Президент Фонда Карнеги Джесика Т. Метью в предисловии к книге Марты Брилл Олкотт «Второй шанс Центральной Азии» назвала власть в Центральной Азии глубоко порочной. Но осознает ли носитель порока свою порочность, если порок суть его природа?Есть некоторые различия в том, как западные аналитики описывают политическую ситуацию в Центральной Азии и в том, как это делают сами участники процесса – вот самый главный вывод, который последовал у меня за первым посещением Казахстана. Казахстан оказался для меня той страной, интуитивное ощущение от которой важнее качественных оценок и логических заключений.
Президент Фонда Карнеги Джесика Т. Метью в предисловии к книге Марты Брилл Олкотт «Второй шанс Центральной Азии» назвала власть в Центральной Азии глубоко порочной. Но осознает ли носитель порока свою порочность, если порок суть его природа?
Есть некоторые различия в том, как западные аналитики описывают политическую ситуацию в Центральной Азии и в том, как это делают сами участники процесса - вот самый главный вывод, который последовал у меня за первым посещением Казахстана. Казахстан оказался для меня той страной, интуитивное ощущение от которой важнее качественных оценок и логических заключений.
В РК оказалось много такого, что российскому политологу могло бы показаться удивительным и самобытным. Мое непреходящее до сих пор удивление возникло после репортажа по одному из центральных телевизионных каналов, который мы обсуждали с моим российским коллегой в один из первых дней пребывания в стране, и по поводу которого сошлись в своих оценках. Тот самый репортаж протяженностью в три минуты вышел в дни продовольственного кризиса и был посвящен обсуждению экономических проблем на заседании правительства. Из этих трех минут первые полторы минуты зритель мог видеть зал заседания, министров и слышать голос комментатора за кадром, оставшееся время людям показывалось, как в абсолютной тишине от здания правительства отъезжают баснословной стоимости роскошные автомобили.
В обществе, которое мы привыкли называть западным, телеканал, разместивший такой новостной репортаж, можно было бы заподозрить в скрытой оппозиционности по отношению к власти, но в Казахстане он, без всякого сомнения, сработал на поддержание ее престижа. И в этом смысле Казахстан отличается от России. «Барский» символизм у нас тоже имеет место быть. Примером могут служить каждодневные церемониальные проезды президентского кортежа по перекрытому для остальных машин Новому Арбату. Однако открытая демонстрация больших доходов отдельных высокопоставленных чиновников в России не одобряются общественностью. Достаточно вспомнить экс-министра экономического развития Германа Грефа и его слишком экстравагантные галстуки от Кристиана Лакруа, за нескромный вид которых он так часто подвергался критике и насмешкам отечественных журналистов.
Развивая тему, нужно отметить особое отношение к коррупции в Казахстане. Не смотря на коррумпириванность власти и общества в стране, тема злоупотребления служебным положением приобрела популярность в местных СМИ только благодаря своему манипулятивному потенциалу. Все публикации, лейтмотивом которых выступает коррупция, можно разделить на два типа: направленные на привлечение внимание аудитории к борьбе с взяточничеством и рассчитанные на «очернение» политического оппонента, как это было в истории с незаконной застройкой природоохранной зоны вокруг Алматы. Если судить по газетным статьям, борьба с коррупцией как с явлением в Казахстане состоит в том, чтобы перевести попавшегося чиновника с одной должности на другую. А если чиновника снимают с должности и заводят уголовное дело, то это значит, что, наконец, был найден повод избавиться от него или освободить место.
Вопрос в том, можно ли победить коррупцию в условиях повсеместного протекционизма, когда при выраженном недостатке профессионалов в лучшем случае только 50% персонала как в коммерческие, так и в государственные организации нанимается на конкурсной основе. Оставшиеся 50% вакансий заполняются родственниками руководства. Чем ближе организация к власти, тем процент «пристроенных» больше. Складывается ощущение, что родственникам это нужно меньше, чем их высокопоставленным покровителям. «Пристроенность» человека - это стопроцентная гарантия его лояльности системе и руководству. Такой человек с самого начала лишен возможности осуждать других, так как сам не чист.
На высшем уровне этот принцип организации профессиональных отношений в Казахстане стал главным оружием борьбы с политической конкуренцией. Во внутривластной борьбе политический потенциал каждого политика определяется, тем, от кого непосредственно он зависит.
Мне очень нравится история про Н. Назарбаева и К. Масимова, еще не так давно проходившая в кулуарах под грифом «только никому об этом!». А произошло следующее: в конце прошлого года казахстанский премьер неожиданно стал одним из ведущих ньюсмейкеров страны. Количество публикаций СМИ, в которых он фигурировал, росло вместе с его авторитетом. И если президента шепотом в стенах госучреждений чиновники между собой называли «Номером Один» (называть Президента по имени не принято), то к тому времени в казахстанском истеблишменте появился «Номер Два». И «Номер Два», казалось, обладал всеми чертами самостоятельного политика. В один прекрасный момент Премьер был приглашен для обсуждения государственных дел в неофициальной обстановке в «Ак Орду». Два первых номера побеседовали, после чего Первый пригласил Второго пройти с ним в другой зал. Когда они вошли, Первый посмотрел на огромный занимавший всю стену экран изображавший премьера и обратился к Второму: «И тут ты, Карим?!».
В социальной психологии существует такое понятие как «эпилептойд». Эпилептойд - индивид с определенным типом социального поведения, которое выражается в сочетании деспотичности по отношению к нижестоящим и безоговорочного подчинения вышестоящим. У казахстанского чиновничества эпилептойдность выступает отличительной чертой и нормой поведения одновременно. Поэтому чужих система естественным образом отторгает, так как встроить их в нее невозможно - отсюда и обостренная подозрительность чиновников по отношению к сторонним консультантам. Много раз за время пребывания в Казахстане я слышала от российских аналитиков там о постоянном напряжении, в котором приходится работать.
Корпоративизм, культивируемый в нескольких известных мне российских министерствах, успешно подменяется в Казахстане личной преданностью и борьбой за внимание руководства. Поэтому самый распространенный сюжет дворцовых интриг в Казахстане - это попытки чиновников не допустить, тех, кто стоит ниже их к тем, кто находится выше их, что сопровождается «стукачеством» и прочими известными приёмами.
Сложно предсказать, насколько современная госуправленческая модель в Казахстане окажется эффективной. Специфичность ее внутренних элементов и внешних условий не позволяет сделать полноценного сравнения с другими странами. В качестве выводов остается только констатировать тот факт, что внутривластные отношения в Казахстане практически не вписываются в западные концепции межинституциональных отношений и для Казахстана политологам придется изобретать отдельную линейку.
Уезжая из Казахстана, в эмоциональном порыве я спросила свою казахстанскую коллегу, почему люди ведут себя так, как ведут, совершенно не ожидая такого ответа, который она мне дала. «Все зависит от личного развития каждого конкретного человека» - сказала она мне. Вот мудрость Востока!
