|
 - Разделяете ли Вы утверждения российского руководства о том, что одностороннее провозглашение независимости Косово осложнит решение конфликтов на постсоветском пространстве, поскольку станет прецедентом для других непризнанных республик? Прежде всего, я имею в виду Нагорный Карабах.
- Не думаю, что решение этого конфликта будет зависеть от принятого решения по Косово в силу того, что исторически этот конфликт носит несколько структурно иной характер. И потом, косовский прецедент, как ни странно, больше может отразиться на Европе, нежели на так называемых «замороженных конфликтах» на постсоветском пространстве.
И без Косово уже было понятно, что Абхазия останется проблемой для Грузии, а Нагорный Карабах останется фактором, разделяющим Азербайджан и Армению, и ничего с этой точки зрения принципиально не изменится.
Поэтому косовский прецедент - это скорее ломка всех существующих норм и традиций международного права, которые сформировались в период после окончания Второй мировой войны, и геополитические последствия этого мы будем ощущать еще довольно долго. Но я бы не стал говорить о том, что это как-то кардинально может воздействовать на решение или обострение ситуации вокруг Нагорного Карабаха.
- На Кавказе с некоторым, мягко говоря, недовольством воспринимают посредническую роль России в урегулировании региональных конфликтов, конечно, в большей степени конфликтов, которые находятся на территории Грузии. В свое время руководство РФ само же раздало в массовом порядке российские паспорта абхазам, а теперь открыто использует это обстоятельство как повод для вмешательства в возможную новую грузино-абхазскую войну для того, чтобы защитить «своих сограждан» или же намекает на возможность аннексии Абхазии и Южной Осетии. Не кажется ли Вам, что такая политика не только не является миротворческой, но наоборот, еще более усугубляет конфликт?
- Я думаю, что об аннексии речь тут однозначно не идет. Мне кажется, что вокруг Абхазии и Южной Осетии идет очень сложная игра, которая только внешне связана с прямым противостоянием между Грузией и Россией.
Здесь сложилось несколько факторов, если говорить об Абхазии. Это и объективное стремление абхазов к созданию самостоятельного, независимого государства и фактор влияния Запада на Грузию, которая все больше и больше становится форпостом американского влияния на Южном Кавказе, в отличие от Азербайджана, который в этом плане, имея очень тесные контакты с Западом, на мой взгляд, ведет многовекторную, сбалансированную политику.
И третий фактор - это конфликт в скрытой форме между Россией и Западом в борьбе за постсоветское пространство, полем для которого, в том числе, является и Южный Кавказ, и проблема непризнанных государств.
Если соединить все эти три фактора воедино, то мы видим, что на самом деле нет прямого противостояния между Россией и Грузией, есть очень сложная геополитическая игра, в которой участвует не два или три субъекта, а несколько сторон. И поэтому как раз очень сложно найти точки соприкосновения и примирения и в абхазском, и южно-осетинском и приднестровском конфликтах.
Но вы совершенно правильно выделили Нагорный Карабах, потому что здесь как раз вектора противостояния между Россией и Западом я совершенно не ощущаю. Это все-таки проблема двусторонних отношений, Армении и Азербайджана. Когда эти страны найдут точки соприкосновения по нагорно-карабахскому конфликту, тогда и можно будет говорить о серьезном прорыве в этом вопросе. А пока вы сами видите, к чему привели посреднические усилия с 1994 года. Никакого практически результата.
- Вы упомянули термин «форпост», когда говорили о взаимоотношениях Грузии с Западом. В нашем регионе этот термин еще раньше с легкой руки председателя российской Госдумы Б.Грызлова закрепился за Арменией, которую спикер назвал «форпостом России на Южном Кавказе». Не подрывает ли на Ваш взгляд такое заявление высокопоставленного представителя страны, которая, несомненно, является ведущим посредником в карабахском урегулировании повергает, ее нейтралитет?
- (Смеется) Знаете, будучи российским политологом, я уже привык к тому, что стоит серьезно относиться, прежде всего, к заявлениям высшего политического руководства: раньше это была одна фигура - президент, а сейчас этих фигур две - президент и премьер-министр.
Потому что когда, допустим, Ю.Лужков высказывает свою позицию по Севастополю, всем понятно, что это позиция его как политика, патриота (кстати, во многом я солидарен с тем, что он говорит). Но это не позиция России, и это никак не отражает позицию высших государственных лиц.
Поэтому, как говорил наш прежний президент, «давайте отделять мух от котлет».
-В Армении после выборов пришел новый президент, который считается преемником прежнего. То же самое произошло недавно в России. В октябре этого года и в Азербайджане предстоят президентские выборы. Ждете ли Вы каких-либо изменений в переговорах по Карабаху после завершения этого года выборов?
- Прежде всего, в Азербайджане, по всем прогнозам, исход выборов достаточно предсказуем.
Действительно, в Армении, несмотря на смену первого лица, та политика, которую проводила команда Кочаряна внутри армянской элиты, на мой взгляд, тоже сохранится. Можно говорить о преемственности курса и в России. С изменением первой фигуры на политическом Олимпе, я думаю, в первые полтора-два года тоже мало что поменяется, то есть позиции, обозначенные в последние годы В.Путиным, будут преемственно отражаться и на внешнеполитическом курсе Д.Медведева. Может, только риторика будет несколько более смягченной.
Что мы из этого имеем? В отношении карабахского урегулирования я скорее осторожный пессимист, чем оптимист, потому что если три составляющие остаются прежними, на какой основе в таком случае можно ожидать каких-то реальных подвижек. И это не от того, что Россия занимает эгоистическую позицию, а от того, что ни одна из сторон не имеет четкого плана урегулирования, хотя, казалось бы, в 90-ые годы он был обозначен: это вопрос освобождения семи районов Азербайджана в качестве первого шага. Как я понимаю, подвижек в ближайшие год-полтора ожидать не стоит.
Ч.Али
Day.Az
|
