За годы становления государственного суверенитета Казахстан сумел избежать открытой конфронтации на этнической почве, инфицировавшей рознью почти все постсоветское пространство. Почему это произошло? Казалось бы, стране с такой многоликостью и многоголосием самим злым роком было предначертано вавилонское столпотворение и смешения языцев. Ведь на тот период молодая республика имела аналогичный набор межнациональных противоречий и расщепляющего материала, который взорвал евразийский субконтинент изнутри и потребовал неимоверных напряжений хотя бы на временную консервацию этнического насилия. Современная формально-функциональная метода критики режима, ориентированная на поиск несостыковок в политике, в своем теоретическом багаже не обладает адекватным механизмом толкования данного феномена и посему старается обходить его стороной, возводя бытовые раздоры и вульгарную уголовщину в русло прямого политического действия. В данном случае на помощь приходит историческое знание. «Узы строгие наук» способны дистанцироваться от спекулятивности оценок текущего момента и в последовательности изучения упрямых фактов и связей между ними раскрыть логику перетекания одной стадии развития в другую, воссоздав эпоху перемен не из разрозненных элементов, а из целостных совокупностей, которые и называются системами.
Б.М. СУЖМКОВ
Институт истории и этнологии
им» Ч.Ч. Валиханова КН МОИ РК
(Алматы, Казахстан)
За годы становления государственногосуверенитета Казахстан сумел избежать открытойконфронтации на этнической почве, инфицировавшей розньюпочти все постсоветское пространство. Почему это произошло? Казалосьбы, стране с такой многоликостью и многоголосием самим злым роком былопредначертано вавилонское столпотворение и смешения языцев. Ведь натот период молодая республика имела аналогичный набор межнациональныхпротиворечий и расщепляющего материала, который взорвал евразийскийсубконтинент изнутри и потребовал неимоверных напряжений хотя бы навременную консервацию этнического насилия. Современная формально-функциональнаяметода критики режима, ориентированная на поиск несостыковокв политике, в своем теоретическом багаже не обладает адекватным механизмомтолкования данного феномена и посему старается обходить его стороной,возводя бытовые раздоры и вульгарную уголовщину в русло прямогополитического действия. В данном случае на помощь приходит историческоезнание. «Узы строгие наук» способны дистанцироваться от спекулятивности оценоктекущего момента и в последовательности изучения упрямых фактов и связей междуними раскрыть логику перетекания одной стадии развития в другую,воссоздав эпоху перемен не из разрозненных элементов, а изцелостных совокупностей, которые и называются системами.
Истоки тектонических трансформаций вобществе восходят к уже малоизвестной современному поколению советской поре,когда Казахстан числился резерватом мирного сожительства народов.Заповедность края поддерживалась режимом информационнойизоляции, и большинство его обитателей оставались вневедении относительно свой истории, в том числе, и недавней. Багаж официальныхзнаний укладывался в простую схему пролетарской солидарности, масштабируемойв понятиях мирового господства и запрограммированной на элиминацию этническихразличий вообще. Натренированность воспринимать действительностьчерез мощные пропагандистские фильтры сформировали виртуальную реальность,схожую с психотехникой религиозной экзальтации. К последней четверти прошлогостолетия констатировалась полная гармонизация и отсутствиекаких-либо прекословии в обществе развитого социализма: «Итогипройденного пути убедительно свидетельствуют: национальный вопрос, оставшийсяот прошлого, в Советском Союзе успешно решен» [1, с. 156].
Возможно, наше мировоззрение прозябало бы на томже уровне стойлового содержания, в«счастье незнания» (Р. Рождественский), если бы не мятежный Желтоксан.За короткий период конца 1986 и начала 1987 гг., который сопровождался физическим и моральным подавлением казахства, в обыденном сознании произошли настолькоотрезвляющие изменения, что сталопронзительно ясно, в каком охвостье ранжируется казахский народ в табеле о рангах советских наций. Популярный в тевремена лозунг «Больше света, большесоциализма», оказался ловушкой для молодежи, простосердечно уверовавшей внезыблемость столпов интернационализма.
Помимо этого, акцииустрашения, сопровождавшие смену наместника, выявили сервильнуюприроду выпестованной советизмом национальной интеллигенции,как носителей народной духовности. Одни схоронились под броней больничныхлистов, другие стали выражать лояльность в суетности верноподданнических«одобрямс» и «осуждамс», третьи славословить нового правителяв пиитических образах. Отчаянные же правдолюбцы-одиночки вмиг превратилисьв изгоев, о чем довольно прозаично выразился выдающийся режиссер современностиАзербайджан Мамбетов: «В 86-м меня вышибли из театра за то, чтооказался 17 декабря на площади, где мне разбили голову, хорошо, хоть не убили»[2, с. 79]. Полная дезориентация наблюдалась и в республиканскихверхах: «Ведь никто не хотел выйти к людям и поговорить с ними откровенно.Точнее, никто просто не был способен этого сделать, потому что всеумели общаться только с организованным народом, зачитывая с трибун заготовленныезаранее тексты» [3, с. 181]. Номенклатурный термидор 1986 года соспецификой восточного деспотизма показал, насколько велика дистанция междуистеблишментом и реальными национальными интересами.
Годы реакции и уничижения, тем не менее,породили главное противоречие между прокламируемой «дружбой народов»и реальной сущностью советской национальной политики. Разнос между образом иреальностью привел к радикальному пересмотру, а затем к формированию нового казахскоговозрождения. Именно в той интеллектуальной части общества, которая на первыхпорах спасовала перед нажимом центра, начала давать ростки гегелевская«феноменология духа», когда внутренняя диалектика заставляетперебороть социофобию, пересмотреть, а затем и изменить свое знание о предмете,трансформировавшись в «несчастье сознания».
Прежде всего, стало понятно, чтонациональная жизнь оставалась как бы за пределами экономической, политической иидеологической сфер, «этнокультурная проблематика странЦентральной Азии практически так и не была осмыслена в рамках традиционнойсоветской доктрины национального вопроса» [4, с. 32].Наличествовал конфликт между периферией, которую представлял Казахстан, ицентром, искажавшим принцип федерализма в свою пользу.
Охранителям империи было выгодно законсервировать народыв положении аграрных этносов, когда «политическая идентичность былаподменена сельской системой» [5, р. 86] при которойсложившийся порядок «отчуждал людей не только от экономическойпредприимчивости, но и от добросовестного труда вообще» [6, с. 5]. Вгородской же среде активно развивался процесс деэтнизации,и выросло «асфальтовое поколение» казахов, получивших изощренное русскоеобразование, но сторонившихся и стеснявшихся своего национального лица.В условиях, когда «русская культура была основным проводником модернизации вКазахстане» [У, р. 55], казахский народ со сдвинутыми императиваминационального поведения рисковал повторить судьбу взлелеявшей его кочевойцивилизации. Заскорузлая же советская система на сигналы обратной связиреагировала лишь запретительными окриками в адрес их носителей.
Тем не менее, под нажимом подавляющегобольшинства населения страны была осуществлена попыткареформировать Советский Союз. Требование перемен со сторонынациональных окраин возродил к жизни изначальные постулатысоветской федерации, но даже и они никак не вписывались в сложившиесяскрепы сталинской модели государственности. Платформа ЦК КПСС поэтому вопросу гласила: «Принцип самоопределения наций в обновленной советскойфедерации предполагает свободу национально-государственных образованийвыбирать формы устройства жизни, институты и символы государственности»[8]. Схожая формулировка вошла и в проект нового союзного договора[9], однако его реализация так и не нашла практического воплощения. Причинойтому послужила не только утопичность изначально заложенных принципов, когда поопределению суверенитет абсолютен и не в состоянии теснитсядаже в рамках добровольного вхождения в Союз. В большей степени объясняетсяэто тем, что правящая элита на местах, хотя и сохраняла прокоммунистическуюриторику, однако уже напрямую была вовлечена в конфликт интересовпо вертикали власти.. «На протяжении последних лет мы не раз былисвидетелями, как принимались вроде бы верные и правильные решения, делалисьточные оценки тем или иным событиям, но все это уже происходило вдогонку,так сказать в порядке констатации свершившегося» [3, с. 195].
В лице руководителяреспубликанской партийной организации, а с 24 апреля1990 года Президента Казахстана, когда «действия Центра неспособного осуществлятьполноценное управление народнохозяйственным комплексом страны, уже не моглоостановить хаоса» [10, с. 30], историческая ответственностьза все происходящее легла на плечи правительства республики. Однако, «империираспадаются без наркоза!» [11]. Смена караула на властном Олимпе происходилав условиях все ухудшавшегося материального положения гражданКазахстана в связи с либерализацией тарифов в России. «Цены в магазинахпереросли традиционно высокие рыночные.... По указу Назарбаева вводятсядотации на хлеб и молочные продукты. Необходимые для этого 7 млрд рублей вбюджете отсутствуют. Чтобы защитить внутренний рынок и почти 80% населения,живущего за чертой бедности, введена карточная система на 14 видов продуктовпитания, цены на которые будут находиться на контроле идотации правительства. Жители Алма-Аты получают карточку, которая дает правоприобрести находящиеся на дотации продукты в определенные дни в определенноммагазине - около 8 яиц, 300 г.мучных изделий на месяц. Для дотации цен на мясо правительство должнонайти еще 7 млрд. рублей. Люди с низким уровнем доходавынуждены полагающиеся им по карточке продукты перепродавать поспекулятивным ценам. На рынках Алма-Аты можно увидетьпенсионеров, продающих бутылку водки и сигареты» [12]. Казахстанцы старшегопоколения еще помнят выступления главы государства в прямом телевизионномэфире, когда он призывал старушек не затаривать свои квартиры мылом,спичками и солью в ожидании катастрофы.
С тех же телевизионных экранов прозвучала изнаковая по Фрейду оговорка Н.А. Назарбаева, когда он,характеризуя текущий момент, назвал «перестройку» «перестрелкой». Подобныеобмолвки случайными не бывают, а свидетельствуют о крайнейстепени тревожности в обществе. За экономическим хаосом в стадииимперского распада всегда следует социальный конфликт. Грядущеегражданское противостояние усугублялось также пораженческой инициативой новыхнасельников Кремля вообще «освободиться от азиатских республик как отбалласта, который якобы тянет Россию назад» [13] Республика, таким образом, была поставлена в безальтернативноеположение «катапультирования внезависимость» (М.Б. Олкот). Учреждение 24 апреля 1990 г. верховной должности - президента Казахской ССР,который «выступает гарантомсоблюдения прав и свобод граждан на территории республики Конституции и законов Казахской ССР» [14, с. 190],а также принятая полгода спустя«Декларация о государственном суверенитете Казахской ССР» закрепили зареспубликой право на «возрождение и развитие самобытной культуры, традиций, языка и укрепление национальногодостоинства казахской нации и других национальностей, проживающих вКазахстане» [15].
Разбегание республик по«национальным квартирам» по принципу домино распространилось и навнутриполитический климат каждой из mix. На тот период Казахстан представлял собойэтнополитическую карту, составленную из примерно равночисленныхэтнических социумов, групп «этнического равновесия изнеизменяемых по численности переселенцев и «русскоязычных» с низким уровнемрождаемости, а также этнических казахов с высокими показателями фертильности»[16, р. 164]. Социально-классового разделения еще не существовало,а посему недовольство экономическими неурядицами вылилось в общественноерасслоение по национальному признаку. В условиях «либерализации» этогоеще непонятного для обыденного человека явления, которое в категорическомнаклонении предполагало конкурентную борьбу, импульс бунтарства сталреализовываться в политизации этничности. Данная трансформация групп всторону политического конфликта [17, р. 3] вывела на острие момента проблемурусско-казахских отношений. В этой связи одно из прогностических сужденийзвучало так: «Страна вряд ли сможет избежать возможных внутренних и внешнихконфликтов, в частности, по территориальным вопросам, и Казахстану предстоитиспытать немало трудностей и препятствий на пути к становлению подлинносамостоятельного и развитого государства» [18, с. 4].
С одной стороны, социальнаянапряженность и неуверенность в будущем породили наказахстано-российских фронтирах республики сепаратистские настроения,которые подкреплялись сохранившимися еще с XVIII в. стереотипамипревосходства европейской цивилизации над кочевой [19]. Спонсируемыероссийским политическим бомондом [20] монологичные общественные движения,казачество и даже Советы областных депутатов в открыто форме выразилинеприятие казахской государственности. Ирредентизм русских наиболееактивно проявил себя в северных и восточных областях республики: «Окаком коренном населении может идти разговор применительно ко всему правобережьюИртыша, которое более двухсот лет входило в состав России и только в 1920 г. искусственно введенов состав Казахстана» [21]. В Усть-Каменогорске советыдепутатов города и районов выступили с демаршем о приостановкезаконотворческой деятельности в Верховном Совете КазССР повопросам о национальном самоопределении [22]. В сентябре 1991 года былапредпринята попытка торжественно отметить в г. Уральске «надуманный400-летний юбилей служения уральского казачества царизму» [23, с. 63]. Вответ на провокационные действия потребовалось специальное обращение ПрезидентаРеспублики Казахстан Н. А. Назарбаева к Президенту Российской ФедерацииБ.Н. Ельцину, где отмечалось: «По сути своей провокационные действияказачества, проведенные 15 сентября с.г. под российским флагом на территорииКазахстана, были восприняты населением и общественными движениямиреспублики как политическая акция, демонстрирующая откровенноенеуважение к государственному суверенитету Казахской ССР» [24].
Со стороны казахскогосегмента, участвовавшего в процессе политизации этничности,также наблюдалась динамика формирования протестного потенциала наоснове исторических нарративов колониального прошлого. Кроме того, они застолбилиза собой единоличное право ходатайствовать в качестве защитников титлатурыказахского этноса в условиях национального суверенитета, заслонив, темсамым, общегосударственные интересы. Сущность их взглядов на независимостьсводилась порой и к крайним формам этнонационализма, который всегдаодержим «манией разделения» (Хуан Гойтисоло). Постулировалась «при-
оритетнаяблизость по крови», первичность «протекционизма казахов», принадлежность«только казахам права собственности на государство» и т.д. [25, с. 5], хотя вцелом их программные документы были выдержаны в политкорректных тонахдемократически настроенной оппозиции, выстраивающей, что важно, своидискурсы на императивах единой казахской нации. Локомотивной группойздесь выступали лидеры самих движений. Тем не менее, отсутствие четких идеологическихориентиров, постоянного финансового и информационного обеспечения,опора лишь на урбанизированную среду привели к сегментации казахскогонационалистического движения, которое с тех пор начало фигурироватьна политической площадке лишь в качестве провокативного фактора. Хотя «люди часто путаютвзволнованную глупость с бурлящим умом» (ФазильИскандер), большинство казахстанцев осталось в стороне от межобщинных свар. Согласно социологическимобследованиям начала 1990-х годов, только20% всех опрошенных отметили, что наблюдали конфликты представителей разных этнических групп, и еще меньше -15,7%, признали, что они сами в нихучаствовали [26]. В целом «политические партии и движения, включая национально ориентированные, не игрализначительной роли в казахстанской политике.И при этом они не обладали какой-либо значительной поддержкой среди граждан» [27, р. 227]. Причиной тому явилосьто, что «народный расизм» [28, р.138-144] и казахский этнонационализм не смогли мобилизовать население на гражданское противостояние и поляризациюпо признакам крови благодаряпредложенной сверху альтернативе. Сформировавшийся казахстанский государственный менеджмент сумел чуткосреагировать на ситуацию, взяв инициативув свои руки и сбалансировав интересы в спектре национального вопроса, хотя по своей сложности задача стояла науровне решения математической гипотезы Пуанкаре. «В период все возрастающегокризиса и этнической нестабильностиНазарбаев должен был, с одной стороны, ограничивать все расширяющиеся масштабыказахского национализма, а, с другой, благополучно решить русский вопрос в тюркской по этничности и языкуреспублике» [29, с. 12]. Встрессовой ситуации утраты советской идентичности стояла необходимостьпредложить новый проект нациестроительства, учитывавший право граждан, отождествлявших себя с Казахстаном, накорпоративную самореализацию встабильном настоящем и будущем, поскольку только «через расширение индивидуальных границ личность ищетуспокоение и устойчивость» [30, р. 228].Прежние теоретические наработки в этой области покоились на классовом подходе, который вынужденно шел накомпромисс с этничностью, затаившейсядо поры в закоулках народной памяти. Был опыт вхождения в коммунистическую утопию, но не было знанийотносительно выхода из нее. Наследиесоветизма сумело оставить лишь скиду деления на «коренных» и «пришлых». «И те, и другие не по своей винеоказались в своеобразных ни-
