Казахстан в ряду постсоветских стран выглядит любопытным феноменом. Потому что все 90-е годы, ну или, по крайней мере, с середины 90-х годов главной козырной картой казахстанской элиты были успешные экономические реформы, которые привели к относительно быстрому формированию рыночных институтов, реализации приватизационных программ, активному привлечению иностранных инвесторов, становлению класса собственников, ну и, как итог, общему подъему казахстанской экономики.
Выступление заместителя директора ИАЦ МГУ Андрея Карпова на круглом столе "Власть и бизнес в Новых Независимых Государствах". Москва. 27.06.2009.
Уважаемые коллеги, спасибо за возможность выступить. Мы с Алексеем Власовым завершаем "первый тур" круглого стола и будем говорить о Казахстане, хотя и с разных позиций. Моя, наверно, будет достаточно жесткой.
Говоря о взаимоотношениях между властью и бизнесом на постсоветском пространстве, нужно понимать, что экономическая сфера, где власть и бизнес взаимодействуют - это не замкнутая, изолированная модель. С одной стороны, характер взаимоотношений определяется обществом через определенные ценности и нормы поведения. С другой стороны, в транзитных странах власть обладает ресурсами для того, чтобы «затачивать» эту модель отношений под собственный интерес.
Казахстан в ряду постсоветских стран выглядит любопытным феноменом. Потому что все 90-е годы, ну или, по крайней мере, с середины 90-х годов главной козырной картой казахстанской элиты были успешные экономические реформы, которые привели к относительно быстрому формированию рыночных институтов, реализации приватизационных программ, активному привлечению иностранных инвесторов, становлению класса собственников, ну и, как итог, общему подъему казахстанской экономики.
Были сформированы приемлемые правила игры для бизнеса, через которые власть могла иметь доступ к бизнес-активам в случае необходимости, но, при этом, в целом не препятствовала "первичному накоплению капитала", и достаточно долго отказывалась от методов «закошмаривания» бизнеса. Хотя, "точечные" конфликты возникали постоянно, вспомните Кажегельдинскую эпоху.
Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев в конце 90-х годов неоднократно подчеркивал, что появление целого поколения молодых и успешных бизнесменов, часть из которых пришла в политику - это едва ли не главный показатель успеха казахстанских реформ. Ключевым этапом на пути становления экономической модели независимого Казахстана стала масштабная приватизация начала 90-х годов. Так же, как и в России, где борьба за обладание собственностью тогда зачастую велась с помощью незаконных, непрозрачных действий, на фоне отсутствия регулирующих механизмов.
Затем произошли известные события 2000-2001гг., когда «черная овца» казахстанской политики Рахат Алиев попытался линейным способом отнять нажитое непосильным трудом. Реакция бизнес-сообщества показала, что дальше определенной черты оно не хочет терпеть «наезды» со стороны «отмороженных» элитариев. И, несмотря на то, что период с 2002г. по 2007г. характеризовался восстановлением внешнего равновесия между бизнесом и властью, определенный негативный привкус все равно оставался. Тем более, что Казахстан - не Россия, где собственность распределена более широко, а в Казахстане, даже в условиях нефтегазового бума, ресурсов все равно существенно меньше, а амбиций у многих представителей политической элиты существенно больше.
Поэтому можно согласиться с мнением Марты Олкотт, которая писала о том, что появление ДВК и партии Ак Жол - это стремление группы влиятельных бизнесменов создать условия для того, чтобы взаимоотношения между властью и предпринимателями шли по более прозрачной схеме, по внятным правилам игры.
Собственно говоря, для Ак Орды ключевым условием целесообразности поддержки того или иного крупного бизнесмена всегда было соблюдение им принципа лояльности власти. Все остальные привходящие условия интересовали власть гораздо меньше. Но, я полагаю, уже тогда многие дальновидные люди задумывались о том, что схема, по которой была осуществлена приватизация и весь механизм функционирования казахстанских бизнес-структур, в принципе, создает возможность для нанесения в нужный момент точечного удара по наиболее крупным собственникам или же, что не менее важно, топ-менеджерам национальных компаний.
Поскольку в Казахстане, как и в России, статус главы национальной корпорации или холдинга сродни воеводе на «кормлении». Значит, в любой момент в ситуации, когда правила игры будут резко изменены, эти люди становятся абсолютно уязвимы, поскольку им можно будет приписать любые незаконные действия, которые в рамках негласных правил казались абсолютно нормальными и приемлимыми.
Еще в 2006-2007гг., когда в Казахстане активно интересовались сингапурским опытом строительства госхолдингов, многим экспертам казалось, что это мера не столько экономического, сколько политического характера, и может быть в перспективе связана с процессом передачи власти в рамках так называемого "семейного сценария". Если Нурсултан Назарбаев не может передать собственный авторитет и харизму, он может создать условия концентрации в одних руках всех ключевых активов, которыми располагает государство.
Здесь важно заметить, что при формальной передаче этих активов в одни руки, речь будет идти о распределении их в более широком контексте между несколькими выгодоприобретателями в рамках одной ФПГ. Формально капиталы концентрируются в руках семейного «выдвиженца», реально доступ к ним получает более широкий круг серых кардиналов от политики и бизнеса, без которых фигура слабого, «семейного» кандидата просто не сможет удержаться у власти.
Кризис только усилил эти тенденции, причем так называемая «сингапурская модель» в ее казахстанском исполнении приобрела совсем уж гипертрофированные черты, и дополнилась небывалым по масштабу вторжением силовых структур в экономическое пространство РК. Но было бы странным, если бы этого не произошло, и силовики не воспользовались реальной возможностью поучаствовать в перераспределении активов. Политика и экономика соприкоснулись столь тесно, что многие антикризисные решения стали приниматься с учетом политического контекста. Об этом свидетельствует и вся цепочка структурных изменений в ФНБ «Самрук-Казына».
При этом, и казахстанский бизнес, подвергаясь давлению со стороны государства не выполняет элементарных социальных функций, пытаясь компенсировать потери на одном участке получением сверхприбылей даже в тяжелых кризисных условиях за счет потребителей. Когда приводят сингапурский пример в казахстанском контексте, забывают, что в Сингапуре была сформирована абсолютно прозрачная информационная система, позволяющая обществу получать сведения о деятельности исполнительной власти. В нашем случае эффективного общественного контроля за казахстанскими госчиновниками пока не существует. Значки, осуждающие коррупцию, это хороший пиар-ход, но что дальше? Отсюда еще одна проблема - системной коррупции, которая неизбежно возникнет, и будет развиваться в том случае, если бизнес сможет играть с властью только по одним неформальным правилам.
Дальнейшая "антикризисная концентрация" активов неизбежно вызовет дополнительную напряженость по линии "власть-бизнес". Но это именно тот сегмент, где политика и экономика соприкасаются настолько тесно, что реализовать очевидный план "децентрализации" можно только при том условии, что одновременно с преобразованиями в экономической сфере будет выбран соответствующий этой модели сценарий политических реформ. Представляется, что Президент РК еще не определился, по какому из предложенных вариантов можно идти дальше.
