Основные тезисы этой статьи содержатся в монографии автора «Государственный переворот 24 марта 2005 г. в Киргизии», вышедшей в свет вфеврале 2006 года и выдержавшей три издания в Казахстане и Киргизии [1] ине подлежат, по убеждению автора, ни малейшей переоценке.Все основные выводы и оценки, тенденции и прогнозы которые были даны впервом, во втором и третьем изданиях, не изменились к нынешнему времени,лишь подчеркивая простоту осуществленной тогда смены одного клана у властина другой и легкость прогнозов, вполне успешно реализовавшихся в течениепяти лет. Грустно, но жизнь лишь подтверждает правоту большинства выводови прогнозов, сформулированных весной-летом 2005 года, когда была написанаэта книга в ее первом варианте.
Александр Алексеевич Князев Директор бишкекского филиала Института стран СНГ, доктор исторических наук, профессор, действительный член Русского географического общества В Киргизии власти отмечают День революции, а население - с горькой иронией - «День Мародера»… * * * Основные тезисы этой статьи содержатся в монографии автора «Государственный переворот 24 марта 2005 г. в Киргизии», вышедшей в свет в феврале 2006 года и выдержавшей три издания в Казахстане и Киргизии [1] и не подлежат, по убеждению автора, ни малейшей переоценке. Все основные выводы и оценки, тенденции и прогнозы которые были даны в первом, во втором и третьем изданиях, не изменились к нынешнему времени, лишь подчеркивая простоту осуществленной тогда смены одного клана у власти на другой и легкость прогнозов, вполне успешно реализовавшихся в течение пяти лет. Грустно, но жизнь лишь подтверждает правоту большинства выводов и прогнозов, сформулированных весной-летом 2005 года, когда была написана эта книга в ее первом варианте. События 24 марта 2005 г. уничтожили самую демократическую страну, когда-либо существовавшую в регионе Центральной Азии. Все недостатки, свойственные прежней власти и послужившие, согласно «революционной» риторике мартовских вождей, причинами «народного гнева», стремительно вернулись на свои исходные позиции. А запущенная мартовскими событиями хроническая нестабильность и перманентный уже вакуум власти, авторитаристские семейно-клановые пристрастия правящих персоналий до самого последнего времени делали и продолжают делать нереальным любой позитивный политический проект, каковой мог бы быть предложен республике. Развитие событий почти не оставляет места спорам о том, что же произошло в Киргизии 24 марта 2005 года. Теперь уже мало кто сомневается в том, что это был насильственный захват конституционной власти или, другими словами, государственный переворот. Нищета всех «оранжевых революций» заключается в том, что ими бывает запущен лишь механизм бесконечной перетасовки все той же старой коррумпированной колоды, из которой в грузинском и украинском варианте выбираются наиболее прозападно настроенные оппозиционеры. В Киргизии все оказалось еще проще и одновременно сложнее. Осень 2005-го и весна 2006-го, осень 2006-го и весна 2007-го - все эти лишь очередные этапы тривиальной внутриполитической конфронтации, связанной с борьбой за власть. К началу 2007 г. все действующие лица киргизской политики окончательно сосредоточились на главной проблеме азиатского способа производства - «власть-собственность», когда власть не равна управлению, а представляет собой лишь способ личного обогащения. В свое время К. Маркс и Ф. Энгельс определили наименьшее количество ведомств, потребных для стран азиатского способа производства, отнеся к ним три - внутренних дел (ограбление собственного народа), внешних отношений (ограбление других народов) и ведомство общественных работ (забота о воспроизводстве) [2]. То, что происходит в Киргизии, это не политический процесс, это всего лишь затянувшееся переформатирование межклановых отношений, сосредоточенное вокруг главной проблемы азиатского способа производства - «власть-собственность». Когда власть не равна управлению, а представляет собой лишь способ личного обогащения. В условиях Киргизии эта простая формула оказывается еще и отягощена принципиально новым состоянием собственно общественных отношений. Наряду с трансформацией переживших советскую эпоху и существовавших на рубеже 1980-1990-х гг. традиционных связей уровня первичной социализации, происходит одновременная реанимация родоплеменной и клановой структуры. Киргизскому обществу когда-то была свойственна демократия в ее зачаточном виде - военной демократии. И ее основополагающая процедура - выборы - тоже не нова. Даже после вхождения в состав царской России данная процедура не исчезла, как и родовое представительство - это была вполне удобная самоорганизующаяся и самоконтролируемая иерархия. Не только Россия на присоединенных к империи территориях, но во многих случаях и Британия старалась сохранять в своих колониях уже проверенные временем управленческие пирамиды такого рода. В СССР система родовой иерархии была просто изрядно деформирована. С распадом СССР как безальтернативный путь была выбрана демократия. Но в ее форме, предложенной Западом и пока еще работающей худо-бедно в условиях Европы или Америки. Временная же дистанция от военной демократии киргизского типа до ее современных форм, предлагаемых к реализации, просто катастрофически велика, необходим длительный процесс эволюции, который должно пережить или осознать общество, чтобы затем оценить его реальные плоды. Военная демократия, состоявшая в почти полной автономии родов и кланов, лишь в критические моменты объединявшихся и выбиравших верховного правителя, чьи полномочия были ограничены периодом кризиса (чаще всего - войной с внешним противником), эта демократия слишком проста и даже примитивна, чтобы работать сегодня в качестве механизма управления. Впрочем, элементы ее, ведущие к хаотической фрагментации республики, проявляются в сегодняшней Киргизии достаточно очевидно. Опыт столетий показывает: киргизам было присуще не особенно серьезное отношение к собственной власти - пиетет испытывается перед властью извне. Кочевники избирали ханов, поднимали их на белой кошме, но могли коллективно низложить, если считали их недостойными. Зато, за редчайшими исключениями, были абсолютно покорны по отношению к государствам, включавшим их в свой состав и обладавших явным силовым преимуществом - Кокандскому ханству, Российской империи, СССР… Введение демократических институтов - это лишь форма, а форма без содержания чревата теми последствиями, которые мы имеем. Индивидуальность, неповторимость исторического состояния и обстоятельств каждой эпохи - понятия, наиболее импонировавшие духу постгегелевского историзма, поставившего во главу угла принцип уникальности, несравнимости исторических состояний и непреложности к ним каких бы то ни было общеисторических или, тем паче, универсальных масштабов оценки. За исключительно одиночными исключениями, большинство киргизских политиков представляют из себя амбициозных субъектов, отражающих не общенациональные или партийные интересы, а региональные, кланово-трайбалистские, или просто семейные и /или даже просто личные корыстно- и честолюбивые пристрастия. Калькированные демократические институты представляют для этого вполне удобную форму. Для возвращения в киргизский политический процесс хотя бы к минимальной системности нужна жесткая схема управления страной из единого центра. В реалиях Киргизии этим центром может быть только исполнительная власть. Проблема состоит в качестве этой власти. «Качество» власти в Киргизии определяется тем, что при отсутствии каких-либо исторических традиций самостоятельного существования как государства на пятнадцатом году хрупкой киргизской государственности событиями 24 марта 2005 года, был прерван легитимный политический процесс. Нельзя сказать, что киргизское государство в акаевскую эпоху было вполне состоявшимся. Но традиция соблюдения рамок легитимности политического процесса, вкупе с сохранявшейся по инерции с советского времени, присутствовавшей в общественном сознании сакральностью государства, позволяли киргизскому обществу не пойти вразнос… Полное же отсутствие устоявшихся норм политической жизни сегодня позволяет огромному числу людей, относящих себя к киргизской политической элите, осуществлять попытки самореализации в качестве лидеров нации, но. парадоксальность ситуации состоит в том, что такого рода желающих слишком уж много для небольшой нищей республики. Одна из наиболее популярных версий развития политического процесса - теория полиархии Роберта Даля - говорит о плюралистичности элит, которые, де, конкурируют друг с другом, но при этом оказываются совместимы, поскольку конкуренция происходит в рамках одних и тех же базовых ценностей, одной и той же институциональной системы. Считается, что полиархический порядок сочетается с демократией, потому что элиты настоятельно нуждаются в демократической легитимации и открыты для эпизодических массовых действий снизу [3]. Ясно, что при любом типе политической системы элиты - ее ключевое звено. Но в современном киргизском процессе отсутствуют все необходимые компоненты подлинной политической практики: отсутствуют настоящие политические элиты, отсутствует практика демократической легитимации правящего класса, процесс конкуренции претендующих на статус «элитных» политических групп носит отнюдь не свободный характер. Политические элиты при этом понимаются автором как представители существующего общественно-политического строя, не более [4]. Политическая система в Киргизии может называться как угодно - демократической или либеральной, авторитарной или монархической, какой-то иной - ее внутреннее содержание будет всегда одно и тоже: трайбалистское или семейно-клановое. Современное политическое развитие носит нелинейный характер, нелинейность развития носит всеобщий характер и подтверждает, что нет, и не может быть, универсальных моделей развития, пригодных для всех стран и народов. Никакие «идеальные» образцы политического, социального и экономического устройства нельзя механически трансплантировать в среду, которая к этому не готова. Пример Киргизии, примерного члена ВТО, столь же примерного участника программ НАТО, ставшей в этом смысле в один ряд с Грузией, Афганистаном и Ираком, лишний раз подтверждает несостоятельность идеи экспорта и насаждения либерализма. Для Киргизии этот сценарий оказался чреват созданием обстановки перманентного системного кризиса, совокупность противоречий которого (личностных, корпоративных и регионально-клановых) ставит вопрос о самой возможности дальнейшего существования государства и достижения полноценной идентичности государствообразующего этноса. Трудно сомневаться в том, что нынешнее состояние Киргизии есть прямой результат не только внутренних процессов, это состояние есть и прямое следствие мировых процессов. В таком контексте глобализация есть политика втягивания несостоявшихся государств и протогосударственных образований мира в «управляемый хаос» постоянной борьбы. Глобалистская политика заставляет формулировать в неадекватной вызовам времени форме такие фундаментальные понятия международного права как суверенитет, невмешательство, нерушимость границ, ряд других, перманентно усугубляя кризис современного международного права. Глупо говорить о независимости и суверенитете. Мир состоит не из идеалов, а из интересов. Этот тезис перестроечного времени известного публициста Андрея Нуйкина совершенно необходим, и столь же – как минимум методологически, тезис из логики Гегеля, где категория качества предшествует категории количества. И это – при рассмотрении любых общественных процессов - будь то экономика как таковая, или геоэкономика, геополитика больших пространств, или региональная политика, связанная с достижением баланса тех или иных внутристрановых или внутрирегиональных интересов. Народ - категория ненаучная, понятие же «общество», или «социум» предполагает дифференцированный подход, заставляющий подвергнуть анализу качество той человеческой массы, которая в киргизском случае под руководством лидеров оппозиции лишила конституционную власть возможности выполнять свои функции. «... Мы присутствуем при триумфе гипердемократии, когда массы действуют непосредственно, помимо закона, навязывая всему обществу свою волю и свои вкусы», - писал Хосе Ортега-и-Гассет [5]. И поэтому произошедшее в Киргизии скорее предполагает применение понятия «мятеж» (массовое стихийное или организованное выступление социальных групп, направленное против существующего социально-экономического порядка или властей и обычно сопровождаемое применением насилия) или государственный переворот (захват правительственной власти, учиненный насильственно посредством заговора или открытого вооруженного восстания; целью государственного переворота является или перемена формы и порядка управления, или свержение представителя верховной власти и передача власти другому лицу). Существует также достойное рассмотрения в данном контексте понятие «узурпация» - тяжкое государственное преступление; насильственный захват власти или насильственное удержание власти. Применение понятия «насильственный захват власти» в данном контексте также представляется наиболее уместным, хотя и в некотором роде слишком обобщенным. Другое базовое разночтение в оценках произошедшего пять лет назад в Киргизии связано с ответом на вопрос о внешнем вмешательстве в киргизские события. Речь идет, понятно, прежде всего, о вмешательстве со стороны США и других стран евроатлантического сообщества.
