Недавно стартовал шестой сезон сверхпопулярного сериала о гениальном диагносте и цинике Грегори Хаусе. В особом представлении сериал не нуждается: он хорош от и до, а число его поклонников множится с такой скоростью, что уже перестаешь удивляться, когда люди без медицинского образования знают, что такое аутоиммунное заболевание, и с легкостью определяют по симптомам инсульт.
Реформа системы здравоохранения Недавно стартовал шестой сезон сверхпопулярного сериала о гениальном диагносте и цинике Грегори Хаусе. В особом представлении сериал не нуждается: он хорош от и до, а число его поклонников множится с такой скоростью, что уже перестаешь удивляться, когда люди без медицинского образования знают, что такое аутоиммунное заболевание, и с легкостью определяют по симптомам инсульт. Премьера шестого сезона совпала с обострившимися в Америке дебатами по поводу реформы системы здравоохранения (см. недавнюю статью Бориса Кагарлицкого), затрагивающей интересы множества американцев, и логично было бы предположить, что создатели «Доктора Хауса» придерживаются той или иной точки зрения по поводу этой проблемы. (Поскольку текст рассчитан, в том числе, и на тех, кто все еще не стал фанатом Хауса и не кусает ногти в ожидании очередной серии, мы постараемся как можно меньше касаться частностей и рассматривать сериал в самых общих чертах, отдельно остановимся только на последнем эпизоде.) Правительство США далеко не в первый раз пытается ввести доступное медицинское обслуживание, это обещал, например, но не смог (или не захотел) сделать Клинтон, но даже при том кредите доверия, который получили демократы во главе с Обамой, сделать это оказывается нелегко. В истории, переписанной консерваторами, заслуги «Нового курса» в лучшем случае просто приуменьшаются, а кейнсианство в их трактовке оказывается чуть ли не «социализмом»: американцы довольно быстро забыли, что не «естественная эволюция рынка», а регулирование экономики политическими методами позволило сократить разрыв между бедными и богатыми и добиться значительного роста благосостояния. Результатом правления Буша стал обратный процесс: бедные опять беднеют, богатые богатеют. Судя по всему, республиканцы искренне считают, что американская система здравоохранения – лучшая в мире, в то время как 15 % населения Америки не застрахованы вообще, то есть фактически лишены возможности получать медицинскую помощь, а Всемирная организация здравоохранения в 2000 году отвела США почетное 37-е место в своем рейтинге. Медицинские услуги в Америке оплачиваются по большей части за счет частного страхования, отсюда их запредельная дороговизна. По данным на 2004 год, Соединенные Штаты тратили на здравоохранение одного человека 6100 долларов, то есть в 2–3 раза больше, чем Канада, Франция, Англия и Германия, в то время как продолжительность жизни в Америки была ниже, чем в указанных странах. Ни передовые технологии, ни высококлассные специалисты сами по себе не в состоянии сделать систему здравоохранения по-настоящему эффективной: реформа необходима так же, как и политическое регулирование экономики в целом. Хаус – с кем и против кого? В споре между республиканцами и демократами о всеобщем медицинском страховании создатели «Доктора Хауса» занимают неопределенное положение. В одной из серий Хаус глумится над пациентами, у которых нет медицинской страховки, и, помянув небезызвестного демократа Майкла Мура, патетически восклицает: «Боритесь за свои права!» В другой – лечит чернокожего сенатора-демократа, тот метит в президенты, но к концу серии осознает утопичность своих стремлений (действительно, как может афроамериканец из Демократической партии занять президентское кресло?). Хаус также крайне пренебрежительно отзывается о кубинской системе здравоохранения, хотя именно ею по праву гордится отнюдь не процветающая Куба. С другой стороны, конфликт с руководителем крупной корпорации, который становится спонсором больницы ради контроля над разработкой фармацевтических препаратов, заканчивается победой Хауса – по сути, если это и не прямое противопоставление медицины интересам крупного капитала, то, во всяком случае, реверанс в сторону общедоступного медицинского обслуживания. Но это, разумеется, не всё. Хаус «консервативный» Каждую серию доктор Хаус ставит диагноз одному «интересному» пациенту – интересному потому, что его заболевание неочевидно и другие врачи не могут определить его, исходя из наличествующих симптомов. Суть дифференциального диагноза, производимого Хаусом и его помощниками, заключается в отсечении как можно большего количества болезней, объясняющих тот или иной набор симптомов, и в выборе среди них единственной верной. Пациенты Хауса делятся на две неравные группы: помимо «интересных» случаев, есть еще множество «неинтересных» – мизантропически настроенного доктора время от времени заставляют осматривать пациентов, пришедших в клинику на прием (по крайней мере, так было на протяжении первых трех сезонов). Эти осмотры представляют собой небольшие забавные сценки из больничной повседневности. У одного пациента на груди появились странные пятна после поездки на курорт, у другого – загадочные проблемы со стулом. Хаус всеми возможными способами дает подобным «больным» понять, что они идиоты, им не требуется ни диагноз, ни лечение (у первого появились на груди пятна потому, что сынишка высыпал ему на грудь пригоршню монет, когда тот загорал; второй же «изменил» жене-вегетарианке с гамбургером). Напротив, те случаи, которыми занимается Хаус, крайне сложны и запутанны, симптомы двусмысленны; чтобы обнаружить болезнь, необходимо выстроить разрозненные симптомы в цепочку и определить причинно-следственные связи – всё это напоминает детектив (по словам создателей сериала, сходство доктора Хауса с Шерлоком Холмсом не случайно). Из чередования «интересных» и «неинтересных» случаев складывается следующая картина: болезни бывают либо пустячными и высосанными из пальца, либо сложно диагностируемыми и чрезвычайно опасными для жизни (никто не утверждает, что не бывает обычных среднестатистических болезней, но мы их не видим – они просто не попадают в кадр). Следовательно, представленная в сериале система здравоохранения хороша постольку, поскольку существуют высококлассные специалисты и современная техника, но отнюдь не потому, что она доступна: делать систему здравоохранения общедоступной значит потакать главным претендентам на остроумие Хауса – бесчисленным бездельникам с монетами и гамбургерами вместо настоящих симптомов. Хаус «прогрессивный» В пику известной банальности Грегори Хаус лечит только болезнь, «человека» же старается не замечать, не посещать его, а если все-таки припрет – общаться с больным в одностороннем порядке. Хаус нарочито груб и бесцеремонен, но раз в неделю спасает кого-нибудь от верной смерти. Он циник и постоянно унижает окружающих (как находящихся у него в подчинении, так и посторонних), причем его оскорбления зачастую направлены на расовые, половые и религиозные различия. Разумеется, Хаус хамит не только ради самого процесса (хотя порой складывается именно такое впечатление) – на самом деле он является настоящим «критиком идеологии», что и дает нам основание выделить «прогрессивную» ипостась Грегори Хауса. Идеологию мы здесь рассматриваем как то самое «ложное сознание», которое мешает процессам, происходящим в обществе – или в теле, – стать прозрачными. Тезис, из которого исходит доктор Хаус, очень прост: все лгут. Лгут для того, чтобы сохранить status quo. Нельзя сказать, что цель Хауса – разоблачение лжи, скорее, он старается просто обойти ее, а при случае использовать в своих целях. Чтобы миновать ложь, он отвергает принятые в обществе конвенции (правила поведения, устав больницы и т.п.), а конвенции всегда фиксируются в языке – именно поэтому Хаус обращается не к пациенту, но напрямую к его телу – к симптомам болезни. Симптомы бывают двух типов: сообщенные пациентом врачу (например, головная боль) и наблюдаемые врачом непосредственно, и первые интересуют Хауса в последнюю очередь (особенно такой «антисимптом», как «нормальное самочувствие»). Только непосредственно наблюдаемые симптомы помогают обнаружить болезнь, ведь работа «ложного сознания» подчас настолько тонка, что ее практически невозможно уловить. Пациент может не просто скрывать те или иные факты, но даже присваивать иную идентичность, сознательно или неосознанно (например, женщина генетически является мужчиной, но продолжает считать себя женщиной, или родители скрывают факт усыновления и от ребенка, и от доктора), и только симптомы никогда не врут. Когда человек говорит «да», он может иметь в виду «нет», но когда у человека открывается внутреннее кровотечение, это значит только то, что у него – внутреннее кровотечение плюс болезнь, которая его вызвала. Если психоаналитик не верит пациенту, но выслушивает его и ждет, когда тот проговорится, то Хаус в этом просто не нуждается. Иными словами, нарушение конвенций, принятых в обществе, необходимо для того, чтобы восстановить функционирование тела. Человек – «культурное животное»: культура сглаживает противоречия и мешает увидеть материальную действительность такой, какая она есть. Чтобы избавиться от этого «слепого пятна», необходимо постоянно подрывать культуру, ставить ее под сомнение, выходить за рамки этических и моральных норм, плевать на устав больницы. Только в этом случае будет достигнута «нулевая степень идеологии» и прояснится причинно-следственная связь между симптомами и болезнью. Не случайно симптом в трактовке Хауса – это «когда тело делает то, чего не должно делать», и также не случайно то, что Хаус не только хамит всем подряд, но провоцирует и поощряет других хамить ему: от ограничений культуры проще освобождаться совместными усилиями, и пусть другие герои на каждом шагу возмущаются его цинизмом – это не мешает им вносить свой вклад в коллективный «цинический разум». Хаус поверженный Как уже было сказано выше, вряд ли стоит ожидать, что создатели сериала очевидным образом отреагируют на перемену политического курса (впрочем, вполне умеренную – пресловутая «левизна» Обамы сильно преувеличена его противниками) – хотя, как показали последние выборы, шедевры массового кино вполне могут быть политически ангажированными (например, последний «Бэтмен»). Однако последняя серия «Хауса» оказалась довольно необычной, и стоит сказать о ней несколько слов отдельно. Доктор Хаус – в психиатрической клинике, проходит программу детоксикации (у него галлюцинации от викодина). Разумеется, ему не терпится покинуть указанное заведение, и он вроде бы имеет на это право, однако главврач лечебницы предупреждает Хауса, что тот по-прежнему не в себе, а без положительной характеристики не видать ему ни лицензии, ни практики. Заложник ситуации, Хаус начинает действовать так, как ему и положено: доводить главврача, медсестер и пациентов… И мы уже начинаем предвкушать, что он в очередной раз надругается над правилами, порядками и здравым смыслом, заставит оппонентов плясать под свою дудку и выйдет сухим из воды. Но не тут-то было: Хаус понимает, что он действительно болен, смиряется со своим положением, принимает meds, заводит роман и даже участвует в конкурсе самодеятельности (читает рэп на пару с экзальтированным латиноамериканцем). На протяжении всего фильма (а он длинный – серия сдвоенная) не покидает ощущение, что где-то все это уже видел – и неудивительно: перед нами нечто вроде пародии на «Полет над гнездом кукушки», важнейший фильм американской протестной и альтернативной культуры. Создатели «Доктора Хауса» фактически полностью инвертировали сюжетную коллизию «Гнезда кукушки»: психиатрическая лечебница стала не репрессивным механизмом, превращающим людей в овощи, но большой дружной семьей, сопротивление которой – бессмысленное ребячество. Поначалу Хаус ведет себя так же, как герой Кена Кизи. Он хамит и лжет врачам, провоцирует пациентов; многие сцены кажутся едва ли не цитатами из фильма Формана: Хаус похваляется непроглоченными пилюлями, играет в карты на сигареты, срывает коллективную терапию и т.п. Переломный момент фильма – «самоволка», аналогичная той, что изображена в «Гнезде кукушки», только Хаус тащит собрата по несчастью не на рыбалку, а в парк аттракционов. Попытка вернуть накачанному лекарствами психу вкус к жизни проваливается: состояние подавленности проходит, к парню возвращается бред (он считает себя суперменом), он счастлив как никогда – и прыгает с крыши, поскольку аттракционы вернули ему притупившееся чувство «суперменства». Мораль этой сцены очевидна: «побег из клиники», о котором грезили битники-«шестидесятники», закончится окончательным разрывом с суровой реальностью и самоубийством «беглеца», если ему вовремя не помогут вернуться к «нормальности». Выбор делается не между «правильной» и «неправильной» жизнью, но между жизнью и смертью. На этом бунтарство заканчивается и начинается конформизм, прием таблеток, чтение рэпа и выздоровление под бурные аплодисменты других душевнобольных. Речь не о том, что сумасшедшие – это просто «инакомыслящие», психиатрия репрессивна и т.п. Можно долго множить подобные штампы, однако по существу здесь важно то, что создатели сериала (сознательно или неосознанно) сделали настоящий подарок консерваторам, у которых от одного упоминания о 60-х изо рта идет пена. Разумеется, это не означает, что Хаус вернется на свое место «нормальным» диагностом, перестанет быть «критиком идеологии» и начнет излучать социальный конформизм. Мы просто констатируем сосуществование на равных правах консервативного и прогрессивного в этом шедевре популярной культуры – и не исключено, что подобное неустойчивое равновесие хотя и не бросается в глаза, но свойственно и другим произведениям современной массовой культуры. Так же и американское общество, с одной стороны, не может смириться с растущим социальным неравенством и другими прелестями неолиберализма (пресловутая «ностальгия по Рузвельту») – иначе победа Обамы не была бы столь убедительной, с другой стороны, сопротивляется демократическим реформам – иначе позитивность программы демократической партии была бы очевиднее, а шансы консерваторов на реванш не росли день ото дня. Иван Аксенов
