Интеллигенты с высшим гуманитарным образованием, давайте, наконец, признаемся хотя бы самим себе - выставка итальянской мебели изысканного дизайна будит эстетические переживания посильнее выставки прерафаэлитов, музыка Горана Бреговича будоражит душу больше симфонии Малера, а Стивен Кинг глотается охотнее Орхана Памука.
Ерлан САИРОВ, кандидат политических наук
Интеллигенты с высшим гуманитарным образованием, давайте, наконец, признаемся хотя бы самим себе - выставка итальянской мебели изысканного дизайна будит эстетические переживания посильнее выставки прерафаэлитов, музыка Горана Бреговича будоражит душу больше симфонии Малера, а Стивен Кинг глотается охотнее Орхана Памука.
Это наша личная деградация или общая? Это - гуманитарный кризис?
Дети и юноши не читают книжек, да и вообще едва читают, реклама изобилует грамматическими и стилистическими ошибками, телевидение транслирует откровенно мракобесные и псевдоисторические программы под пышным лозунгом кинодокументалистики. Это - кризис?
Вместе с трудовыми коллективами, распались дружеские связи, растет количество взаимообманов и мошенничеств, количество преступлений против личности, общество атомизируется в потребительском угаре может быть это - гуманитарный кризис?
Осмелимся утверждать, что все перечисленные признаки, есть лишь внешние проявления кризиса, который происходит сейчас в святая святых гуманитарной сферы вообще - в сфере гуманитарного знания.
Исключительная роль гуманитарного знания - принадлежность советской системы. Во многом благодаря последовательной работе гуманитариев, проводивших стройную, целостную систему советской идеологии, общество, зиждившееся на внеэкономической хозяйственной модели, могло успешно сосуществовать с постиндустриальным миром, поскольку оно, это общество, о постиндустриальном мире знало мало, его побаивалось, и искренне верило в себя.
Советский народ был оснащен стройной и непротиворечивой картиной мира, основанной на марксистско-ленинской материалистической диалектике и имел ответы на все вопросы. Мир был ясен. Хорошее было четко отграничено от плохого, а неотвратимость наказания за плохое гарантировали не только силовые, но и вездесущие партийные структуры.
Четкость же картины мира обеспечивали историки и философы, обществоведы и искусствоведы, филологи и психологи, журналисты и архивисты, проводившие одну, прямую как стрела, идеолого-мировоззренческую концепцию. Они оттачивали эту концепцию с иезуитской въедливостью и всеохватно транслировали ее всем - от младенцев до глубоких старцев. Бытие определяло сознание - и ныне, и присно, и во веки веков.
Не странно ли, что на Западе - прародине финансово-экономического кризиса - кризису гуманитарного знания практически не уделяют внимания? То есть, признают, что проворовались, но не более того. Гораздо больше внимания уделяют кризису традиционной науки, и чисто по человечески волнует их все-таки кризис науки экономической - прогнозы экономистов не адекватны.
Дело в том, что гуманитарное знание на Западе, всегда было плюралистичным и не определяло мораль и нравственность общества. За них несли ответственность конфессии.
То есть, у них общество - отдельно, а кризис в науках отдельно. У нас это тесно сопряжено.
Преподаватель философии в советский период, был партийной номенклатурой, поскольку отвечал за общественные умонастроения. Преподаватель философии на Западе, был всего лишь преподавателем и отвечал только за посещаемость своего семинара. Таким этот преподаватель остался и поныне.
Гуманитарный кризис "по-постсоветски" сопряжен с кризисом всех миропонимательных идеологических конструкций, с кризисом веры в добро и справедливость, с кризисом самой системы воспроизведения морали и нравственности.
А такой системой была гуманитарная наука, разваливающаяся сейчас на глазах.
Первый признак кризиса гуманитарного знания - нет имен, нет глобальных теорий
В самом деле, любой гуманитарий назовет рад признаков, свидетельствующих о мировом кризисе знания в сфере гуманитарных наук.
В первую очередь, это отсутствие глобальной теории, объединяющего глобального подхода ( методологии).
Такой теорией, с ХVII до конца XIX века, был классический рационализм, сформировавший основные черты современной науки. В основе его лежало учение о методе Декарта, классическая механика Ньютона, и ценности протестантской этики.
С конца девятнадцатого века, в связи с новыми открытиями физики в области макро- и микро-мира, зарождением генетики, развитием психоанализа наступает эпоха позитивизма, породившая новые глобальные методологии, такие как исторический материализм и классическая позитивистская социология, а в области идеологии - мировые мега-течения: либерализм, национализм, фундаментализм, социализм.
Середина ХХ века поставила на повестку дня феноменологическую парадигму, когда внешний мир становится не сущим, а явленным, что породило перенос интереса с внешнего мира на инструментарий: структурализм, семиотику и прочие дисциплины, изучающие не субъект, не объект, а сам дискурс.
Но в последние годы тысячелетия, мы столкнулись с новым явлением: глобальные теории и глобальные методологии, парадигматики, которые обычно порождают новые теории, школы, имена, научные дисциплины, исчезли. Старые перестали быть господствующими, а новых не появилось.
Во-вторых, исчезли признанные в гуманитарной сфере научные авторитеты. Ушли в прошлое конкретные научные школы. Где мыслители такого масштаба как Маркс, Вебер, Дюркгейм, Фрейд, Тойнби?, Имен, работ, теорий, потрясающих умы человечества, притягивающих, как магнит, последователей, преемников, апостолов, эпигонов, сейчас не осталось.
Даже если мы возьмем "модных" интеллектуалов таких как Тоффлер, Эко, Фукуяма и т.п., то это скорее хорошо "отпиаренные" публицисты, нежели могучие мыслители.
Второй признак - гуманитарную науку заменила публицистика и эзотерика
В России и странах СНГ признаком кризиса гуманитарного знания стало и перетекание общественной мысли из науки в публицистику. Если раньше публицистика или научно-популярное знание черпали свое содержание из науки, выступали медиаторами, коммуникаторами науки и общества, то теперь они сами порождают свое содержание, не обращаясь к науке.
Особенно это задело историю, педагогику, социальную психологию, философию и теорию управления. Вдруг, ниоткуда появился загадочный термин "аналитика", который обозначил переход способа научного познания в вид общественной деятельности, и породил под собой общественный институт, т.н. "экспертное сообщество".
Само по себе это бы не было кризисным признаком, в конце концов, у всех наук есть прикладная сфера, но в случае с экспертными сообществами обществоведов становится очевидным, что речь идет не о применении научного знания, а о некоей автономной системе жизни текстов, способов их порождения и применения, и совокупности отношений, складывающихся вокруг этих процессов.
Научное знание в "экспертном сообществе", как правило, используется либо в качестве некоего мифического сверхзнания, ведомого тому или иному эксперту, либо, как источник "умных" терминов, живущих в экспертной среде своей жизнью, и уже утративших первоначальное научное значение.
Обособление и суверенизация "экспертной", популяризаторской, публицистической деятельности, их отрыв от научного знания, приводит не только к измельчанию, вырождению гуманитарного знания, но и к изоляции серьезных наук от общества, что в свою очередь обуславливает оскудение собственно научной деятельности.
Следствием этого, является появление еще одного признака кризиса и деградации, а именно - вытеснение идеала рациональности из духовной жизни. До недавнего времени, наука являла собой высшую форму познания мира, научные методы считались высшими методами познания, а те, кто думал иначе, исходили из стихийного томизма, равенства истин разума и веры.
В последнее время, стремление к истине сменилось культом манипуляционных технологий. Полагая маркетинг и рекламу чуть ли не единственно пригодными разновидностями общественного знания, потребительское общество рассматривает любое научное суждение как товар или как средство получения товара.
И тут оказывается, что научное знание либо плохо пригодно для массового потребления, либо по своим потребительским свойствам (продаваемости и усвояемости) ничем не отличается от изотерики и богословия, или просто от шарлатанских псевдонаучных исследований, например, в области уфологии илии "сенсационной" истории Фоменко.
В свое время, еще Г. Риккерт назвал общественные (гуманитарные) науки "идеографическими", то есть, основанными на суждениях, проходящих субъективный ценностный отбор. Поэтому, общественным наукам всегда было трудно следовать естественно-научным критериям знания. Но эти критерии все равно оставались эталонными.
Когда же релятивистской физике пришлось включить наблюдателя в систему координат при описании объекта, противопоставление идеографических и номотетических, то есть основанных на объективных фактах, наук приняло совсем уж условный характер.
Однако, эти трудности жизни гуманитариев никогда ранее не давали шанса иррациональным учениям, вроде каббалы, уравнять себя с наукой.
Третий признак - потеря социального престижа
Еще одним, исконно нашим, постсоветским признаком кризиса гуманитарной науки, является заметное снижение ее престижа в обществе.
Если раньше наука для всех была Высшим Судией в социальных вопросах, от нее ждали решений, открытий, прорывов, то теперь, научная деятельность воспринимается в исключительно прикладном значении, как некий скрытый и не имеющий самостоятельной ценности этап разработки инновации, предшествующий последующему производству товаров или технологий.
Это относится к техническим и точным наукам, что до гуманитарных, то, как указывалось выше, в широком общественном мнении они в качестве социально значимого явления более не присутствуют.
Такое отношение к науке не могло не отразиться на отношении к научной деятельности и научным исследованиям.
Причем, если на Западе с его традициями спонсирования университетов, престиж гуманитарных дисциплин по прежнему сохраняется там, где он и обитал всегда - в университетской среде, то на постсоветском пространстве, где средоточием наук считалась академия, гуманитарные науки, причем, в качестве именно науки, а не полу-шарлатанской "аналитики", просто исчезли.
Это не могло сказаться на экономическом положении и социальном статусе ученых-гуманитариев, разумеется, тех, кто сохранил себя в науке, а не перебрался в соседние области "аналитики", публицистики, "пиара" и т.п.
Статус гуманитария упал "ниже плинтуса", а вместе с ним упало и качество.
Наука, которая раньше считалась престижной сферой, производила отбор претендентов в ученые институциональными методами: присуждением степеней и званий, подсчетом количества публикаций, индекса цитируемости, жесткой издательской политикой, высокими критериями отбора материалов для публикаций в академических периодических изданиях и т.п.
Теперь эти институциональные барьеры снижены. В ученые может легко попасть любой, кого не смущает низкий статус и слабое финансирование этой деятельности. Ученая степень стала регалией, которую может получить любой при умелом включении финансовых механизмов.
"Наш" кризис "круче" благодаря советской истории
Так почему же именно на постсоветском пространстве кризис гуманитарных наук обрел уж вовсе зверский лик? Благодаря советской истории.
Гуманитарные науки развивались исключительно в рамках марксистско-ленинского учения, и этот принцип административно поддерживался государством - единственным заказчиком и адресатом научной деятельности.
Административно поддерживаемая прикрепленность к одной теории предполагала, что все самое важное и основное уже открыто и сказано классиками, а исследователю-марксисту для получения результата, оставалось лишь "правильно прочитать" труды Маркса и Ленина.
Разумеется, это тренировало изощренность ума ученых, но очень сильно ограничивало эвристический потенциал их деятельности. Научная жизнь не останавливалась, но ученым приходилось, во-первых, много сил тратить на церемониальные кивки в сторону догматического марксизма, во-вторых, серьезно ограничивать диапазон своих поисков.
Любая теория, не вытекающая напрямую из ортодоксального марксизма, сначала объявлялась ересью. Потом множество лихих перьев адаптировало ее под господствующую парадигму, и она становилась разделом или отраслью марксистской, истории, философии, психологии и др. Борьба с косностью, на которую всегда уходят силы первооткрывателей, превращалась, фактически, в борьбу с режимом, но существенно тормозила развитие общественной мысли.
Так появилось уникальное для ХХ века явление - формальное общественное признание гуманитарных наук в идеократических странах "социалистического содружества", в сопровождении внутреннего скепсиса самих ученых, их сомнениями в эвристическом потенциале собственной науки и уверенности, что все новое и интересное приходит с Запада.
Разрушение идеократии в государствах бывшего СССР и Восточной Европы, сопровождалось резким снижением статуса ученых обществоведов, которых деидеологизация сделала - как школьных учительниц по литературе - скорее данью традиции, нежели общественной силой.
Снижение престижа обществоведения получило столь острый угол падения, что выглядела катастрофой.
Кроме того, как ни парадоксально, слияние с мировой наукой и снятие цензурных ограничений продемонстрировало, что обществоведы восточного лагеря фактически паразитировали на западной научной мысли, протаскивая через железный занавес новые западные теории и выдавая их за собственные выдающиеся открытия.
Причем, западный первоисточник никто не скрывал и не отрицал, просто умение предложить ту или иную западную теорию марксистской науке, уже приравнивалось к открытию. Когда занавес исчез, и условий для такого рода трансплантаций не стало, научное сообщество бывших социалистических стран не смогло приобрести новых для себя навыков творчества в условиях политической свободы.
Что же Казахстан? А ничего. У казахов не было ни серьезной обществоведческой традиции и культуры, ни политической возможности этот потенциал наращивать..., подумают люди незнакомые ни с традиционной культурой, ни с мировосприятием древних казахов.
Ахмет Иассауи, Қорқыт, Асанқайғы, Бұқар жырау - это только краткий перечень философов, которые не только предлагали отвлеченные от бытия теорий, но и оказывали конкретное влияние на развитие нации. Если другие народы адаптировались к исламу, Ахмет Иассауи не только адаптировал ислам конкретно к кочевым условиям, но и теоретический обосновал целое философское течение ислама суфизм. Кто-то из великих сказал: "Кочевые народы через пословицы могли передать такие ценности, которые другие народы передавали посредством целых книг".
Так как, не только научный мир запада, но и мы сами не знаем историю нашей гуманитарной науки, казахстанская гуманитарная наука и обществоведение оказались вторичными по отношению к уже вторичной и отсталой научной культуре Восточной Европы.
Наука из храма абсолютной идеи становится специализированной формой умственной деятельности, формой социальной деятельности
Что же делать? Стоит ли стремиться возвратить гуманитарному знанию его былое величие? Стоит ли рассматривать гуманитарную науку по прежнему как средство борьбы с гуманитарным кризисом в обществе?
Для ответа на эти вопросы попробуем оценить кризис иначе.
Да, нет более взрывообразного создания комплексных методологий и теорий такого масштаба как исторический материализм, психоанализ, институциональная социология или экзистенциализм. Но ни одно из этих направлений не утратило научную актуальность, в рамках этих школ продолжается работа, идет внутреннее деление на подшколы, в целом, объем нового знания увеличивается.
Да, не стало великих имен, но это может означать, что создание новой школы или нового направления по масштабам задач уже не соразмерно человеческой личности. Ведь в области технических открытий, при постоянном и ускоряющемся росте объема инноваций, техническое изобретение стало продуктом деятельности целых научных коллективов, причем рассредоточенных и в пространстве, и во времени, и это никого не удивляет. Технический прогресс только начал свое ускорение, а эпоха братьев Уайт, Люмьеров и Эдисонов ушла безвозвратно.
Вытеснение фундаментальных научных разработок в области обществознания псевдоприкладным шаманством, публицистикой, сенсациями и манипулятивными приемами хотя и является заметным, но не означает полной замены науки этими образованиями. Просто происходит ослабление общественного внимания к собственно научной деятельности.
Ведь это внимание было преувеличенным, гипертрофированным, пока наука давала быстрый и зримый результат. Теперь такой результат формируется исключительно в сфере применения, то есть, чаще всего за пределами науки.
Да, место науки меняется. Ученый из Жреца Абсолютной Идеи становится профессионалом, таким же, как продавец, повар, управленец. Престиж ученых профессий снижается до нормального уровня. Однако, это не только правильно, но и полезно самой науке, которая всегда боролась с фетишизацией, сакрализацией и претендовала на роль всего лишь одной из подсистем человеческой общественной деятельности.
На постсоветском пространстве официальный статус обществоведов был завышен. Секуляризация такого статуса проходит болезненно и это порождает катастрофические настроения. Но надо признать раз и навсегда - гуманитарии более не в состоянии рулить миропониманием.
Однако, у гуманитарной науки сохраняется общественное предназначение. Выход есть, и он лежит на поверхности.
Казахстан как будущий лидер гуманитарной науки на постсоветском пространстве
У Казахстана есть шанс.
В условиях очень низкой себестоимости добычи ископаемого сырья и создания продуктов его первичной обработки вопрос, что будет с экономикой Казахстана, когда запасы природного сырья закончатся, носит чисто невротический характер.
В обозримой перспективе, рост рыночной стоимости сырья, особенно углеводородного, будет постоянно опережать его себестоимость, и доходы сырьедобывающих стран будут расти.
При этом, количество людей, обслуживающих добычу сырья, расти не будет. Таким образом, доля населения, незанятого в базовых отраслях экономики, будет увеличиваться.
Часть этого населения поглотит сфера услуг и торговли, постоянно расширяющаяся за счет роста уровня потребления. Но рост потребления будет ограничен темпами роста сырья. Таким образом, угрозой будущего сохранения сырьевой модели экономики становится не снижение национальных доходов, а структурное (но не промышленное) перенаселение - высвобождение все большего количества человеческой энергии из сферы экономики, то есть производства, и последующего перераспределения товаров, услуг и платежных средств.
Весь вопрос, куда перейдет население, его энергия, высвобожденная из производства и воспроизводства экономической жизни?
У нас любят говорить о развитии других экономических укладов: возвращении экономики страны ее индустриального характера, или развития высоких технологий. Но в современных сырьевых странах такие разговоры выглядят маниловщиной. Там, где общественно необходимые затраты труда определяются низкой себестоимостью сырья, постоянно растущей его ценой, где рост определяется дефицитарной составляющей, никакая реиндустриализация или "хай-тек"-производство не возможны.
В связи с этим, необходимо различать понятия "занятость" и "занятость в экономической жизни". Можно с уверенностью утверждать, что сырьевой характер экономики способствует не только росту паразитических потребительских рефлексов, но и дает возможность смоделировать социальную структуру ближайшего будущего, когда удельный вес непроизводственной, внеэкономической занятости населения (наука, культура, спорт и т.п.) будет равен экономической.
То есть, ответ на вопрос, куда деть "избыточное" для сырьевой экономики население есть - это сфера знания., и в первую очередь, гуманитарного знания.
Иными словами, складываются все предпосылки для того, чтобы Казахстан стал государством, специализирующимся на развитии гуманитарного знания и более того, стал в этой сфере лидером постсоветского мира.
Для этого все готово - гуманитарное, имажинальное своеобразие национальной ментальности казахов, традиционно высокая обучаемость и традиционно высокий престиж учености.
И, наконец, Россия, которая в силу исторически сложившегося ресурса научных сил, могла бы претендовать на лидерство в гуманитарной сфере постсоветского мира, свой шанс упустила.
Но революционизация гуманитарной сферы Казахстана нужна.
В первую очередь, необходимо отказаться от всех попыток возрождения советской модели организации наук и гуманитарной сферы, то есть, от модели "пирамидальной", когда наукой правит единственный центр ( академия).
Основными институциями выработки гуманитарного социального знания должны стать университеты и исследовательские центры. Это означает переход к западной, плюралистичной модели организации гуманитарного знания.
Университетов и исследовательских центров должно становится все больше, при растущей дифференциации форм и финансовой поддержки государством и обществом.
Рост университетской науки и многообразия форм преподавания общественных дисциплин, неизбежно приведет к расширению номенклатуры учебных специальностей, а это, в свою очередь, породит расширение номенклатуры наук, тематическое разнообразие, появление новых теорий, школ, парадигм, а также и охват, и втягивание в гуманитарную сферу все большего количества населения и, в первую очередь, молодежи.
Во-вторую очередь, следует отказаться от российской системы организации гуманитарной сферы - когда наука отпущена государством гибнуть в свободном плавании самостоятельно, а поддержку получает встроенная в рынок, в том числе, политический, "аналитика". Именно благодаря этому положению, Россия стала страной-изгоем в сфере международных гуманитарных диалогов. "С Россией теперь не о чем говорить", - как печально выразился один из руководителей университетского центра гуманитарных исследований во Франции.
Только такая модель способна обеспечить Казахстану прорыв и выход из тени "вторичности".
Необходима собственная, казахстанская модель организации, в которой соединяются современные западные достижения и собственные традиции.
Такая модель, по всей видимости, предполагает участие государства в пусковом процессе и поддержке функционирования и развития "точек" насаждения гуманитарного знания.
Второе направление работы государства в гуманитарной сфере - это насаждение культа учености среди населения и элит, и пропаганда гуманитарных наук, подходов и методов - такой опыт (например, пропаганда билингвизации) в Казахстане существует и высоко оценен специалистами по всему миру.
Третье направление - промоутинг "казахского пути" на международной арене, который должен и может сыграть ключевую роль не только в укреплении позиций Казахстана в международных отношениях, но и в оптимизации самооценки казахских гуманитариев, в повышении их социального статуса.
Четвертое направление тесно связано с предыдущим. Казахстан, всегда славящийся своим гостеприимством, должен максимально широко открыть двери международной научной гуманитарной общественности, предоставлять кафедры ученым и специалистам разных школ и направлений и всемерно содействовать взаимопроникновению гуманитарной деятельности.
Будет ли побежден таким образом гуманитарный кризис?
Будет.
Но только не за счет того, что гуманитарии дадут населению "единственно верную картину мира". Но за счет того, что критическая масса населения, будучи втянута в гуманитарную деятельность, научится порождать ее самостоятельно.
