Заявление Дмитрия Медведева покончило с затянувшейся неопределенностью в российско-украинских отношениях, которая во многом была вызвана нежеланием России ясно определить условия украино-российского сотрудничества. До начала 2000-х этого, по сути дела, не требовалось. Украина и Россия были заинтересованы в экономическом сотрудничестве и производственной кооперации, позволившей сохранить некоторые высокотехнологичные отрасли. Однако по мере того, как укреплялся украинский и российский капитализм, потребность в тесном экономическом союзе все больше снижалась (это, кстати говоря, произошло в отношениях с Белоруссией, однако для белорусского государственного капитализма экономическое сотрудничество с Россией осталось более значимым, чем для российских корпораций). ДМИТРИЙ ГАЛКИН редактор отдела политики, политический аналитик
Заявление Дмитрия Медведева покончило с затянувшейся неопределенностью в российско-украинских отношениях, которая во многом была вызвана нежеланием России ясно определить условия украино-российского сотрудничества. До начала 2000-х этого, по сути дела, не требовалось. Украина и Россия были заинтересованы в экономическом сотрудничестве и производственной кооперации, позволившей сохранить некоторые высокотехнологичные отрасли. Однако по мере того, как укреплялся украинский и российский капитализм, потребность в тесном экономическом союзе все больше снижалась (это, кстати говоря, произошло в отношениях с Белоруссией, однако для белорусского государственного капитализма экономическое сотрудничество с Россией осталось более значимым, чем для российских корпораций).
Во-первых, Украина и Россия интегрировались в глобальную капиталистическую систему как страны периферии, специализирующиеся в поставках на мировой рынок ресурсов и промышленного сырья. Соответственно, между двумя ведущими республиками распавшегося СССР возникла экономическая конкуренция. Нужно заметить, что к началу 2000-х все образы представления, оставшиеся от советской идеологической системы, в том числе о братстве народов Советского Союза, утратили какое-либо влияние на принятие политических решений. Правда, она не затрагивала наиболее важную для российской экономики сферу, - экспорт углеводородов. Однако украинская правящая элита, желая усилить свои позиции и получить дополнительные источники дохода, решила использовать возможности, связанные с транзитом нефти и газа. Российская верхушка, в свою очередь не желала ни делиться доходами, ни допускать украинские корпорации к наиболее выгодным операциям. Это стало основой конфликта, который может быть разрешен только в том случае, если одна из сторон согласится на серьезные уступки.
Во-вторых, украинские и российские олигархические группировки обрели партнеров в лице транснациональных корпораций и международных финансовых институтов. А потому практически полностью утратили потребность друг в друге. При этом они приобрели потребность к постоянной экспансии за счет поглощения других компаний или приобретения прибыльных предприятий, в том числе находившихся в государственной собственности. И здесь российские корпорации, как правило, обладающие большими финансовыми возможностями, превратились в опасных соперников для украинских кланов и группировок.
В результате, украинская элита начала рассматривать Россию как опасного конкурента или даже завоевателя, стремящегося захватить национальное достояние Украины. В условиях олигархического капитализма корпорации, особенно крупные, легко отождествляются с государством, а потому для украинской олигархической верхушки миф о «российской угрозе» стал самой настоящей действительностью.
Украинская элита попыталась навязать сформировавшейся у нее образ России обществу. Однако вскоре стало ясно, что эта затея полностью провалилась. Украинское общество (за исключением наиболее его относительно небольшой части, враждебно настроенной по отношению к советскому прошлому) отказывается воспринимать Россию как противника. А попытки возродить антикоммунистические настроения начала 90-х, чтобы, отождествив современную Россию с СССР, вызвать враждебное отношение к ней, приводят лишь к падению электорального рейтинга у политических деятелей, занятых подобной деятельностью.
Украинская политическая элита стала всячески обходить вопрос об отношениях с Россией, задвигать его на второй план, отделываясь общими местами, вроде того, что нужно жить дружно и уважать друг друга. В результате возникла угроза того, что часть избирателей, настроенных доброжелательно по отношению к России, вновь проголосует за политического деятеля, не заинтересованного в развитии украино-российских связей (в 2004 году часть сторонников сотрудничества с Россией поддержали Ющенко). А новая украинская власть не будет чувствовать никаких обязательств, связанных с установлением партнерства с Россией, перед своими избирателями.
Однако теперь, после заявления Дмитрия Медведева, украинские политические силы будут вынуждены четко определить свою внешнеполитическую позицию. Это неизбежно приведет к изменению в украинском общественном сознании, что, в свою очередь скажется на государственном курсе Украины после завершения президентских выборов. Возможно, в нынешней ситуации действительно несколько вырастет электоральный рейтинг Ющенко, как предсказывают некоторые российские и украинские эксперты. Но это лишь будет свидетельством того, что вопрос об отношениях с Россией вновь приобрел первоочередную важность, как это было на парламентских выборах 2006 года. Важно, что основные требования России (совместное использование украинской газотранспортной системы, сохранение в Крыму Черноморского флота, свободное использование русского языка) были ясно заявлены. Поэтому будущий победитель (а им в условиях активизации пророссийских настроений может стать только кандидат, выступающий за тесное сотрудничество между Украиной и Россией) после прихода к власти будет связан обязательствами перед собственными избирателями. А благодаря целенаправленной работе с украинским общественным мнением можно добиться того, чтобы новый украинский президент не мог отступить от своих обещаний, не рискуя оказаться перед лицом политической катастрофы.
