Я хотел бы разграничить две разные концепции. Чикагская традиция включает в себя много разных идей. Одна из идей чикагской школы, которая мне кажется несомненной - это то, что люди реагируют на стимулы, и что стимулы очень важны. Ничего, что могло бы поколебать это убеждение, не произошло. Люди действительно реагировали на стимулы.
Slon.ru продолжает публикацию серии интервью с представителями Чикагской экономической школы, с которыми поговорил Джон Кессиди, журналист The New Yorker . Интервью у Нобелевского лауреата-2000 Джеймса Хекмана Кессиди брал по телефону в конце октября. Мы начали с того, что обсудили его текст в Chicago Magazine , где Хекман, казалось бы, снимает с чикагских экономистов всякую вину за финансовый кризис. Какой же была его реакция на недавнюю критику в адрес чикагской школы со стороны Джозефа Стиглица , Пола Кругмана и других?Джеймс Хекман: Я хотел бы разграничить две разные концепции. Чикагская традиция включает в себя много разных идей. Одна из идей чикагской школы, которая мне кажется несомненной - это то, что люди реагируют на стимулы, и что стимулы очень важны. Ничего, что могло бы поколебать это убеждение, не произошло. Люди действительно реагировали на стимулы. Выяснилось, что стимулы, на которые они реагировали [до кризиса], не были полезны для общества в целом. Но реакция на них, тем не менее, была. Еще одна теория в рамках чикагской традиции - ее активно критиковали Стиглиц и Кругман - концепция эффективности рынков. Но это уже совсем другое. Я думаю, важно рассмотреть Чикагскую школу в историческом контексте. В конце 1940 - 50-х, когда в умах бесспорно доминировало кейнсианство, представители той его ветви, которая называлась «гидравлическое кейнсианство» [см. Алан Коддингтон. Кейнсианская экономическая теория: в поисках главных принципов . Стр. 343 и далее -от редакции ], полностью игнорировали стимулы и реакцию людей на них. Чикагская школа в лице Милтона Фридмана, Джорджа Стиглера и других просто восстанавливала баланс. Была проведена масса эмпирических исследований, чтобы показать, как люди реагируют на стимулы - например, изменения налогов или цен . Эти работы оказали огромное влияние и до сих пор очень важны. В начале 1970-х Мартин Фельдштейн из Гарварда показал, что изменение размера пособий по безработице довольно сильно влияет на предложение труда [рост пособия снижает желание работать]. Это имело колоссальное влияние на политику, исследования чикагской школы были применены на практике. Фельдштейн говорил, что прочитал «Капитализм и свободу» Фридмана , когда учился в оксфордской аспирантуре, и она оказала огромное влияние на его образ мысли. Увязывая эмпирические данные с теорией и показывая, как налоги и правительственные программы влияют на поведение людей, чикагская школа оказывает влияние, актуальное и по сей день. -Хорошо, люди реагировали на стимулы - ипотечные кредиторы, банкиры с Уолл-Стрит, покупатели недвижимости - с этим я согласен. Но разве рыночные цены не посылали им ложные сигналы и разве это не довод против чикагской традиции, которая еще со времен, как минимум, Хайека, подчеркивала роль цен в координации поведения людей? - Скорее, мне кажется, рынок реагировал слишком медленно. С конца 2007 и далее, когда проблемы стали уже очевидны, многие профессионалы Уолл-Стрит начали сбрасывать ипотечные облигации. А на протяжении долгого времени [перед кризисом] рынок направлял правильные сигналы. Люди успешно зарабатывали на нем - трейдеры и т.д. Потом выяснилось, что с социальной точки зрения это не было оптимальным, но это уже другой вопрос. [Далее Хекман подверг критике поведенческую экономику - среди прочих, Джорджа Акерлофа из Беркли и Роберта Шиллера из Йеля за утверждение, что корни кризиса лежат в иррациональном поведении - самоуверенности, стадных чувствах и т.п. В основном, настаивал Хекман, люди отвечали на рыночные стимулы и вели себя рационально - примечание Кессиди ]. - Предположим, что я буду платить людям за убийство детей. Если бы я предложил достаточно высокую плату, думаю, желающие взяться за эту работу нашлись бы без проблем. Кроме того, я думаю, справедливо будет возложить на власти ту же ответственность за произошедшее, что и на рынок. Начиная примерно с 2000 г. и далее в Вашингтоне было решено не регулировать эти рынки. Люди вроде Гринспена взяли на вооружение гипотезу эффективных рынков в ее очень грубой и утрированной форме. И заявили, что это основание для того, чтобы не регулировать рынки. Это было риторическим использованием гипотезы эффективных рынков, чтобы оправдать правительственную политику. -А что относительно гипотезы рациональных ожиданий - другой важной теории, которую ассоциируют с современной чикагской школой? Как она себя чувствует? - Могу рассказать вам историю о моем друге и коллеге Милтоне Фридмане. В 1970-х мы присутствовали на защите докторской одного чикагского экономиста, который потом стал довольно известным. Темой диссертации были рациональные ожидания. Доложив тезисы, экономист вышел, а Фридман повернулся ко мне и сказал: «Знаешь, мне кажется, что это хорошая идея, но эти парни распространяют ее слишком на многое». То, что имело невероятно важные последствия для экономической политики, в теории оказалось почти тавтологией. Но главное то, что у нее [теории рациональных ожиданий] не было никакого эмпирического смысла. Когда Том Сарджент , Ларс Хансен и другие попытались проверить эту идею с помощью системы уравнений, то оказалось, что теоретические посылки противоречат данным. У этой идеи было много сторонников, которые оторвались от реальности, и это стало мешать развитию. -А что Роберт Лукас ? Он придумал множество подобных теорий. Лежит ли на нем какая-либо ответственность? - Лукас очень проницательный человек, но его в первую очередь интересует теория. Он редко делает какие-либо эмпирические заявления. Я не считаю, что Боб оторвался от реальности, в отличие от некоторых его последователей. Так часто бывает. Чем дальше по цепочке вы идете, тем больше безумных фанатиков встретите. - А вы? Когда теория рациональных ожиданий стала разрушать экономику, как вы реагировали? Я знаю, что вы в первую очередь занимаетесь микроэкономикой, но все же... - Меня поразило вот что: кейнсианская теория до сих пор активно применяется в банках и на Уолл-стрит. Тамошние экономисты использовали кейнсианские модели для подготовки краткосрочных прогнозов. Странно, что они продолжают делать это, хотя теоретически доказано, что эти модели не работают. -Относится ли то же самое к гипотезе эффективных рынков? Не перегнули ли палку чикагские экономисты и с этой теорией?- Некоторые - да. Но тут есть целый спектр позиций. Вы можете походить по кабинетам [ Чикагского университета ], и обнаружите множество точек зрения. [Тут Хекман упомянул мемуары покойного Фишера Блэка , одного из авторов модели опционного ценообразования Блэка-Шоулза . Там Блэк говорит, что финансовые рынки любят распространяться широко, не слишком привязываясь к фундаментальным экономическим показателям - примечание Кессиди ]. - Блэк очень плотно работал с рынками и хорошо их чувствовал, и был настроен [по отношению к ним] очень скептически. Он был чикагским экономистом. Но в поддержке гипотезы эффективных рынков был элемент догматизма. Экономисты вроде Рагу [Раджана] и Неда Грэмлича [бывший член правления ФРС, умер в 2007 г.] предупреждали, что это неправильный путь, но их никто не слушал. «Эффективные рынки» стали частью моды - на Уолл-стрит, в Вашингтоне, в академических кругах, включая Чикаго. -Какова была реакция здесь [в университете], когда разразился кризис? - Все были ошеломлены масштабами происходящего. Такая реакция была не только здесь. Все экономисты были ошеломлены. Не думаю, что Джо Стиглиц прогнозировал коллапс ипотечной системы и крупномасштабные банкротства банков. -Что же осталось от Чикагской школы на данный момент? А что умерло? - Мне кажется, жива традиция инкорпорировать теорию в экономическое мышление и проверять ее эмпирическими данными. Мы делаем именно так, изучая неравенство доходов, изменение предложения труда под влиянием налогов или что угодно еще. Жива и сама идея, что люди реагируют на стимулы рационально. Ничто не обесценило эту концепцию - напротив. Поэтому мне кажется, что базовые идеи Чикагской школы все еще имеют большую силу. Сам космический корабль цел и в рабочем состоянии. Проблемы, на мой взгляд, в первой ступени [ракеты] - в гипотезе рациональных ожиданий и в вульгарной версии гипотезы эффективных рынков. Эти идеи проиграли - в этом нет никаких сомнений. По-моему, экономисты стали слишком абстрагироваться от эмпирических данных, перестали проверять свои идеи эмпирикой. Эта часть чикагской традиции была забыта, а ведь это очень важная часть. Когда Боб Лукас писал, что Великая Депрессия была всего лишь длинным отпуском для людей, отказывавшихся от работы за низкую зарплату, был другой чикагский экономист Альберт Риз, который в Chicago Journal заявил: «Стоп, подождите. Большое количество данных говорит, что это неправда». Милтон Фридман был теоретиком-макроэкономистом, но его меньше увлекала теория, желание сконструировать единую всеохватную теорию. Он был больше занят попытками ответить на эмпирические вопросы. Опять же, если почитать его труды - они полны эмпирических данных. Об этой части его наследия просто забыли, мне кажется. Несколько лет назад, когда умер Фридман, мы организовали симпозиум для наших выпускников, посвященный его научному наследию. Я делал доклад о гипотезе перманентного дохода, Лукас - о рациональных ожиданиях. У нас много очень талантливых выпускников. Одна из них встала и сказала: «Вот данные по планам 401k [пенсионные начисления], посмотрите: люди используют их неправильно или вообще не используют. И вы всерьез утверждаете, что люди думают о будущем и рационально его планируют?» Лукас ответил: «Да. Так говорит теория рациональных ожиданий, и это часть наследия Фридмана». А я сказал: «Нет. Фридман уделял слишком много внимания эмпирическим данным, чтобы утверждать такое». Экономисты взяли одну половину его наследия и забыли про вторую. Они слишком далеко ушли от практических данных.
