История изучения кочевников насчитывает много столетий, поскольку интерес к номадам проявлялся еще в глубокой древности. И хотя кочевой мир был плохо известен земледельческим народам, путешественники и торговцы редко проникали в степь, а их наблюдения содержали множество преувеличений, домыслов и фантастических измышлений. Именно в древности появились первые труды, содержащие описание нравов и обычаев номадов и их расселения, важнейшие события политической истории.
ИСАБАЕВА Н.А.
К.И.Н. КНУ ИМ. Ж. БАЛАСАГЫНА
История изучения кочевников насчитывает много столетий, поскольку интерес к номадам проявлялся еще в глубокой древности. И хотя кочевой мир был плохо известен земледельческим народам, путешественники и торговцы редко проникали в степь, а их наблюдения содержали множество преувеличений, домыслов и фантастических измышлений. Именно в древности появились первые труды, содержащие описание нравов и обычаев номадов и их расселения, важнейшие события политической истории.
Изменение подхода к изучению кочевых народов начинается с эпохи географических открытий. Расширяются связи между Востоком и Западом; в заморские страны в поисках денег, славы и приключений потянулся нескончаемый поток купцов, завоевателей, миссионеров и авантюристов.
Первые сведения о кочевниках были в основном отрицательными. Аммиан Марцеллин пишет про кочевников, что они поднялись как снег из укромного угла, потрясают и уничтожают все, что попадется навстречу, подобно вихрю. Для римлян гунны были новым племенем. По их словам, гунны, которые превосходят всякую меру дикости, кочуя по горам и лесам, с колыбели приучаются переносить холод и жажду и если случится рассуждать о серьезных вещах, они не подчиняются строгой власти царя.
Описание Аммиана Марцеллина про гуннов сильно преувеличено. Гунны имели достаточно развитую материальную культуру и высокий уровень военного дела, вплоть до военной техники, которая позволяла им сокрушать хорошо вооруженных противников, брать их укрепленные города. Но несомненно и то, что пришедшие в Европу племена утратили многие из достижений экономического, социального и культурного характера, которые были характерны для их предков в Центральной Азии. Собственные производительные силы европейских гуннов были ничтожны. Нападения на оседлые народы, захват продуктов их труда, пленение и обращение в рабство ремесленников сделались для них основным источником добывания жизненных благ, а гуннское общество стало полностью паразитическим. Все это с особой силой проявлялось в последующий период, когда степняки прорвали пограничную линию Римской империи, а их вождь Аттила, создал гуннскую империю в Европе. Все это, разумеется, было отмечено хронистами.
Первый этап научного изучения кочевников охватывает античность, но отчасти, как бы по наследству, и часть раннего средневековья. Кочевники в это время стали постоянным, хотя обычно беспокойным и чаще всего малоприятным для оседлого населения фактором мирового порядка. Многие исследователи описали отсутствие земледелия у кочевников и передвижение их со скотом в зависимости от наличия травы и воды и т.д., и такая информация у греческих, римских, китайских авторов часто дословно повторялась [1, с. 74-75].
Второй этап, начавшись в средние века, захватывает также часть нового времени. В этот период описание кочевников четко отличается тем, что европейцы стали очевидцами кочевых вторжений и самой жизни кочевников.
Взгляды восточных ученых о кочевниках особо ничем не отличаются, примерно к середине ХVIII века появляются первые сводки по истории Китая, основанные на переводах китайских летописей. Кочевые народы в них рассматриваются постольку поскольку, в связи с историей Китая. Кочевников, населявших Центральную Азию в VII-VI вв. до н.э. Сыма Цянь называет ди и жунами. Позднее стали их называть ху. В ту же эпоху в степях Внутренней Монголии, Южной Маньчжурии и в отрогах Большого Хингана жили горные жуны и дунху (восточные варвары). Северные племена были постоянными участниками политической жизни древнекитайских царств, то сражаясь с ними, то вступая в коалиции воюющих друг с другом государств и получая за это вознаграждение. Жуны и дунху не были политический объединены, все они были рассеяны по горным долинам, имели собственных вождей, и хотя нередко собиралось свыше ста племен жунов, они не сумели объединиться в единое целое. Китайский наблюдатель VII в. до н.э. отмечает, что у жунов «высшие сохраняют простоту в отношении низших, а низшие служат высшим (т.е. выборным старейшинам и вождям - С.К.), руководствуясь искренностью и преданностью». Война и набег с целью захвата добычи важная сторона их жизни. По словам китайского сановника VI в. до н.э., северные варвары «ценят богатства и с пренебрежением относятся к земле»; слово «богатство» объясняется здесь как «золото, яшма, полотно и шелк» [2, с.51].
Кочевые племена хуннов упоминаются в китайских источниках с IV в. до н.э. Во главе их объединения стояли вожди из правящего династийного рода Люаньди. В китайских источниках их титулы обозначены терминами цзюаньчжан, цзюнь ван или ван [3, с. 51].
Важной стороной их жизни были войны и набеги с целью захвата добычи. Однако даже во времена наибольшей слабости мелких китайских царств жуны никогда не угрожали им завоеванием. Набеги кочевников сдерживались или ограничивались военными мерами, дарами, подкупом вождей, торговлей. В ходе военных столкновений китайцы не раз убеждались в достоинствах варварской конницы, а иногда даже перенимали одежду и оружие своих противников. Первые сведения о юэчжах и их стране появились в Китае еще в доханьской литературно-историографической транскрипции. Китайцы северо-западных варваров называли - юэчжи (тохары)- которые были носителями индоевропейских языков. Юэчжи создали государство, которое позже стало называться Кушанской империей.
В Китае презрительно относились к варварам-кочевникам, не способным к цивилизованныму образу жизни. На западе Йордан считал, что гунны- потомки злых духов и ведьм. Представление о необузданной жестокости и дикости кочевников со времени ветхо заветных пророков сочеталось у многих с мыслью о том, что у них имеется особое предназначение карающего орудия господня.
Выдающийся арабский историк и философ Ибн-Халдун (1332-1406) рассматривает две основные формы примитивности - общины землевладельцев и кочевых скотоводов. Переход к государственным состояниям (цивилизация) у первых осуществлялся «органично», в силу внутренних факторов. Кочевники же «самые дикие из людей и по отношению к цивилизованным людям занимая ступень дикого, необузданного и хищного животного». Они привычны к суровой жизни, полной лишений, активны и подвижны, среди них нет неравенства и раздоров. По этой причине они хорошие воины и составляют прочные группировки, способные завоевать изнеженных, трусливых и разобщенных неравенством земледельцев.
В отличие от китайцев арабские ученые Рашид ад-Дин и Ибн-Халдун руководствовались не эмоциями. Для них, государственных деятелей, кочевники были непреложным элементом политической жизни. Рашид ад-Дин одним из первых, кто серьезно обратил внимание на значение родственных и генеалогических связей для кочевников. И, наконец, в трудах обоих ученых кочевники впервые стали не побочным продуктом или антиподом цивилизации. Без номадов была невозможна вся циклическая концепция цивилизации, созданная Ибн Халдуном.
Большинство суданских авторов утверждали, что подвижность является отрицательным явлением, поскольку время, затраченное на передвижения, - это потерянный человеческий капитал. Однако, в результате политики седентаризации, кочевников вынудили к оседлости. Эта политика часто проводилась силовыми методами. В Иране правитель Реза Шах рассматривал кочевое скотоводство как препятствие на пути модернизации, и еще более как политически нежелательное явление. Когда их заставили осесть, 75% их скота погибло, и Иран лишился многих продуктов и животноводства. Первый широкомасштабный эксперимент подобного рода проводился в Советском союзе в конце 20-30-х годов. Деномадизация и коллективизация кочевников встретили широкое противодействие.
Третий этап в изучении номадов связан со становлением современной науки. В Западной Европе, по мере того, как ужасы кочевых вторжений становились для нее историческим прошлым, исследование номадизма совершалось не столь эмпирическими путями, как на Востоке. Возобновились или, точнее сказать, начались попытки заново определить место номадов и скотоводов в историческом процессе. В целом, в это же время выходит и первое специальное сочинение по истории кочевников - книга профессора Сарбоны и хранителя древностей в Лувре Ж. Дегюня (1756-1758) . Спустя столетия эта книга вызовет резкую критику со стороны выдающегося русского ориенталиста Н.Я. Бичурина. Но, тем не менее, для нас Дегюнь был первым, с которого кочевниковедение начинается как наука.
В последующие ХVIII-ХIХ вв. в европейской науке сложилось несколько научных школ, занимающихся изучением степных народов. Но практически для всех из них характерно отрицание классового общества у кочевников, подчеркивалась дикая и, неизменно, варварская природа их образа жизни.
Вместе с тем проблемы общественного строя кочевников рассматривались в сочинениях многих философов ХVIII-ХIХ вв., пытавшихся создать всеобщую концепцию развития человечества.
Ж. Боден писал, что природа наградила кочевников храбростью, но не дала им мудрости, и это не позволило им удержать завоеванные земли и создать великие империи.
Просветители ХVIII в. были склоны идеализировать прошлое, они рисовали первобытность как золотой век, создавали образ "благородного дикаря", т.е. человека, не подверженного порокам цивилизованного мира.
"Их гораздо труднее убедить обрабатывать землю и ждать жатвы, чем бросать вызов и получать раны в бою," - писал Монтескье. Он относил кочевников к "варварам". Главное отличие варваров от дикарей виделось ему в том, что последние не смогли объединяться в большие народы.
По мнению Вольтера, и их постоянные передвижения, их вынужденно скудная жизнь, с коротким отдыхом в шатре или на повозке, или даже на земле превратили их в поколения людей могучих, закаленных против усталости, которые, подобно слишком размножившимся диким зверям, бросаются вдаль от своих логовищ".
Несколько иначе, чем просветители смотрели на кочевничество философы, видевшие в истории непрерывный прогресс разума и культуры.
Несколько особенно выглядели взгляды Г. Гегеля. В своей "философии истории" он отнес кочевников, ко второй доисторической ступени развития. У этих обитателей плоскогорий не существует правовых отношений, а поэтому у них можно найти такие крайности, как гостеприимство и разбой, последний особенно тогда, когда они окружены культурными странами. Часто они собираются большими массами и, благодаря какому-нибудь импульсу, приходят в движение. Прежде мирно настроенные, они внезапно, как опустошительный поток, нападают, на культурные страны и вызываемый ими переворот не приводит к каким-либо результатам, кроме разорений и опустошений. Такие передвижения народов проходили под предводительством Чингизхана и Тамерлана: они все растаптывали, а затем опять исчезали, как опустошительный речной поток, так как нет в нем подлинного жизненного начала.
Для западного кочевниковедения ХХ в. характерно усиление внимания к социологическим проблемам номадизма. Этнологами были выполнены ценные исследования по экологии, экономике, социальной организации, системам родства, структуре управления и власти кочевых обществ.
Древнегреческие историки, писатели приписывали кочевникам исключительную воинственность, непобедимость, обусловленную самой природой и образом жизни. Геродот писал о скифах, что все они, конные лучники, занимаются скотоводством и живут в кибитках, и поэтому непобедимы и неприступны. Овидий называл сарматов - врагом с сильным конем и далеко летящей стрелой. А в китайских источниках хунны названы легкими, быстрыми, яростными воинами которые возникают как ураган и исчезают как молния. В древних обществах, основанных на оседлом земледелии, кочевников нередко воспринимали как сугубо негативную, разрушительную силу, источник бед и несчастий, наказание свыше за прегрешения людей. По отношению к номадам допускались такие меры воздействия, которые считались недопустимыми для «цивилизованных» людей.
По мнению философов, кочевники не могли жить без войны. Военные теоретики объясняли причины возникновения войн особенностями биологической природы человека, психологическим складом этносов, географическим расположением разных стран и народов. Война рассматривалась в качестве проявления одного из основных законов природы - борьбы за существование внутри человеческого вида.
Среди философов и историков господствовало представление, что завоевания кочевников несут в себе исключительно разрушительное начало.
Фергюссон и Адам Смит отмечали, что развитие скотоводства вело к социальной дифференциации. Кант усматривал истоки государственности в конфликте между кочевниками и земледельцами. Такие ученые, как Ратцел, Гумпловиц, Торнвальд также проявляли теоретический интерес к кочевникам. Но они тоже продолжали старое направление исследовательской мысли. Как заметил Л.Н. Гумилев, кочевники для европейцев явление настолько экзотическое, что они не смогли дать точных анализов. Они интерпретируют их с китайской точки зрения.
Современному европейцу и то, и другое кажется дикостью, но «в ней есть своя логика и строгая целесообразность» (Л. Гумилев). Ведь в случае присваивающего хозяйства определенная территория может прокормить определенное количество людей, входящих в геобиоценоз как верхнее, завершающее звено. Чрезмерный прирост населения ведет к истощению природных ресурсов, а попытки расселения к жестоким войнам, ибо свободных угодий нет. Переселение же в далекие страны с иными природными условиями тем более сложно потому, что скоту трудно, а то и невозможно там адаптироваться. Следовательно, остается только самоограничение прироста населения, а это легче всего делать с новорожденными.
Взгляды русских ученых о кочевниках резко отличаются от остальных исследований. Ближе к решению кочевниковедческой проблематики, по мнению Л.Н. Гумилева, подошла русская школа номадологии. Ученые русской школы настолько сроднились с центральноазиатской, что научились смотреть на ее историю "раскосыми и жадными" глазами степняков. Благодаря этому русские ученые уловили много нюансов, ускользавших до этого от западных европейцев, и создали своеобразную методику изучения кочевого мира.
По мнению В.В. Радлова: "Все кочевые государства по своему устройству очень похожи между собой. Их возникновение связано с усилением ханского рода. Но такие государства исчезают бесследно". Потому, что ханская власть держится до тех пор, пока различные группы общества видят в ней для себя выгоду.
В работе "Обозрение истории тюркских народов" В.В.Бартольд очень похвально отозвался об изложении В.В. Радловым образа политической жизни номадов. Он отметил, что у кочевников юридической определенности нет и всякая власть в действительности является узурпацией.
По мнению В.В.Радлова, все изменения в степи объясняются усилением и ослаблением отдельных родов. Н.А. Аристов считает, что гибель степных государств происходила по причине усобиц в царствующем роде, причем сепаратистские тенденции всегда усиливали стремлением родов и племен к самостоятельности.
Рассматривая номадизм в рамках марксистского подхода к социальной эволюции, было бы целесообразно обратиться к анализу этой проблематики в работах основоположников данной социологической теории. Поэтому с историографической точки зрения имеет, смысл еще раз остановится на данном вопросе. При этом следует отметить, что кочевники никогда серьезно не интересовали основоположников марксизма, и в их обобщающих схемах всей мировой истории номадам даже не нашлось места. По мнению Маркса и Энгельса, кочевники представляли собой "наименее цивилизованные слои".
Идеи, как и люди, имеют свою судьбу - парадоксальную и противоречивую. Они вспыхивают в определенном отрезке времени, иногда гаснут, потом неожиданно появляются вновь, напоминая о себе в умах ученых. Это относится и к проблеме кочевников. На протяжении многовековой истории человечества понятие "кочевник" и "кочевая культура" ассоциировалось с варварством и разрушением. Известный американский славист и тюрколог немецкого происхождения К.Г.Менгес, критически анализируя самые разнообразные источники по данному вопросу, заметил, что ни китайские, ни западные источники во все времена не делали ясного различия между разными кочевыми группами... а более всего предавались описанию их дикости, жестокости, коварства, кровожадности и нечистоплотности. Так, например, правители Под небесной империи из династии Хань часто называли их собственным именем, которое было в те времена унизительным прозвищем. Поэтому они всем неханьским народам и странам давали свои китайские имена: кыргызов называли - гянь-гунь, уйгуров - хойху, тюрков- ту гю, Фергану - Давань, Кашгар - Сулэ и т.п.
В последующие века эти унизительные понятия по отношению к кочевым народам нашли своеобразное отражение в мусульманских источниках. В ХIV-ХVII вв. в мусульманских рукописных источниках кочевые народы назывались «жете» и «илатиа». При этом в их сознании эти термины трансформировались в понятия «грабители» и «разбойники». Со сменой режимов изменялась и система взглядов. Истоки настоящего и будущего таятся в недрах прошлого. В противовес евроцентристам (О. Шпенглер, А. Тойнби и др.) утверждавшим, что кочевники были «рабами степи», «вечными узниками климатического и вегетационного годового цикла», что они «утратили связь с миром», что «у них нет истории», Л.Н. Гумилев в своих исследованиях однозначно пришел к выводу о существовании кочевой цивилизации народов Евразии, которая за 3000 лет прошла творческую эволюцию.
Кочевники, которых А. Тойнби относил к народам без истории, дали миру трансконтинентальную магистраль: Великий шелковый путь, синтезировали культуру: степь-город. Степная цивилизация дала миру систему государственного управления на громадной территории Центральной Азии. Она прошла апробацию в Тюркском каганате, в государстве кимаков, Монгольском улусе, Казахском ханстве и т.п.
В настоящее время ученые доказывают, что кочевники внесли свой вклад в развитие всемирной цивилизации. Хунны и тюрки изобрели такие вещи, которые прочно вошли в обиход человека: стремя, повозка, изогнутая сабля, лук и круглая юрта.
Кардинальный скачок в развитии степных обществ на обширных просторах евразийской аридной зоны произошел с переходом к кочевому скотоводству. В эту эпоху наблюдаются существенные изменения в уровне общественного развития и материальной культуры, позволяющие связать кочевое общество с понятием цивилизации.
Это, прежде всего, те культурные достижения, которые были выработаны в процессе освоение горных ландшафтов, степей и полупустынь кочевниками, имевшие позитивные последствия в развитии межконтинентальных торговых связей и посредничества в культурном обмене [4, с. 272].
Хотелось бы посмотреть на концепцию кочевого мира Евразии с несколько непривычной точки зрения. На наш взгляд, эта концепция содержит в себе целый ряд любопытных проблем. Прежде всего, следует обратить внимание на то, что к началу истории Нового мира (XVII веку) феномен постоянной генерации чрезвычайно активных и агрессивных кочевых сообществ в Евразии полностью сходит на нет. Можно утверждать, что сегодня сама мысль о возможности зарождения в глубинах Евразийского материка каких-либо дотоле неизвестных кочевых образований и их нашествиях в западном или южном направлениях в Новое время кажется чрезвычайно странной и невероятной, не говоря уже о заметном воздействии таких нашествий на развитие человечества. С XVII века, вектор экспансии имел только одну направленность - из регионов с более развитой культурой (Европы) во все остальные регионы мира. Шел хорошо нам известный и понятный процесс колонизации. На всех континентах, включая Азию, европейцы встречались с реальными кочевниками, но теперь проблема выглядела качественно иным образом: уже кочевники должны были прилагать все возможные усилия к тому, чтобы физически сохраниться. Даже самые героические и самоотверженные попытки отстоять свои земли и себя заканчивались практически всегда одинаково - в столкновениях с весьма немногочисленными отрядами европейского "спецназа" кочевые племена несли большие потери и оказывались вынужденными постоянно уходить все дальше, вглубь еще не колонизированных территорий. Рано или поздно приходил момент, когда их остатки загонялись в резервации, либо оставались на территориях, на которых европейцы не могли либо не хотели жить в силу природно-климатических условий.
Литература
1. Хазанов А.М. Кочевники и внешний мир. - Алматы, 2002.
2. История Казахстана и Центральной Азии. - Алматы, 2001.
3. Худяков Ю.С. История дипломатии кочевников Центральной Азии. - Бишкек, 2003.
4. Хазанов А.М. Социальная история скифов.- М., 1975
5. Джуманалиев Т. Очерки политической истории кочевников Притяньшанья с древности и до конца ХVII века. - Бишкек, 2007.
