Е.С. Сыздыкова: От "добровольных вхождений" до "колонизации".
Автор: ИАЦ МГУ

ИАЦ МГУ готовит к переизданию книгу Е.С. Сыздыковой: "Российские военные и Казахстан", посвященную деятельности исследователей казахстанского края 18-19 веков. В работе прослеживаются тенденции изменения позиций российской правящей элиты по отношению к казахстанскому региону. Редакция сайта публикует небольшой отрывок из этого исследования.
Рассматривая исторические события 30-40-х годов XVIII в., исследователи затрагивали также отдельные проблемы, обусловленные смысловым понятием, конкретным содержанием оформленного подданства. Прежде всего, акцентировалось внимание на различиях в понятии «подданства», бытовавшем в среде русских и казахов-кочевников. У последних, полагал, например, Н.И.Красовский, как и у всех других восточных народов, подданство рассматривалось обыкновенно как выгодная сделка, очень часто ни к чему не обязывающая. «Ни правительство богдохана, ни властители некоторых среднеазиатских государств, тоже иногда присваивавшие себе право называть всех киргиз своими подданными, во внутреннее управление тою частью степи, которая подвластна России, нисколько не вмешивались... Пекинский двор тоже постоянно добивавшийся права называть всех киргиз подданными богдохана, посылал в степь подарки, утверждал влиятельных правителей киргизских, но в дела страны тоже не вмешивался и даже подати никакой не брал, хотя и назначал таковую, единственно из желания убедить киргиз в том, что они под данные Китая». В таком виде в работе одного из представителей офицерского корпуса нашла отражение предопределенная в трех альтернативах геополитическая реальность. Одна альтернатива предполагала ориентацию на Среднюю Азию, где объединяющим фактором могло стать единое религиозное пространство, но где существовали деспотичные режимы, не создавшие условий ни внутренней, ни внешней безопасности. Другая - с ориентацией на Китай, внешне создающий видимость благополучных отношений со своими западными соседями, но преследующий цель их «синьцзянизации». Наконец, третья альтернатива была связана с формированием новой многоэтничной евразийской империи и означала полное присоединение к Российскому государству.
«Добровольные вхождения», столь характерные для XVI - XVIII вв. действительно являлись не следствием народного волеизъявления, а лишь признанием правителем данного государства русского царя в качестве своего сюзерена.
Другие требования выдвигались в отношениях со степью со стороны России: жесткие условия договоров, которые ложились в основу взаимоотношений двух государств с момента подписания присяги о подданстве. Однако казахские правители «поставили свой народ под опеку русского правительства также внешне, также случайно, как случайно ставили его и под власть Китая, или под покровительство Бухары...», - отмечал Н.И.Красовский.
С этой точки зрения, особого внимания заслуживают попытки авторов показать деятельность влиятельных казахских правителей XVIII в., в частности, хана Среднего жуза Аблая. Интерес представляет анализ военными как внешне-, так и внутриполитической ситуации в период правления этого авторитетного хана. Характеризуя условия договора о подданстве, Н.И.Красовский пришел к выводу, что русское правительство обязано было оказывать поддержку казахам в их борьбе с внешними врагами. Однако, оно, наоборот, заключило ряд торговых и дипломатических соглашений с джунгарами, пытаясь умиротворить последних. Казахам «не с руки было искать у нас вооруженной поддержки против джунгар», - писал он. Джунгары же вновь не преминули воспользоваться положением и для того, чтобы доказать несостоятельность русской власти в Среднем жузе, взяли в плен присягнувшего России Аблая. Вслед за А.И.Левшиным Н.И.Красовский утверждал, что отказ русского правительства от 31 января 1755 г. открыть Сибирскую линию и пропустить казахских жен и детей части Среднего жуза, окончательно убедил Аблая в бесполезности ждать от русского правительства поддержки в борьбе с джунгарами. Этого отказа, писал Н.И.Красовский, было достаточно, чтобы оттолкнуть Аблая от России.
Интересно, что отношение автора вышеизложенных слов к султану Среднего жуза Аблаю совершенно противоположно оценке, которую дают исследователи XIX в. хану Абулхаиру. «...Жаль было лишиться доверия одного из самых популярнейших султанов», - сожалел Н.И.Красовский. «Средняя Орда, - анализировал он, - находилась тогда в таком положении, что ей крайне нужен был и энергический предводитель войска, и искусный стряпчий в деле сношений с соседними державами». Обе эти функции стал выполнять Аблай, встав во главе казахских племен в борьбе с джунгарами, умело проводя свою политику по отношению к России и Китаю.
Таким образом в дореволюционной историографии впервые была предпринята попытка анализа деятельности хана Аблая в контексте той внешнеполитической ситуации, которая сложилась на евразийском пространстве в XVIII в. Современные исследования подтверждают, что в период возросших притязаний и имперских амбиций России и Китая политика Аблая была направлена на решение спорных моментов не столько военными, сколько дипломатическими средствами и являлась наиболее приемлемой.
Авторы XIX в. ставили взаимоотношения Аблая с сильными державами, прежде всего с Китаем, в пример всем другим системам взаимосвязей. В частности, подчеркивалось, что для первых характерен был мирный обоюдовыгодный обмен, а не разбой и нападения. Мудрая межгосударственная политика Аблая выражалась также в умении лавировать между державами, которые играли решающую роль в политике на центрально-азиатском и казахстанском пространстве.
Важным представляется исследование авторами системы взаимосвязей казахских ханств с соседними странами и народами, прежде всего с Джунгарией, Китаем, калмаками, башкирами, среднеазиатскими ханствами - Хивой, Бухарой, Кокандом. Известно, что многие из указанных направлений внешней политики казахских ханов стали активно разрабатываться в советское время и продолжают изучаться сегодня (Златкин И.Я., Гуревич В.П., Моисеев В.А., Абусеитова М.Х., Бекназаров Р., Иванов П.П.). Большое значение с точки зрения актуализации проблем внутриполитического развития казахского социума имеют характеристики крупных политических деятелей казахских жузов XVIII в. Составленные на основе народных эпических преданий, архивных материалов, работ предшественников, образы Абулхаира, Аблая, Семеке, Шергазы, Абулмамбета, Барака, Батыра вошли в историческую науку благодаря описаниям этих ярких деятелей в работах Л.Л.Мейера, Н.И.Красовского и некоторых других офицеров Генерального штаба.
В то же время следует иметь в виду, что концепция русско-казахских отношений была практически полностью унаследована военными от их предшественников. По сути работы офицеров Генштаба, в которых поднимались проблемы присоединения Казахстана к России в 30-40-е годы XVIII в., мало чем отличались от уже известных русской и европейской науке выводов А.И.Левшина. Значение этим трудам придает лишь факт самостоятельно проведенной авторами систематизации и конкретизации сведений в локальных пределах.
Другим важным фактором, значительно снижающим ценность указанных работ, является приверженность военных исследователей официальной точки зрения на проблему. Это стало главной причиной того, что в своей основе положения офицеров о порядке принятия подданства Российской империи казахами Младшего и Среднего жузов являются в большой степени тенденциозными и поверхностными. Особенно ярко это проявилось в оценке авторами общих причин продвижения России в глубь казахских степей, на юг Казахстана и в Среднюю Азию.
Важной особенностью восприятия военными процесса движения России на Восток являлось доминирование некоего стереотипа. Основанный на европоцентристской концепции мира, этот идеологический и этнический стереотип, был настолько силен, что под его влиянием оказались даже передовые представители интеллектуальной элиты России XIX в. Не стали исключением и военные ученые.
Исходя из представления о том, что движение на Восток - есть движение в пустоте, по землям никому не принадлежащим, офицеры определяли все встречающиеся на пути колонизаторов этнические, государственные объединения не более как скопища, банды. Восточные народы в глазах завоевателей представлялись дикими и необузданными. При чем наиболее распространено было мнение, что все дикари одинаковы, от природы коварны и грубы.
Отличительной чертой имперского сознания в отношении Востока было убеждение, что любая, кроме европейской, система ценностей ложна или таковой вовсе не существует.
Из этого положения следовали два главных вывода. Во-первых, на «дикие», «бродячие» народы не могут распространяться ни европейские нормы международного права, никакие другие нормы морали. Во-вторых, единственным средством эффективного общения с «инородцами» была признана жестокость, а устрашение и подавление как единственный язык, на котором можно разговаривать с «нецивилизованным» миром. «Именно соседство с дикими (племенами - Е.С.), не признающими никаких прав, кроме права силы, вынуждало нас укреплять границы линиею крепостей», - писал М.А.Терентьев. Эти принципы были «теоретически»' обоснованы в особом циркуляре 1864 г. вице-канцлера А.М.Горчакова. Если государство, писал он, «ограничится наказанием хищников и потом удалится, то урок скоро забудется, удаление будет приписано слабости, азиатские народы по преимуществу уважают только видимую силу, нравственная сила ума и интересов образования еще нисколько нищенствует на НИХ».
Поделиться: