В Европе сложилось антироссийское лобби во главе с председателем Европейской комиссии Баррозу, которое весь последний год делает ставку на то, чтобы разорвать наши энергетические отношения с Украиной и Европой. Это официальная точка зрения Еврокомиссии: зависимость от России критическая, мы для них ненадежный партнер и используем трубу как энергетическое оружие. Это при том, что зависимость газового рынка Европы от России составляет лишь 25%. Да, она большая, но явно не критическая. Поэтому для Брюсселя газовая война – это еще одна возможность заявить о том, что Россия опасна, прекрасный аргумент, чтобы сказать – все, теперь мы с Россией дел иметь точно не будем, нам нужна эффективность 20-20-20, управляемые виды энергии и так далее.
О перспективах российской и мировой энергетической политики мыбеседуем с генеральным директором Фонда национальной энергетическойбезопасности Константином Симоновым.
"Yтро": Как вы оцениваете " сделку века "по поставке в Китай 300 миллионов тонн российской нефти за $100 миллиардов втечение 20 лет?
Константин Симонов: По нескольким причинам я оцениваю этусделку крайне негативно. Причина первая в том, что цена этой сделки вызываетудивление, даже несмотря на то что Китай выдал нам льготный кредит по оченьнизкой ставке. Когда мы говорим о перспективе в 20 лет, то совершеннооднозначно у нефти гораздо больше шансов быть дорогой, чем дешевой. Я бы назвалтри фундаментальных предпосылки для роста цен. Первая – рост народонаселенияЗемли. Вторая – исчерпание старых месторождений. Оно идет очень активнымитемпами, поэтому, несмотря на большое количество нефти, себестоимость ее добычидостаточно высока. И это очень сильный аргумент. Все говорят, что ниже $75 –$80 за баррель нет смысла вкладываться в новые проекты, например? в шельфыАфрики, и переходить к новым видам углеводородов, таким, как, скажем,unconventional gas, находящийся в угольных шахтах. Да, его хорошо добывать,когда цена комфортная, да, сейчас бум этого газа, но при цене ниже $30 забаррель никто этого делать не станет. Чтобы добыча была рентабельной, нужнадостаточно высокая цена нефти. Чтобы идти на шельф или в пески, нужно, чтобыцена была не ниже $80 за баррель. И третья предпосылка – это экология. Чем вышеэкологические требования к энергетике, тем дороже ее стоимость. В том числе ипродуктов нефтепереработки.
Таким образом, совершенно очевидно, что у нефти гораздо большешансов стоить дороже $100, чем ниже $50. И, если цена контракта действительносоставляет $45 за баррель, я считаю, что это очень опасно. Было глупоподписывать договор по какой-то фиксированной цене, нужно было привязать ценукак минимум к Роттердамскму порталу. Если мы хотим продавать нефть в Китай, этобудет иметь смысл только в том случае, если стоимость портала будетравновеликая. Я имею в виду цену в Роттердаме и Дацине. А если стоимость нефтив Дацине будет в два раза ниже, чем ее стоимость в Роттердаме, то зачем намтогда торговать. Это первый момент.
А второймомент – то, что фактически эта сделка означает постепенный уход России севропейского рынка. Что бы там ни говорила наша великая стратегия, странавступила в фазу пика добычи. Серьезного ее роста в ближайшие 25 лет ожидать, ксожалению, не приходится. Все эти миллионы тонн придется снимать с европейскогонаправления экспорта, что означает постепенную переориентацию нашейэнергетической политики и политическую перенастройку на Китай.
В этом плане я не вижу здесь и диверсификации рынка. Дело в том,что она хороша, когда у вас растет добыча и вы отправляете продукцию на новыйрынок, имея возможность перебрасывать его туда. Но когда добыча падает, а выимеете гарантированный рынок и уходите с него, то тем самым вы освобождаетеплощадку для своих конкурентов. Это плохая стратегия. Но так и получится: мыуйдем с дорогого рынка на более дешевый. Абсурд. Тем более что Китай будетиметь и другие источники получения нефти и все время будет нас этимшантажировать.
Поэтому я думаю, что это решение, как минимум, недальновидно.
"Y": Каковы перспективы энергетическихвзаимоотношений с Украиной? Существует возможность возобновлениягазовых войн ?
К.С.: Вероятность этого высока по той простой причине, чтогазовая война может оказаться выгодна достаточно многим участникам конфликта. ВЕвропе сложилось антироссийское лобби во главе с председателем Европейскойкомиссии Баррозу, которое весь последний год делает ставку на то, чтобыразорвать наши энергетические отношения с Украиной и Европой. Это официальнаяточка зрения Еврокомиссии: зависимость от России критическая, мы для нихненадежный партнер и используем трубу как энергетическое оружие. Это при том,что зависимость газового рынка Европы от России составляет лишь 25%. Да, онабольшая, но явно не критическая. Поэтому для Брюсселя газовая война – это ещеодна возможность заявить о том, что Россия опасна, прекрасный аргумент, чтобысказать – все, теперь мы с Россией дел иметь точно не будем, нам нужна эффективность20-20-20, управляемые виды энергии и так далее. Такая политика очень опасна дляЕвропы, ну и для нас, конечно. Если Россия перекроет транзит, Европамоментально заявит о том, что она занимается грабительством и шантажом.
Двадцать третьего марта Европа подписала декларациюс Украиной о том, что входит в украинскую ГТС и гарантирует еебесперебойное функционирование. За прошедшие три месяца Украине не выделили никопейки , и на прямые предложения России оплатить задолженность Украины впропорции 50/50 было категорически отказано.
Это означает, что Баррозу и его интеллектуальные партнеры ждут отРоссии очередного перекрытия трубы, чтобы бить по нам из всех орудий. Кстати,Россия пытается пойти на определенные уступки, и это достаточно важный с нашейстороны шаг. Так, мы внесли $2,2 миллиарда в счет предоплаты российского газадо конца первого квартала 2010 года. Это очень значимая вещь, потому что неизвестно, что будет с "Нефтегазом", – фактически мы передали большуюсумму компании, которая может обанкротиться в любой момент. Европа, в своюочередь, отказалась внести остаток суммы. Цена вопроса хорошо известна, нопочему мы должны все время платить за Украину? Баррозу говорит о том, что да,они берут ответственность, но, как только становится вопрос конкретныхдействий, сразу все меняется. Украине необходимо закачать 12 миллиардов кубов,чтобы обеспечить бесперебойное функционирование зимой, и на это, по итогамтретьего квартала, нужно $3,8 миллиарда. На сегодняшний день заплатили большеполовины, осталось заплатить европейцам, что они делать отказываются.
В общем, ситуация выглядит довольно тревожной. Второе отключение сточки зрения имиджа для России будет драматичным решением.
"Y": А у этой проблемы вообще есть решение?
К.С.: Решение может быть одно: европейский бизнес скажетсвое слово, потому что они прекрасно понимают, что из-за лобовой атакиЕвропейской комиссии можно получить достаточно серьезный удар. Диверсификациипоставок, альтернативные виды топлива – это хорошо, и может быть, там они дажекогда-то заработают, но как жить в ближайшие пять лет? Сама энергетика Европыможет очень быстро рухнуть. Поэтому реальный вариант – если европейский бизнесподдержит идею координации с Россией и выразит желание самостоятельно спонсироватьУкраину на оставшиеся деньги. Если консорциум европейских компаний даст этиденьги Украине как транш в $2,2 миллиарда в счет будущего транзита. Но яполагаю, что денег они не дадут, так как их задача в том, чтобыдискредитировать Россию. Несмотря на то что это звучит несколько абстрактно,это очень похоже на правду.
"Y": Президент Венесуэлы предложил Дмитрию Медведевусовместно поднять стоимость барреля черного золота до $100. Как вы оцениваетеэтот шаг?
К.С.: Стоимость нефти на сегодняшний день определяется ненефтедобывающими компаниями. Какую бы они ни демонстрировали солидарность, всеравно нефть сегодня – товар биржевой .Всем широко известно, что только 1,5% – 2% сделок совершается натуральнымпродуктом, 98% – это "бумажная нефть", поэтому, как рынок себя ведет,столько нефть и стоит. Определяется ее стоимость на сегодняшний день не состороны предложения, а со стороны биржевых спекулянтов, на трех известныхнефтяных площадках: в Нью-Йорке, Сингапуре и Лондоне. По большому счету, нефтьможно опускать и поднимать без участия ОПЕК, которая уже года три – четыре невлияет на ценообразование.
Россия совсем недавно говорила, что готова вступить вОПЕК , а это большая ошибка. Какой смысл вступать в организацию, котораянаходится на закате своего могущества и членом которой, кстати, Венесуэлаявляется? Таким образом, понятно, что здесь нужно уже что-то новое, помимоОПЕК.
"Y": Каковы перспективы России в области СПГ? Сможетли она стать крупным игроком в этой отрасли?
К.С.: Игроком она уже стала. Открыт первый завод мощностью9,6 миллиона тонн, 80% продукции идет в Японию, часть – в Южную Корею, вперспективе – на рынок США. То есть, в принципе, запасы достаточны, и в этомплане перспективы у нас неплохие. Есть как минимум три реалистичных проекта:это Штокман, месторождения на Ямале и второй завод на Сахалине. Конечно, всеони достаточно непростые, особенно Ямальский проект, где непростая ледоваяобстановка и условия добычи.
"Y": Вопрос, я так понимаю, в финансировании?
К.С.: Я оставляю за скобками финансирование, это всегдапроблема, но там много сложностей и без денег, с геологией и транспортировкой.Мне кажется, что самая главная наша проблема – это не деньги, а время. Оченьмедленно мы все строим. Напомню, что Сахалинский завод мы строили 15 лет. Да,перспектива хорошая, запасы залегают так, что их логично доставлять именнокораблями, а не трубами.
Новые запасы позволяют России стать крупным продавцом СПГ, но дляэтого необходимо быстрее строить. Здесь вопрос не только денег, хотя программафинансирования может сократиться на 25% – 30% к новому году, уже идет переносввода в действие крупных проектов, таких как Сахалин и Штокман. Вопрос в том,что, несмотря на отличный потенциал, у нас очень мало времени.
"Y": Выход России из кризиса будет обусловленвозобновлением роста цен на углеводороды или ей поможет что-то еще?
К.С.: Конечно, хотелось бы, чтобы выход не был связан свосстановлением цен. Они восстановятся, это очевидно, я уже назвал как минимумтри аргумента в пользу дорогих углеводородов. Но мы все понимаем, насколькоопасен такой самообман, когда страна делает вид, что что-то еще производит, а вреальности только тратит сырьевые деньги и при этом все довольны и изображаютиз себя деятельных сотрудников. Вспомните Россию полтора года назад: массалюдей, занимающих непонятные должности, при этом они уверены, что действительночто-то производят. Проблема в том, что страна у нас действительно занималасьраспределением того, что было, и никто не занимается производствомдополнительного продукта. Поэтому я не хотел бы, чтобы у нас все было какраньше, и прекрасно понимаю то огромное количество проблем, которые были в нашейэкономике. Но при этом считаю, что нефть в этом не виновата. У нас очень любятзаявить: корень всех зол – ТЭК. А в чем он виноват? Он зарабатывает деньги длявас, кормит вас. А то, что вы сами не можете развиваться, – это не винатопливно-энергетического комплекса.
У нас часто говорят, что нужно развивать и диверсифицироватьэкономику, но обычно под этим словом имеется в виду "давайте уничтожим всегазовую промышленность, и тогда мы сможем придумать что-то новое". Это жеабсурд. И очень непросто наблюдать, как многие у нас в стране живут по принципу"осталось продержаться еще три месяца, а потом все вернется и будет так,как было, деньги будут сыпаться с потолка".
"Y": Нынешний кризис может окончательно зафиксироватьсырьевой статус российской экономики?
К.С.: Это вопрос не однозначный. Да, может такое произойти,но опять же, кого надо об этом спрашивать? Нас самих. Я могу привести примерыстран, которые были ориентированы на сырье. США – ярчайший пример. В XIX векеэкономика Штатов – это производство нефти и алюминия, они фактически являлисьсырьевой державой, и можно было говорить о том, что это останется ихокончательной ориентацией. Но сегодня мы видим совершенно другую картину.
Поэтому – да, может быть, что кризис зафиксирует нас как сырьевуюдержаву, а может получиться наоборот. Но так как большинство граждан все ждут,когда же ситуация вернется к началу 2008 года, то, конечно, шансов у нас мало.
"Y": Насколько вероятно в складывающейся ситуацииразвитие инновационных технологий, которые снизили бы зависимость экономики отнефти?
К.С.: Чтобы развивать высокие технологии, во-первых, ненужно уничтожать ТЭК – он сам способен стать источником высоких технологий. Мыпочему-то все время противопоставляем высокие технологии нефтегазовойпромышленности, а это в корне неверно. Наоборот, сейчас наша нефтегазоваяпромышленность стала перед серьезными инновационными задачами: добыча нашельфе, превращение газа в жидкое топливо и так далее. Во-вторых,энергосбережение, потому что у нас огромные потери в сетях, в трубах. На самомделе энергетика суть колоссальный запрос на высокие технологии. Таким образом,ТЭК и инновации не только не противоречат друг другу, но нефтегазовый сектор вцелом является основным локомотивом инноваций, от него идет основной запрос нановые технологии.
И третий момент: все ругают нефтегазовый комплекс, однако, если выхотите развивать другие отрасли – развивайте их! Но у нас никто ничегоразвивать не хочет. У нас все хотят пилить бюджет. И поэтому я, когда слышуслово "диверсификация", хватаюсь за сердце, потому что прекраснопонимаю, что имеют в виду люди: "Дайте нам скорее еще денег из бюджета, апотом, когда-нибудь, мы вам тут покажем инновации". И когда кто-тоговорит, что у нас нет инноваций, надо что-то делать, то человек именно такую схемуимеет в виду. Классический пример – Роснанотех. Посмотрите их годовой отчет:над чем работала госкорпорация – над внедрением инновационных технологий? Нет.Над размещением выданных государством денег. То есть им государство даетопределенное количество средств, они их выгодно размещают и получают с нихприбыли. Неплохая инновация!
