Белоруссия не могла без России, но и Россия не могла без Белоруссии, потому что режим славянского благоприятствования открывал перед партнерами такие возможности, что даже обиды и подозрительность («Я знаю, сколько вы на самом деле через нас нефти провозите», – в сердцах иногда выдавал экспансивный белорусский президент, который иногда и в самом деле чувствовал себя исключительно диспетчером) не могли испортить радости взаимного симбиоза. Этот симбиоз продолжает диктовать ритмику этой внутривидовой любви-ненависти. Просто, как в любом саспенсе, напряжение растет по совершенно объективным и не зависящим от автора мотивам. Ровно в тех местах, где и были завязки сюжета.
Вадим Дубнов: Популярная дипмеханика.
Пытаясь улучшить свой имидж наЗападе, Александр Лукашенко вернул популярность в России. В этом ноу-хаубелорусского президента: каждый шаг на восток становится ресурсом для движенияна запад и наоборот.
Дипломатический язык анонимных источников порой бывает полоннюансов, тонкость которых не доступна лучшему журналистскому перу. «В практическом плане АлександрЛукашенко на встрече в Сочи вопроса о кредитах не поднимал», – сообщил такойисточник информагентствам, и лучше действительно не скажешь. С тем жеоснованием, кстати, какой-нибудь другой анонимный источник мог бы отметить: впрактическом плане Дмитрий Медведев не ставил вопроса о признании БелоруссиейАбхазии и Южной Осетии...
Визит Лукашенко легко счесть просто очередным, так он ездил вБарвиху и Кремль еще в ельцинские времена, а уж Бочаров Ручей он, надо думать,знает не хуже, чем окрестности собственной резиденции в Дроздах. В некоторомсмысле визит и в самом деле рядовой, в конце концов,
отношения Москвы и Минска с самых братских временразвивались в режиме контрапункта между ельцинским «пусть сначала Шеремета отдаст» и путинскими вариациями на темумух и котлет.
И войны эти громыхали не хуже нынешних молочных. И даже легкийшантаж, на знаменитой тросянке (такименуют в Белоруссии неповторимую смесь провинциального русского спровинциальным белорусским) декламировавшийся как «а я на Запад, если чего, уйду», тоже всегда был частью жанра.Никто не верил, но таков был сам жанр, в котором все, начиная с этого братства,было наоборот, поэтому всерьез никто к таким вещам не относился. Белоруссия немогла без России, но и Россия не могла без Белоруссии, потому что режимславянского благоприятствования открывал перед партнерами такие возможности,что даже обиды и подозрительность («Язнаю, сколько вы на самом деле через нас нефти провозите», – в сердцах иногдавыдавал экспансивный белорусский президент, который иногда и в самом делечувствовал себя исключительно диспетчером) не могли испортить радости взаимногосимбиоза.
Этот симбиоз продолжает диктовать ритмику этой внутривидовойлюбви-ненависти. Просто, как в любом саспенсе, напряжение растет по совершеннообъективным и не зависящим от автора мотивам. Ровно в тех местах, где и былизавязки сюжета. И не зря, пусть как анекдот, пусть с чувством профессиональногодолга, эксперты рассматривали вариант серьезной вестернизации Лукашенко.Действительно, забавно смотрится и мальчик Коля на аудиенции у папы Римского, ипосоветовавший для улучшения имиджа Лукашенко этого мальчика Колю показатьнароду английский пиарщик Тимоти Белл. Собственно говоря, вся политическаявыучка белорусского президента, в которой он нуждался, сводилась к знанию того,что нужно посылать сигналы. Он и посылал. Кстати, Тимоти Белл в штатномрасписании больше не значится. Это, надо полагать, тоже сигнал, так удивительносовпавший во времени с легким движением минского маятника обратно на восток, всторону Сочи.
Однако за всем этим имеется один нюанс, который ни Белл, ни самЛукашенко, скорее всего, не планировали.
Лукашенко намеревался изменить восприятие своего образа наЗападе. Но в результате добился, кажется, успеха у аудитории, которую вовсе несчитал целевой, – на Востоке. В России.
Нельзя сказать, чтобы Кремль уж очень старался окончательнопрописать Лукашенко в том списке, в котором Ющенко уже не слишком отстает отСаакашвили. Наоборот, Лукашенко сам сделал все, чтобы выглядеть таким женедругом Москвы. Он ведь не только ездил в Ватикан, он демонстративно дружил сКиевом и столь же демонстративно не враждовал с Тбилиси. Он словно шел нашокирующее обострение, возможно догадываясь, что куда большим шоком для россиянбудет именно эта его новая дружба, в которой он, как явствовало из контекста,совершенно не виноват.
Лукашенко, как тиран искренний и не отягощенный идеями, всевсегда говорил прямо. 15 лет назад он сформулировал тезис, который белорусамтогда приходилось разъяснять даже россиянам: вертикаль власти. Белоруссия быладиковинкой, защищать ее могли только коммунисты. Как-то все привыкли к тому,что общей страны уже не будет, почитатели Лукашенко по мере роста цен на нефтьстали выглядеть таким же анахронизмом, как и он сам, и его возможноесоперничество с Ельциным на фоне преемника стало выглядеть скверным анекдотом.
А потом все вдруг случилось одновременно. И цены перестали расти,и оказалось, что ничего особенного в Лукашенко по сравнению с нами и нет.Просто выяснилось, что к той закономерной форме государственности, основаннойна вертикали власти, можно придти с разных сторон. И это получившееся в итогесреднее достигнуто всеми и почти синхронно, и эти все сегодня переживаютмучительный кризис симбиоза в рамках ли ОДКБ, ЕврАзЭс или СНГ в целом. НоЛукашенко на их фоне уже ничем не выделяется, он растворился в токах вертикалей,которые когда-то открыл – для себя.
И Россия, и Белоруссия теперь – как сообщающиеся сосуды,аллегорией которых остается все та же нефть, здесь добываемая, тудатранспортируемая, там перерабатываемая, по-братски всех заинтересованныхучастников здесь и там обогащающая. Все уравновесилось, и то, что у белорусовэкспорт подешевел сильнее и сильнее подорожал импорт, и то, что молоко обреченолиться исключительно на восток, – это детали и частности, общую картину неменяющие. У нас фактическая национализация того, что было когда-топриватизировано, чем мы очень гордились, сравнивая себя с Белоруссией. Убелорусов медленно пробуждающаяся готовность к некоторой распродаже –загадочным образом западные инвесторы просачиваются даже в белорусскую деревню.Такова формула всеобщего выравнивания, еще более тесное сплочение в рамкаходного вида и, соответственно, внутривидовая беспощадная борьба.
Но образ «батьки»снова засверкал для россиян. Уже и зарплаты вполне соизмеримы с российскими, адороги лучше, и, как говорят те, кто там побывал, порядок, и, выходит, никакойон не захребетник.
У Лукашенко крепкая власть, а у нас тандем. И, наконец, мысо всеми ссоримся, а он ссорится только с нами и, выходит, не очень в этом ивиноват.
О том, что Лукашенко – наше зеркало, догадываться совершенно необязательно. Важно то, что у него снова появляется ресурс – поддержка россиян,на которую и без того нервозная российская власть вынуждена оглядываться.
На самом деле зря. В президенты общего государства он, кажется,уже не рвется. У него другая игра. Без российского кредита его положениескверное, но отнюдь не смертельное, как можно предположить, слушая программу «Время». Стало быть, он может себепозволить в практическом плане вопрос о кредите не ставить. Как и вопрос обАбхазии и Южной Осетии. А потом он вернется в Минск и привезет правду: россиянеего любят. Как и прежде, а может быть, и сильнее. После чего можно смело игордо в течение нескольких недель сообщать Западу: мы нашей дружбой с Россиейне торгуем.
И продержаться еще раунд. То есть снова, немного выиграть времяи, значит, просто выиграть. Потому что потом цикл закончится, пройдут ученияОДКБ «Запад-2009», и, стало быть,снова можно будет улыбнуться Брюсселю.
Это и есть ноу-хау, которое не придумает никакой ТимотиБелл, а нащупает только Лукашенко, бывший диспетчер симбиоза: каждый шаг навосток оказывается не препятствием для следующего шага на запад, а, наоборот,новым ресурсом для этой уверенной поступи.
И, кстати, наоборот. На обоих направлениях он может играть на обострение,стремительно, в любую минуту и в любую сторону разворачивая руль. Он показалсяс мальчиком Колей там, он теперь снова нравится россиянам. Кто сказал, чтодолго так нельзя? Чтобы всем доказать, что можно, он, собственно, и приезжал вСочи. И, возможно, чтобы в этом убедиться, его с некоторой горечью в Сочи иждали.
