Для начала несколько ретроспективных фрагментов, могущих в немалой степени повлиять либо уже влияющих на процесс формирования историко-философских, культурно-гуманитарных и социально-экономических основ и механизмов конструирования как общерегиональных, так и индивидуально-страновых самоидентификационных моделей для дальнейшего развития Центральной Азии в целом и каждой страны в отдельности, в том числе и возможности превращения региона в международно-связующую инфраструктурную систему. Во-первых, Центральная Азия — место схождения нескольких культурно-цивилизационных потоков: русского, персидского, арабо-мусульманского, китайского и, собственно, тюрко-монгольского;
1. Для начала несколько ретроспективных фрагментов, могущих в немалой степени повлиять либо уже влияющих на процесс формирования историко-философских, культурно-гуманитарных и социально-экономических основ и механизмов конструирования как общерегиональных, так и индивидуально-страновых самоидентификационных моделей для дальнейшего развития Центральной Азии в целом и каждой страны в отдельности, в том числе и возможности превращения региона в международно-связующую инфраструктурную систему.
Во-первых, Центральная Азия - место схождения нескольких культурно-цивилизационных потоков: русского, персидского, арабо-мусульманского, китайского и, собственно, тюрко-монгольского;
во-вторых, Центральная Азия - регион распространения всех мировых религий: ислама, христианства, буддизма и иудаизма, с мощным доминированием первых двух;
в-третьих, Центральная Азия - регион, состоящий из трех этнолингвистических полос: тюркоязычной, персоязычной и русскоязычной. В последние годы заметна инкорпорация в эти полосы в виде неких пока фрагментов китайского и английского языков. Представляется, что распространение в регионе последних двух языков в будущем будет более интенсивным;
в-четвертых, Центральная Азия - регион соприкосновения и мозаичного взаимопроникновения оседло-земледельческого и конно-кочевого культурных, социальных и хозяйственных типов, влияние которых на различные аспекты жизни людей все еще достаточно велико, в том числе и на определенные формы труда и профессиональных навыков людей, особенно в сфере того, что называется психологией труда;
в-пятых, Центральная Азия - зона распространения псевдокоммунистической идеологии большевистского толка, традиционалистско-языческих остаточных мировоззренческих представлений, «закомплексованного» национализма, которые причудливым образом соседствуют рядом с обрядовым исламом и т.д. Конечно, за годы независимости получили некоторое распространение либеральные (западные) концепции, которые, однако, в большей степени использовались как некий инструмент зарабатывания денег как правительствами, так и оппозицией, и нередко использовались и теми и другими в качестве того же инструмента, но уже для внешнеполитического маневра (самый блистательный образчик этого - Кыргызстан). Следует признать: демократия, как всеобъемлющее пространство с полноценно функционирующими институтами, в Центральной Азии пока отсутствует;
в-шестых, Центральная Азия - пространство обитания людей, где родоплеменные, кланово-региональные отношения до настоящего времени остаются основными неформальными институтами на политическом и иных пространствах, формируют микшированную поведенческую среду и играют более значимую роль, нежели политические либо экономические пристрастия и ориентиры при принятии решений на государственном уровне и не только. Очевидно, что эти неформальные институты пока подменяют собой политическую и правовую культуру;
и в-седьмых, на протяжении весьма длительного времени регион являлся неким «внутриконтинентальным коридором» (не более того) между странами Азии и Европы и одновременно субъектом отношений различных типов и видов со странами этих двух частей света.
Изложенные выше ретроспективные «картинки» остаются факторами инерционного воздействия, но вместе с тем весьма серьезно влияют практически на все аспекты жизнедеятельности центрально-азиатских государств и проживающих в них людей, в том числе на формирование систем государственного управления, выборных процедур и процессов, судоустройства и судопроизводства, экономики и производственных отношений, общественных отношений, самооценки и поведения на международной арене, а также на формирование и развитие политической, интеллектуальной и бизнес-элит, различных стабильно функционирующих «групп интересов» и т.д. Разумеется, что разработка и реализация внутренней и внешней политики стран региона также находится под определенным, правда, нередко опосредованным влиянием этих же факторов.
Следует также упомянуть и о том, что они опять же инерционно, но весьма серьезно продолжают влиять на формирование мировоззренческих основ, ценностных ориентиров и поведенческих стереотипов людей, проживающих в центрально-азиатских государствах.
Очевидно, что все упомянутые факторы располагают как позитивным, так и негативным потенциалом, могущим тем или иным образом повлиять на многие аспекты жизнедеятельности государств региона, в том числе и особенно на выбор, осознание и устойчивую приверженность внутриполитическим и внешнеполитическим приоритетам.
Но необходимо также иметь в виду, что потенциальная конфликтогенность этих факторов способна спровоцировать возникновение весьма рыхлой и неконструктивной идеологической, политической и духовной среды и социально-экономической конъюктуры и привести людей к потере политической, морально-этической ориентации, создав условия для эскалации индивидуального и группового меркантилизма, национального эгоизма и, в конечном счете, общерегионального декаданса. С другой стороны, эти же факторы обладают немалым резервом для динамичного и масштабного движения вперед, правда, при условии разумной их коррекции, интерпретации и адекватного использования в рамках как общерегиональных программ развития, так и страновых.
2. Теперь о недавнем прошлом центрально-азиатских государств. Две наиболее существенные констатации из их новейшей истории. Первая: некогда второе по совокупной мощи государство, в составе которого находились нынешние центрально-азиатские страны, в одночасье превратилось в дюжину бедных и слаборазвитых государств мира, реципиентов Запада, в этом смысле составив конкуренцию множеству африканских и азиатских стран-клиентов. Вторая: в силу стратегического географического расположения региона на политической карте мира и в связи с нарастанием глобальных проблем и вызовов - таких как терроризм, наркотрафик и другие проявления преступной деятельности людей, а также наличия внушительных запасов энергоносителей, центрально-азиатские государства стали объектом пристального внимания и активной политики основных центров международной военно-политической и экономической жизни, прежде всего ведущих держав мира. Особое место в ряду сложных проблем, существующих в регионе, занимают экологические, к которым внимание мирового сообщества и в первую очередь собственно самих центрально-азиатских стран пока еще, к сожалению, не велико.
В связи с изложенным выше хочу высказать следующее соображение. В XIX столетии два европейца дали две дефиниции, охарактеризовавшие на основе исторических событий в центрально-азиатском регионе того периода основные тенденции развития наиболее важных процессов. Немец фон Рихтгофен дал миру сочинение о «Великом Шелковом пути», британец Артур Конноли дал меткое наименование политике ведущих держав - «Большая игра». Последние годы эти два определения снова на устах политиков, ученых, экспертов и простых людей. Я далек от мысли экстраполировать и то, и другое на современную жизнь центрально-азиатского региона, но все же - какой вариант будет избран? Понятно, что в немалой степени выбор будет зависеть от стран региона. Но и роль основных акторов мировой политики и экономики нельзя ни в коем случае преуменьшать. Понятно, что выбор будет определяться, в том числе и, может быть, прежде всего, результатами партнерства стран региона и государств, имеющих некие интересы в Центральной Азии.
3. Переходное состояние центрально-азиатских стран можно и, наверное, нужно охарактеризовать как посткоммунизм, ссылаясь и имея в виду в качестве основного аргумента «советское» происхождение государств региона. Но при этом хочу оговориться, что на самом деле посткоммунизм имеет отношение все-таки больше к России, нежели к Центральной Азии.
Говоря о посткоммунизме в нашем регионе на основе анализа нынешнего состояния мировоззренческих основ различных групп людей, социальной организации (в том числе сословности), ценностных ориентаций элитных групп и многого другого, из всего этого можно извлечь фрагменты патриархальщины, феодализма, «дикого капитализма», примитивного коммунизма, имитационной демократии и прочего.
Переходный или транзитный период в отношении центрально-азиатских стран действительно можно отнести к посткоммунизму, но для центрально-азиатских стран точнее будет сказать, что это все-таки эпоха «преодоления синдрома внезапно приобретенной независимости», которая характеризуется следующими параметрами:
1. чрезмерной персонификацией выбора пути развития с последующим формированием режима личной (либо семейно-клановой) власти (вождизма), с характерными элементами в диапазоне от деспотизма до мягкого мимикрирующего авторитаризма. Но следует отметить, что не во всем и не всегда виноват пришедший к власти лидер;
2. моделированием экономического развития, компоненты которого представляют из себя советскую (иногда более жесткую) систему менеджмента, мозаичным внедрением механизмов рынка, местами возвратом к натуральному хозяйству (прежде всего на селе), незаконной приватизацией и личным контролем лидера за наиболее доходными отраслями, фрагментарной интегрированностью в мирохозяйственные связи и т.д.;
3. низким уровнем политической и правовой культуры (что сильнее в центрально-азиатских странах - закон или родственные связи? Закон или телефонный звонок?). А также отсутствием баланса отношений в триаде «человек-общество-государство». В некоторых странах Центральной Азии гражданское общество как таковое просто не состоялось. Не функционируют в государствах региона такие системные понятия и циклы как политическая и общественная регламентация передачи власти, разделение ветвей власти;
4. дегуманизацией, а в ряде случаев и разрушением общественных отношений, которое выразилось в кризисе института семьи, падении уровня образования и здравоохранения, еще большем разрыве между городом и селом, массовой миграции, а в некоторых странах Центральной Азии и криминализацией политической, экономической и общественной жизни;
5. непредсказуемой и не всегда ответственной внешней политикой с постоянными дискурсами;
6. отсутствием национальных систем ценностей и стабильно развивающихся элит, которые только начинают нарождаться.
В этой связи один из самых важных вопросов, стоящих перед центрально-азиатскими государствами, - это проблема конструирования самоидентификационных моделей и в то же время поиска идентичности в окружающем пространстве.
В принципе - это вопрос выбора ценностных ориентиров. В той унаследованной и приобретенной политической, социокультурной и идеологической череcполосице, попытка описать которую была предпринята выше, трудно определиться с выбором той соответствующей ниши для отдельных стран и региона в целом, которая соответствует потребностям людей, живущих в государствах Центральной Азии, и интересам международного сообщества. Поэтому проблема выхода на уровень гармоничной совместимости интересов стран региона и их партнеров - одна из наиболее важных. Готовы ли формирующиеся элиты центрально-азиатских стран к выполнению этой миссии? Вопрос, на который пока ответа нет. Но будет. Очевидно, что процесс поиска основных ценностных емкостей в государствах центрально-азиатского региона только на начальном этапе.
В этом контексте немало предложений со стороны. Пока существуют три источника этих предложений - Запад, ислам и Россия. Своего слова еще не сказал Китай. Констатация смыслов этой ситуации весьма упрощена, зато понятна каждому. Если опять же по упрощенной схеме представить себе структуру обществ в части, касающейся внешних ориентиров населения центрально-азиатских стран, как некую пирамиду, то будет видно, что большую социальную поддержку имеют Россия и ислам, Запад и Китай здесь пока практически не пользуются широкой популярностью среди людей и их поддержкой.
В средней части пирамиды многое зависит от ориентиров образовательных, экономических, культурных. Но возможность более точной оценки усложнена тем обстоятельством, что, собственно говоря, т.н. средних слоев населения или среднего класса в странах региона пока нет.
О ситуации в элитных группах все-таки можно говорить как о некоем балансе влияния всех трех источников.
Следует оговориться, что речь в данном случае идет об общих и весьма приближенных оценочных конструкциях, хотя бы потому, что каждая из центрально-азиатских стран обладает своей индивидуальной спецификой.
Поиск ценностных ориентиров и емкостей в собственной истории, в религии, даже за пределами собственного историко-культурного пространства нередко корректируется и даже изменяется теми или иными политическими пристрастиями и конъюнктурой, в том числе такими, как борьба за власть, за собственность, за влияние в центре и регионах и т.д.
Рваный и мозаичный процесс самоидентификации, усугубляемый и отягощенный описанными выше факторами и обстоятельствами, не способствует завершению процесса создания полноценных государств в Центральной Азии. Однако нельзя не признать, что движение в сторону формирования таких государств начато, оно медленно, но идет, хотя темпы у стран региона разные.
В том, что касается будущих моделей идентичности на международной арене, в развитии центрально-азиатских государств в этом направлении существует два варианта: либо они встраиваются в какую-либо уже функционирующую или формирующуюся (многое здесь зависит от того, что будет предложено со стороны и в какой «упаковке») систему, либо страны конструируют свой вариант цивилизационной оболочки.
4. Центральная Азия никогда не существовала как единый геополитический регион. Геоэкономическое измерение «региональности» всегда имело слабое выражение, зависевшее от торгово-экономических и транспортно-коммуникационных потребностей стран Востока и Запада, «субъектность» Центральной Азии в этом смысле была также обусловлена существованием и активной экономической деятельностью государственных и полугосударственных образований на территории региона, а также агрессивной или миролюбивой мобильностью конно-кочевых сообществ. Никогда не существовал и центрально-азиатский регион с общими культурными и гуманитарными ценностными емкостями. Единственной общей характеристикой являлось географическое месторасположение. Историко-географическое определение Центральной Азии охватывает достаточно обширный регион: от Урала на севере до Гималаев на юге, от Каспия на западе до Монголии на востоке. Известен этот регион и как Внутренняя Азия.
Как единый административный район нынешние независимые государства Центральной Азии появились после российско-китайского и российско-британского пограничного размежевания во второй половине XIX столетия под названием Туркестанский край, который позже, уже в советский период развития российской империи был трансформирован в союзные республики. В московском Госплане эти республики проходили под общим названием среднеазиатский экономический регион. В военно-географическом отношении они были распределены по двум военным округам Советского Союза - Туркестанскому и Среднеазиатскому. Объединены среднеазиатские республики были и в единый административно-конфессиональный регион - в рамках соответствующего органа правительства СССР функционировало Духовное управление по Средней Азии. Собственно говоря, бывшие союзные республики стали в 1991 году независимыми государствами в пределах границ, установленных Москвой, и возглавило их советское партийное руководство.
Так что нынешнее геополитическое определение «Центральная Азия» имеет советское происхождение.
Все упомянутое выше - это наследие государств региона, причем хочу отметить, что наследие очень важное и в контексте совместного сосуществования центрально-азиатских стран могущее быть весьма позитивным, трансформируясь в геополитическую и иные ценности общерегионального уровня. Воспользуются ли этой ценностной характеристикой местные элиты - это вопрос. Поскольку уже в настоящее время в этих государствах начинают возникать определенные позывы к другой, не «центрально-азиатской идентичности». В частности, заметно, что Туркмения все-таки стремится позиционировать себя как прикаспийское, а не центрально-азиатское государство, и отношения с Ираном и Азербайджаном, возможно, имеют для нее более приоритетное значение, причем не только сегодня, но и в перспективе; Казахстан больше говорит о себе как о евразийской стране, и с учетом этого выстраивает свои внешнеполитические и торгово-экономические приоритеты в Центральной Азии, в том числе позиционируя себя в качестве основного, а может быть, и единственного моста между Европой и Азией в этом регионе; в связи с открывающимися для Таджикистана перспективами после начала антитеррористической операции в Афганистане он начинает в большей степени обращать взоры к Южной Азии, и появление индийской военной авиабазы в Душанбе, может быть, не прямое, но имеющее определенную, правда, пока слабо выраженную тенденцию, - определенное доказательство сказанному.
Участие центрально-азиатских государств в различных международных организациях пока является не скрепляющим эти страны воедино смысловым стержнем, а больше некой данью политической моде и имеет достаточно сильную инерционную составляющую. Более того, как показал опыт Узбекистана, «вхождение и выход» из этих организаций не налагает какой-либо ответственности и не приводит к последующему нагромождению каких-то серьезных проблем.
Впечатляющих страновых проектов по формированию «континентальных мостов» на сегодняшний день ни одна из стран Центральной Азии не предъявила международному сообществу, если не считать таковыми некие спорадические заявления руководителей этих стран. Исключение составляет лишь Казахстан, который обнародовал свои Транспортную стратегию, Азиатскую энергетическую стратегию и некоторые другие программы, тем самым пытаясь обозначить себя как страну с особым статусом.
5. Изложенные выше соображения имеют непосредственное отношение к идее формирования в Центральной Азии т.н. «континентального моста» между Европой и Азией. В этом контексте чрезвычайно актуальным является вопрос о том, насколько способны будут центрально-азиатские страны как бы изнутри начать полезные для каждой отдельно взятой страны, в целом для региона и, конечно, для континента необходимые скоординированные подвижки.
Полагаю, что будущие общерегиональные конструкции могли бы иметь два смысловых содержания: внутреннее и внешнее. Первое (внутреннее) - в сути своей консолидация усилий всех стран региона в формировании трех реальных и должных быть соответствующим образом воспринятых международным сообществом обликов Центральной Азии.
1.Центральная Азия как единый регион развития.
Надеюсь, никто не может сомневаться в том, что в регионе действительно наличествуют и исторически, и экономически, и политически оправданные объективные предпосылки и потенциальные возможности для превращения Центральной Азии в такой регион. Например, ресурсная база экономик, размещение и качество трудовых ресурсов, география, историко-культурное и гуманитарное наследие и многое другое могут поспособствовать формированию достаточно гармоничного межстранового разделения труда, что, в свою очередь, может стать одним из краеугольных камней в фундаменте интеграционного сообщества стран региона.
Думается, что, несмотря на разночтения в предварительных и рыхлых концепциях развития центрально-азиатских стран, изложенных в выступлениях руководителей этих государств и обнародованных документах, они в основных своих смыслах не противоречат друг другу и не могут стать препятствием для объединения усилий. Есть и международная поддержка, в том числе такие программы как СПЕКА и ЦАРЕС.
2.Центральная Азия как объединенный плацдарм борьбы с трансграничными и иными угрозами.
Этих угроз, к сожалению, становится все больше и больше. В этом смысле необходим анализ угроз и вызовов, которые стоят перед странами региона, моделирование развития ситуации, а также нужно самим более активно участвовать в мероприятиях по их устранению. В этой связи полагаю целесообразным подчеркнуть роль интеллектуальных и экспертных сообществ в странах Центральной Азии и их роль в продвижении этих идей.
3.Центральная Азия как один из мировых транзитно-инфраструктурных центров.
Это включает в себя развитие науки, учебных центров, лабораторий, транспортных развязок, региональных финансовых и торговых организаций и т.д.
Для достижения всего этого требуется, конечно, не просто консолидация усилий, но и, главным образом, создание соответствующих международных структур и институтов интеграции стран Центральной Азии. Как показывает опыт других стран, тесная интеграция возможна даже при условии наличия весьма сложных нерешенных двусторонних проблем, на что обычно ссылаются противники и критики идеи центрально-азиатской интеграции.
В этом контексте очень важной и своевременной является инициатива президента Н.Назарбаева по созданию Центрально-азиатского союза. Разумеется, что обнародованная концепция союза требует более тщательной и скрупулезной доработки, как по линии правительств, так и в рамках «второй дорожки». Было бы полезно провести серьезную встречу представителей правительств, ученых, экспертов по этой тематике. Известно, что руководители Кыргызстана и Таджикистана уже формально поддержали эту идею. Хотелось бы, чтобы и президент Узбекистана позитивно отнесся к предложению казахстанского лидера. Совершенно очевидно, что позиция Ташкента чрезвычайно важна по ряду факторов, которые имеют отношение не только к Узбекистану, например, хотя бы то обстоятельство, что Узбекистан является единственным государством Центральной Азии, имеющим границы со всеми странами региона, не упоминая другие. Изменения, происходящие в Туркмении, позволяют надеяться, что контакты с нашими туркменскими друзьями возможны.
Второе смысловое содержание - это инициирование и формирование нового исторического процесса на территории Центральной Азии. И этот процесс должен стать не просто реставрацией торгово-экономического и транспортного коридора, перемещением людей и культурно-гуманитарных ценностей, а реальным созиданием исторического процесса с учетом всех упомянутых выше ретроспективных «картинок», достижений народов Центральной Азии и при участии тех стран и международных организации, которые искренне заинтересованы в развитии и процветании нашего региона.
Муратбек Иманалиев, президент Института общественной политики
