выставила свои требования по членству Финляндии и Швеции в НАТО и даже пригрозила выйти из Альянса в случае их неисполнения. Насколько реалистичен этот сценарий, чего ожидать от отношений Турция-НАТО? И может ли тут что-то получитьдля себя Россия?
– Турция – очень ценный актив НАТО и в нынешних международных условиях ее «политическая капитализация» для Альянса только возрастает.
Осознавая свою ценность, Анкара стремится выторговать – прежде всего у США – максимум привилегий для себя, отыграть часть утраченных из-за покупки российских С-400 позиций и ресурсов.
О выходе из НАТО речь не идет – это элементы публичной риторики. За кулисами, убежден, идет предметный разговор. Американцев эта ситуация не беспокоит, но раздражает. Удачнее всего, на мой взгляд, восприятие современной Турции американскими элитами сформулировал президент Совета по международным делам Ричард Хаас, который на слушаниях в Конгрессе несколько лет назад заметил: «Турция – союзник для США, но не партнер».
Если рассуждать о том, может ли Москва рассчитывать на что-то в данной ситуации, я бы имел в виду, что для России «формула Хааса» формулируется противоположным порядком: «Турция – партнер, но не союзник», и нам важно сохранять ориентир на первый статус, не забывая о рисках второго. Иными словами, поддерживать баланс взаимных интересов необходимо, извлекать выгоду из позиции, которую Турция занимает сейчас в отношении России – тоже, но обольщаться относительно «дружеского поведения» Анкары не стоит. Она решает свои задачи.
– Президент Эрдоган также заявил, что создаст зону безопасности вдоль турецких южных границ. Означает ли это решение реактивизацию конфликта в Сирии, что это может значить для России?
– Турция уже не первый год работает над созданием такой «зоны безопасности» вдоль южных границ: несколько военных операций против курдских сил, которые Анкара считает союзными террористами, фактическое инкорпорирование в турецкие хозяйственные отношения и политическое влияние анклавов сирийской территории, которые подконтрольны лояльным Турции силам – часть этой политики Р. Эрдогана.
Действия Турции на нынешнем этапе – это расширение и закрепление своего присутствия. Реактивацией конфликта в Сирии я бы это не назвал, если под этим мы подразумеваем полномасштабные военные действия по всей территории страны.
Но сирийский конфликт – явление многомерное. Какие-то его сюжеты удалось урегулировать, какие-то перешли в состояние «тлеющего противостояния».
Турецко-курдский срез политического решения на данном этапе не имеет. Точнее, оно есть – Москва предлагала всем сторонам резонные и работающие формулы по замирению – но по разным причинам эти предложения не были приняты в работу. Мне представляется, пока турецкие действия против курдов прямой угрозы российским интересам и присутствию в Сирии не несут. Но аппетит приходит во время еды – это касается и геополитических расширений – поэтому нужно внимательно отслеживать эти действия Турции и включаться в сюжет по мере необходимости.
– Турция также заявила о себе на Кавказе во время обострения Карабахского конфликта. Возможно ли российско-турецкое сотрудничество на этом направлении?
– Интерес Турции в тот период подразумевал решение трех задач. Первая – изменить по итогам войны баланс сил в пользу Азербайджана. Вторая – закрепить за собой в результате того конфликта политическую роль посредника.
Турции было неважно, что в качестве посредника она не может быть принята Ереваном и Степанакертом, важно, чтобы потенциально новый статус Турции приняла Россия. В этом была третья, возможно, главная задача Р. Эрдогана – выстроить механизм взаимодействия по Карабахскому урегулированию с Москвой.
В чем-то такой заход напоминал вовлечение Турции в Астанинскую тройку (вместе с Россией и Ираном). Тот формат действительно работал на интерес как России, так и Турции.
В Карабахе мотивация взаимодействовать с турками на аналогичной основе у Москвы отсутствует.
Принятие Москвой нового статус-кво с повышенной значимостью Турции в Закавказье имело бы не самые благоприятные последствия для российских интересов. Собственно, это понимание и легло в основу принятой по итогам того обострения формулы перемирия – Турция стала важным участником процесса, но не напрямую, и ее участие фактически регламентируется через консультации с Москвой. Искусственно повышать эту роль смысла нет.
– Может ли Турция стать соперницей России на центральноазиатском треке?
– За тридцать лет с момента становления бывших советских республик в качестве независимых государств влияние Турции в этих странах, безусловно, выросло – это касается и торгово-экономических связей, и культурно-гуманитарных. Несмотря на это, Россия остается «держателем контрольного пакета акций» безопасности региона и движущей силой выгодного для всех участников экономического интеграционного проекта.
Можно смотреть на российско-турецкую динамику в Центральной Азии с позиций «игры с нулевой суммой» и делать вывод, что раз государства конкурируют между собой на пространстве «общего соседства» за рынки сбыта, ресурсы, человеческий капитал, необходимо во что бы то ни стало «победить» в этой конкурентной борьбе – устанавливать свои правила и контролировать инициативу.
Можно полагать, что регион настолько обширен, что «места хватит всем», и тогда «победа» означает получение большей доли рынка (капитала, ресурсов), чем у конкурента. Контролировать инициативу в этом случае необязательно, достаточно «оставаться в повестке» – правда, при таком подходе есть риск на каком-то этапе перейти к реакционно-тактической политике или вовсе «выпасть из повестки».
Наконец, можно полагать, что дело только в экономике – в таком случае вопросы идентичности и воспроизводства новых элит будут отданы на откуп инерции «общего советского прошлого» – но Турция так точно не делает. Может ли Турция соперничать с Россией в этом регионе? Она имеет к этому некий потенциал. Станет ли соперницей – во многом зависит от действий России.
– Каково будущее российско-турецких отношений в свете украинского кризиса?
– После трагедии со сбитым турками российским бомбардировщиком Су-24 в ноябре 2015 года и последовавшего за этим кризиса в отношениях, а потом примирения, отношения России и Турции развиваются в диалекте «хрупкости» и «пластичности».
Личное измерение в этих отношениях играет, возможно, ключевую роль на текущем этапе.
Из всех иностранных лидеров больше всего личных встреч Владимир Путин провел именно с Реджепом Эрдоганом.
Это важный фактор двусторонних отношений, хотя сам по себе от кризисов он не страхует. Расхождений по многим вопросам у России и Турции достаточно – как и внешних «доброжелателей», стремящихся сыграть на этих расхождениях, сделать их еще более непримиримыми. Историческая память большого числа взаимных войн также никуда не делась и всплывает на поверхность общественных настроений каждый раз, когда отношения обостряются.
Однако у этих отношений есть и оборотная характеристика – «пластичность». Она зиждется на прагматизме сторон, уверенности в том, что «худое сотрудничество» даст Москве и Анкаре больше, чем «добрый конфликт».
Что еще важнее, в эпоху «де-вестернизации» международной системы, Турция видит в России ресурс укрепления собственного «стратегического суверенитета», в то время как Россия в Турции – инструмент наращивания авторитета «великой державы».
Эта «пластичность» пока уберегает Москву и Анкару от более опасных столкновений. Выражаясь языком механики, даже получая различного рода деформации, этим отношениям удается не разрушаться. Эта диалектика хрупкости и пластичности может установиться как норма российско-турецкого взаимодействия на довольно долгий срок. Однако каждый новый кризис – в том числе украинский – это тест на предмет того, чего в этих отношениях все же больше.
Автор – Сучков Максим Александрович, к.полит.н., директор Института международных исследований (ИМИ) МГИМО МИД России, телеграм-канал @postamerica(«Пост-Америка»)
