Уже приходилось писать, о том, что на протяжении 2007 года южные регионы Казахстана стали ареной ожесточенных межобщинных столкновений, имевших социальную природу и этнический характер мобилизации участников. Сразу после них на протяжении первой половины 2008 года власти и общественные организации провели несколько мероприятий, где глубина анализа ситуации резко отличалась от привычных рассуждений на тему межнациональной гармонии в стране. К тому же, именно в южных регионах страны были анонсированы несколько инициатив, направленных как было заявлено на улучшение межнациональных отношений именно в сельских районах.
Игорь САВИН
Уже приходилось писать, о том, что на протяжении 2007 года южные регионы Казахстана стали ареной ожесточенных межобщинных столкновений, имевших социальную природу и этнический характер мобилизации участников. Сразу после них на протяжении первой половины 2008 года власти и общественные организации провели несколько мероприятий, где глубина анализа ситуации резко отличалась от привычных рассуждений на тему межнациональной гармонии в стране. К тому же, именно в южных регионах страны были анонсированы несколько инициатив, направленных как было заявлено на улучшение межнациональных отношений именно в сельских районах. Среди этих инициатив - создание интернациональных коллективов самодеятельности из числа активистов локальных Ассамблей народа Казахстана и специальных агитационных групп из числа сотрудников местной власти, общественных, религиозных деятелей и т.д. Предполагалось, что эти группы будут ездить по сельским районам и убеждать словом и искусством в необходимости крепить межнациональную дружбу. Об эффективности этих усилий судить трудно, но ясно, что ничего другого от органов власти, привыкших воспринимать существование этнических меньшинств только в контексте фольклорной деятельности, ожидать не приходится.
К концу года, не дождавшись никаких радикальных нововведений, анонсы о новых инициативах в этой сфере стали стихать, но в самый канун дня независимости 25 октября 2008 года в селе Карабулак в 30 км к востоку от Чимкента произошли новые события, которые показали, все-таки, необходимость более реальных инициатив со стороны власти в сфере этнических меньшинств. На этот раз, в силу абсолютного отсутствия официальной информации, описание ситуации базируется только на пристрастных описаниях разных сторон.
Из их слов ситуация выглядела следующим образом: на фоне того, что на территории одного из прилегающих к Карабулаку поселков-пригородов давно уже копилось непонимание между жившими там немногочисленными казахами и доминирующими узбеками, группа людей в масках ворвалась в дом к одному из жителей и избила хозяев, якобы в отместку за то, что кто-то из членов семьи до этого участвовал в избиении казахов.
Сами информанты считали, что конфликт в открытой фазе исчерпан, поскольку состоялся сход с участием районного акима, районной милиции, депутатов и т.д. на котором было осуждено подобное поведение, дано обещание наказать виновных ( они и были задержаны). Другое дело, что они понимали, что это лишь ликвидация острой фазы, поскольку основа конфликта не ликвидирована, но более определенно высказаться не могли.
Нужно отметить, что само село Карабулак ( 40 тыс. человек) почти на 100 % населено узбеками. А вокруг располагаются более мелкие, позже возникшие поселки, населенные казахами, которые позже обратились к оседлой жизни и обнаружили, что большинство удобных для земледелия земель уже занято узбеками, которые на протяжении сотен лет занимались в этих местах сельским хозяйством. Один из таких поселков возник в непосредственной близости к селу ( примыкая к нему) вдоль дороги на север. Именно там, где в непосредственной близости стали жить казахи и узбеки и стало накапливаться недовольство. Причина недовольства - социальная, такая же как во всех конфликтах в сельских сообществах, случившихся в Южном Казахстане на протяжении 2006-2008 годов ( Чилик- уйгуры 2006, Маловодное- чеченцы 2007, Маятас - курды 2007 год).
Во всех случаях, на фоне распространенности идеологии господства титульной нации, отдельные представители этой нации обнаруживают, что они совсем не господствуют в конкретной ситуации. В частности, в Карабулаке, немногочисленные местные казахи посчитали несправедливым, что узбеки «незаконно», по их мнению, владеют лучшими участками и стали требовать себе особых прав. Проблема в том, что существующая в Казахстане структура обеспечения межнациональной стабильности (Ассамблея народа Казахстана), совершенно не приспособлена к реагированию на подобного рода ситуации, которые накапливаются изо дня в день и в лучшем случае становятся достоянием «кухонных» разговоров и заявлений в местную милицию.
В Карабулаке давно уже ходили разговоры о несправедливых претензиях казахов к узбекам, но эти разговоры никуда не выходили, так как и районный аким и милиция - казахи, а им узбеки не доверяли. Национально-культурные центры же более ориентированы на представительские и фольклорные функции. Но в условиях господства этно-ориентированной идеологии любое социальное явление неизбежно воспринимается в категориях «мы»-«они». Тогда как система управления организована так им образом, что все наши «отличия» существуют только в сфере культуры, а в сфере социальной повседневности их как бы и нет.
Поэтому в Казахстане на локальном уровне и не существует системы отслеживания и реагирования на такие ситуации. Но реальность требует этого, поскольку жители села Карабулак на условиях анонимности сообщали, что «все только начинается», что мелкие стычки происходили и происходят довольно часто и что среди жителей распространено мнение о том, что появляться узбекам на улицах Чимкента и других сел небезопасно. А в самом Карабулаке появилось много казахов, которых раньше не было. Поскольку ни один из опрошенных не был участником ни одной из описанных ими стычек, можно сделать вывод о том, что информация о них сильно преувеличена.
Но то, что жители напуганы и не чувствуют уверенности - это факт. Неблагоприятное воздействие происшествия в Карабулаке продолжало ощущаться. Несмотря на то, что в прессе не было ни одного сообщения об этих событиях, уже в первой неделе ноября пришлось лично услышать о том, что по телевизору, якобы, было объявлено, что узбекам-подросткам лучше не выходить на улицу, так как их теперь будут бить. Причем это было услышано от человека никак не связанного с узбекским сообществом. Местные журналисты, также не имели информации об этом, но уже слышали, что в Карабулаке произошло нечто и в городе крепнут антиузбекские настроения.
Постепенно обостряется ситуация и в соседнем сельском округе с. Сайрам, где также компактно проживают более 35 тыс. узбеков, составляя до 95 % всего населения. До сих пор кипят страсти вокруг состоявшегося в декабре 2008 года увольнения бывшего директора музея с. Сайрам, которому давно было пора на пенсию, и замена его новой сотрудницей казашкой. Дело в том, что прежний многолетний директор был большим энтузиастом своего дела, хотя и не очень квалифицированным историком. Скорее всего, его замена - дело оправданное, но это решение не было предварительно объяснено узбекской общественности и не было согласовано с ней.
Теперь узбеки усматривают в этом еще один пример неуважительного отношения к себе. Также обросло слухами убийство в январе 2009 года местного жителя узбека, несколькими парнями - казахами. Поскольку убитый был расстрелян в центре Сайрама, причина, скорее всего в криминальных разборках, но в массовом сознании узбеков это осмысляется, как признак негативного отношения к ним казахов и рождает чувство неуверенности. К этому добавляются сведения об участившихся массовых межнациональных и межгрупповых драках в районе вокруг Сайрама. Дело, скорее всего, в межобщинных, а не межнациональных трениях, но в массовом сознании это рождает тревожные настроения. Как нам представляется, происходящие периодически в сельских многоэтничных районах южного Казахстана всплески межобщинного насилия являются не свидетельством вдруг произошедшего ухудшения отношений, а результатом длительного игнорирования властью и обществом природы повседневных межличностных и межгрупповых отношений в полиэтничных регионах.
Строго говоря, нельзя сказать, что узбеки стали хуже относиться к казахам или наоборот. Как и во все времена, немало примеров и вражды и дружбы на личном и на коллективном уровне. Просто, со временем, в условиях все ужесточающейся социальной конкуренции ввиду недостатка привычных схем не производительного, а присваивающего воспроизводства ресурсов, происходит снижение порога культурной дистанции «других» в использовании мобилизационных технологий. При том, что в качестве социального идеала и главного объекта социальной классификации группа «наших», воспринимаемых, прежде всего, в качестве «похожих», обладающих культурным сходством, пока еще превосходит «наших» объединенных общей гражданской идентичностью. На наш взгляд, все уже произошедшие конфликты являются следствием ситуации, когда в рамках локального сообщества (сельского поселения) сталкиваются две группы использующие одинаковые механизмы мобилизации в своих интересах.
С одной стороны, это группа казахского населения, в распоряжении которой имеются как общие принципы доминирования «титульного» народа так и «свои», с точки зрения этничности, люди в местных органах власти. Провозгласив свое право на использование культурного сходства как основы для солидарности и, не встретив столь же консолидированного сопротивления со стороны носителей «советской» идентичности, власть решила, что она владеет монополией на этот тип социальной мобилизации. Предполагалось, что все остальные группы, обладающие этнокультурными отличиями, все общегражданские права реализуют в рамках общегосударственной социальной политики, а специфические этнокультурные - с помощью институтов Ассамблеи народа Казахстана. Точно также, и на уровне повседневного переосмысления «национальной» (этнической) идеологии, казахское сельское население полагало себя носителем особых прав как представителей «титульного народа», а всех «своих» на государственной службе преимущественно выразителями и защитниками именно их интересов. В реальности же все оказалось совсем не так.
Так, лозунги «национального» государства, понимаемого как государства для всех членов «нашей» нации оказались не очень действенными в конкретных случаях, когда представители этой самой власти предпочитали выгодные им лично альянсы с представителями «не наших». А эти «не наши», обладали не менее эффективной сплоченностью, основанной не на манифестах и лозунгах, а на реальных и действенных родственных сетях взаимоподдержки, рожденными десятилетиями диаспорного положения после насильственной высылки. Речь идет о чеченцах и курдах, которые стали одной из сторон конфликтов в марте и ноябре 2007 года. Создав с помощью этой сплоченности себе особое расположение со стороны местных органов милиции, эти группы, традиционно настороженно относящиеся ко всем «не своим», сумели восстановить против себя местное население, особенно возмущенное тем, что в «своем» государстве оно не ощущало своей привилегированности. Таким образом, другой стороной конфликта выступала группа, использующая тот же тип социальной мобилизации, что и титульное население, но не обладавшая при этом «легитимным», в глазах большинства, права на его использование.
Совершенно не важно, что было мотивом первых насильственных действий и кто выступил инициатором. Важно, что люди с легкостью приняли предложенный алгоритм объяснений: они ведут себя как мы на «нашей» земле. Не менее важно и то, что официальные лидеры чеченской и курдской общины осмысляли ситуацию так же через призму «своих»: это заговор против всегда правых «наших». Несколько по-иному выглядят конфликты в случаях, когда их участниками оказывается узбекское или уйгурское население. Эти группы, живущие как минимум полтора столетия в своих селах, давно и успешно интегрированы в экономическую и социальную жизнь сельских сообществ. Поэтому даже если и удается облечь социальные противоречия конкретных людей в вид этнической конфронтации, с обеих сторон конфликта находятся силы и инструменты позволяющие урегулировать конкретные ситуации без особых жертв и без привлечения больших внешних сил. Но и в этом случае почва для новых конфликтов сохраняется.
Главная причина в том, что и власти и массовое сознание как «большинства» так и «меньшинств» рассматривает себя, прежде всего, как представителей той или иной общности, специфичной не только по своей культуре, но и обладающей общими для всех членов социальными интересами. В этой ситуации, все усилия власти сосредоточить свои возможности на поддержке только на проведении фольклорных праздников оказываются недостаточными. Дело в том, что в этом случае, вне внимания властей остаются разнообразные повседневные коллизии, в условиях сосуществования культурно отличающихся общностей и доминирования этнизированного самосознания неизбежно воспринимающиеся как межэтнические конфликты. В то же время, не обладая механизмами упреждающего анализа ситуации на местах, власть не может объяснить местным жителям разницу между социальными корнями конфликтов и этнической мобилизацией, используемой их участниками.
В частности, в конфликтах с участием диаспорных народов, местная милиция воспринималась большинством в качестве пособников обнаглевших «чужаков», так как всем были известны подробности особых отношений отдельных семей с местными РОВД. С другой стороны, в конфликтах с участием уйгуров и узбеков, последние обвиняли поселковых участковых, как правило казахов, в нежелании активно действовать против «своих» инициаторов конфликтов. Но и в том и в другом случае речь не шла об отстаивании прав граждан независимо от их этнической принадлежности. Это обстоятельство не позволяет рассчитывать на адекватное восприятие меньшинств как легитимных субъектов социальных отношений как в повседневной практике, так и в массовом сознании. Именно поэтому нельзя сказать, что впредь случаи агрессии в отношении меньшинств или с их стороны будут вовремя предотвращены. Шымкент
