Действительно, мы очень часто сталкиваемся с применением двойных стандартов при решении вопросов перераспределения ресурсов – самим «модным» сегодня является использование аргументации экологического характера – эти сценарии были реализованы в России в ситуации с проектом «Сахалин-2», в Казахстане – в ситуации с освоением месторождения Кашаган. И в том, и в другом случае речь шла о выдавливании иностранных инвесторов, т.е. фактически о некой форме реприватизации. Но общественное мнение в принципе склоняется к тому, что такие действия вполне отвечают национальным интересам. Вызывают нарекания методы, особенно в том месте, где идет речь о намеренном замалчивании тех же экологических проблем, но в «других» ситуациях.
Между тем, вопрос энергобезопасносности имеет и другое измерение - его условно можно обозначить как гуманитарное. На недавно состоявшейся презентации коллективной монографии «Энергетические измерения международных отношений и безопасности Восточной Азии» (М, МГИМО-Университет, 2008) проф. А.Д. Воскресенский совершенно верно поставил вопрос: энергетический фактор - это довлеющий фактор или база для решения других вопросов - инновационного развития, решения демографического вопроса, проблем образования, развития регионов, формирования единого энергетического пространства? Действительно, мы очень часто сталкиваемся с применением двойных стандартов при решении вопросов перераспределения ресурсов - самим «модным» сегодня является использование аргументации экологического характера - эти сценарии были реализованы в России в ситуации с проектом «Сахалин-2», в Казахстане - в ситуации с освоением месторождения Кашаган. И в том, и в другом случае речь шла о выдавливании иностранных инвесторов, т.е. фактически о некой форме реприватизации. Но общественное мнение в принципе склоняется к тому, что такие действия вполне отвечают национальным интересам. Вызывают нарекания методы, особенно в том месте, где идет речь о намеренном замалчивании тех же экологических проблем, но в «других» ситуациях.
Не меньшее недоумение у специалистов вызывает и российская стратегия «энергетической сверхдержавы». Дело не в том, что на фоне снижения объемов добычи Россия ведет «газовые войны» и наперегонки водружает флаг в Арктике как подтверждение своих притязаний на часть арктического шельфа, а скорее в том, что от самой формулировки попахивает чем-то «застойно сырьевым». Много лет в рамках экспертного сообщества в рамках обсуждений нюансов трубопроводной политики повторяется тезис о том, что в результате практически любого переформатирования энергетического диалога с «миром» в проигрышной ситуации окажется именно Россия, в том числе по причине следования таким экономико-политическим парадигмам как «Россия - энергетическая сверхдержава». Такая парадигма/стратегия наиболее эффективна в рамках экономического и политического транзита. Если же мы говорим о России, как посттранзитной стране, давным-давно прошедшей точку невозврата, то эта стратегия может расцениваться, по меньшей мере, как несвоевременная и регрессивная по характеру. Гипертрофирование топливно-энергетической отрасли (в углеводородном ее «измерении») масштабами мало соотносится с темпами развития других отраслей народного хозяйства. Пугать «нефтяной иглой» и «голландской болезнью» стало не модно, однако по сути этих проблемы не сняты. Об этом можно судить просто по информационному наполнению зарубежных изданий, освещающих российскую тематику и специфику дипотношений с Россией.
Понятно, что одномоментно «переформатировать» характер экономического уклада России невозможно. Для этого необходимо время, политическая воля и эффективное управление. Однако существуют проекты рамках того же ТЭК, за счет реализации которых Россия может отойти от углеводородной привязки, - речь идет о развитии электроэнергетики и атомной энергетики. Но не просто в рамках модернизации собственных систем и структур, а в сотрудничестве с Казахстаном и Китаем. Тем более, что опыт такого рода взаимодействия уже имеется. Так, к примеру, еще в 1999 г. было подписано Соглашение о сотрудничестве между РАО «ЕЭС России» и Государственной энергокорпорацией (ГЭК) Китая, которое стало значимым этапом в организации сотрудничества российских и китайских энергетиков. Еще тогда речь шла о сотрудничестве с Китаем по таким направлениям как научно-техническое взаимодействие в электроэнергетике, расширение приграничной торговли электроэнергией, совместное привлечение инвестиций для строительства Бурейской и Богучанской ГЭС, ориентированных на экспорт электроэнергии в Китай, создание электромоста Россия-Китай и т.д. Что касается атомной отрасли, то Казахстан, занимающий второе место в мире по запасам урана, неоднократно заявлял о своих намерениях развивать собственную программу мирного использования атома совместно с основным партнером - Россией, занимающей первое место в мире по конверсии урана. Речь идет о добыче урана, организации совместного предприятия по его обогащению, проектирование энергоблоков нового поколения и выход на рынки других стран. Еще два года назад шла речь о проекте АЭС с тремя энергоблоками типа ВБЭР-300, являющихся новейшей разработкой «Опытно-конструкторского бюро машиностроения им. Африкантова (Нижний Новгород) ( http://www.rosatom.ru/press-releases/2572_25.07.2006 ). А уже год назад обсуждалась возможность строительства этой АЭС в Актау. В июле 2006 года Россия и Казахстан подписали меморандумы о создании СП по обогащению урана в России, о создании СП по освоению урановых месторождений на территории Казахстана (месторождение «Буденовское»), о создании СП по совместной разработке и продвижению на рынки России и Казахстана, а также третьих стран инновационных реакторов малой и средней мощности ( http://www.nomad.su/?a=3-200607260218 ). С Китаем Россия сотрудничает уже более 10 лет в рамках проекта сооружения двух энергоблоков Тяньваньской АЭС более 10 лет (межправительственное соглашение о сооружении в КНР атомной станции и предоставлении Россией Китаю государственного кредита было заключено в декабре 1992 г.). Для реализации этого проекта привлечено более 150 российских компаний, и большое количество китайских, в том числе НИИ атомной энергетики. Тогда же в рамках российско-казахстанского сотрудничества в этой области шла работа по созданию совместной энергоугольной компании для управления и эксплуатации угольного разреза «Северный», Экибастузской ГРЭС-2 и ВЛ-500 кВ «Экибастуз-Омск» (http://www.raexpert.ru/researches/energy/electroenerg_1999/part_17/).
Понятно, что высокие цены на углеводороды - это чрезвычайно важный и «самодостаточный» фактор. Здесь, пожалуй, уместным будет привести пример Азербайджана, страны богатой углеводородами, но уже давно озаботившейся развитием атомной энергетики и электроэнергетики. Непринципиально, что руководство страны, обратившись в МАГАТЭ за разрешением строить на своей территории атомную станцию, аргументировало свое решение, прежде всего, стремлением сохранить нефть и газ для своих потомков и потребностью обеспечить энергетическую безопасность страны. Здесь важен сам факт наличия не только энергетической стратегии, предполагающей развитие атомной отрасли, но и комплексное видение проблемы, воля и реальные шаги в этом направлении.
Таким образом, возвращаясь к проблеме, обозначенной в заголовке статьи, предположу, что конфигурация энергетического будущего для России, Казахстана и Китая достаточно размытая как для каждой страны в отдельности, так и в совокупности. Слишком большое количество факторов оказывает влияние на экономические и политические процессы, протекающие в этих регионах (в частности, все реже и реже можно услышать о формировании единого энергетического пространства России и Казахстана, хотя эта тема по-прежнему актуальна). Однако ясно одно - совместные усилия по обеспечению энергетической безопасности трех стран, пусть даже в рамках Энергетического клуба ШОС, могут увенчаться успехом. И тогда речь пойдет не просто об успешной координации экспортных потоков углеводородного сырья и сотрудничестве в области электроэнергетики и атомной энергетики, но и о реализации модернизационного потенциала для национальных экономик трех государств.
