Я рад приветствовать собравшихся в это аудитории, и отметить, что наш круглый стол в полном смысле этого слова соответствует формату регионального взаимодействия по всему спектру вопросов, касающихся каспийской проблемы. Хотя бы если только взять сугубо географический аспект, так как здесь присутствуют представители России, Ирана, Казахстана, Азербайджана и даже выходцы из Туркменистана, которые в силу обстоятельств со временем стали российскими экспертами, но, как я понимаю, вполне компетентно смогут осветить позицию туркменского руководства по этому очень сложному и многогранному вопросу.
Уважаемые коллеги!
Я рад приветствовать собравшихся в это аудитории. Отмечу сразу, что наш круглый стол в полном смысле слова соответствует формату регионального взаимодействия по всему спектру вопросов, касающихся каспийской проблемы. Даже если взять сугубо географический аспект, ведь здесь присутствуют представители России, Ирана, Казахстана, Азербайджана и выходцы из Туркменистана, которые в силу обстоятельств со временем стали российскими гражданами, но, как я понимаю, вполне компетентно смогут осветить позицию туркменского руководства по этому очень сложному и многогранному вопросу.
Ключевая проблема, на мой взгляд, очевидна: каковы перспективы формирования многосторонних механизмов взаимодействия в правовой, политической и экономической сфере в Каспийском регионе с учетом нынешних мировых реалий? Мы должны, с одной стороны, учитывать фактор глобального финансового кризиса, а с другой стороны, системную хаотизацию международных отношений или многополярность, если вам угодно. Но, по моему мнению, все эти негативные тренды имеют общую природу - сужение пространства взаимного доверия - т.е. следствие воздействия факторов скорее субъективных, нежели объективных.
Никто из экономических гуру не может предугадать глубину и временные рамки падения мировой экономики, так и большинство специалистов в области геополитики не могут привести убедительные аргументы в пользу превращения Каспийского региона в зону мира или же, напротив, в источник системных рисков. Отсюда вывод - будущее творится на наших глазах, и, как мне кажется, взаимодействие между Россией и Ираном может стать краеугольным камнем новой, возможно более справедливой реальности.
Каковы предпосылки к тому, чтобы оптимистичный сценарий реализовался на практике? Прежде всего, это постепенное включение Ирана (в разных форматах) в систему интеграционных проектов, которые существуют на постсоветском пространстве. Так, например, в секретариате ОДКБ уже заявили, что Иран в перспективе может стать страной-наблюдателем Организации Договора о коллективной безопасности.
Дело не только в том, что вхождение Исламской республики Иран в основные интеграционные проекты объективно расширяет взаимный формат возможностей, а скорее в том, что это назревшая необходимость, связанная с взаимодействием по борьбе с наркотрафиком, а шире - с построением более эффективной стратегии безопасности, в том числе и на Каспии.
Я полагаю, что поддержка Тегераном российской позиции по проблеме расширения НАТО на Востоке, заявления официальных иранских руководителей по конфликту на Кавказе показывают, что объективно наши геополитические интересы ближе, чем это многим кажется.
Так и перспектива вхождения Ирана в состав ШОС за последние несколько месяцев существенно выросла. Вопрос только в том, как интерпретировать это сближение - брать ли за основу логику игры с нулевой суммой возможностей, или же все-таки обратиться к «шанхайским принципам», которые должны включать в себя идею союзничества. Но не против кого бы то ни было, а в поддержку определенных духовных и ценностных ориентиров, которые являются наиболее устойчивыми основами.
Главная проблема, существующая на нынешнем этапе развития международных отношений заключается в том, что благие принципы и намерения с огромным трудом реализуются в политических и экономических практиках. Я далек от того, чтобы считать реальными перспективы начала новой холодной войны - для этого нет, прежде всего, идеологических обоснований. Но остается нерешенным вопрос о механизмах и принципах формирования пространства взаимного доверия. Ибо в полном соответствии со знаменитой восточной поговоркой «Сколько не говори «халва» - во рту слаще не будет».
Но я полагаю, что именно по линии взаимодействия Москва-Тегеран возможно развитие позитивных тенденций именно в этом ключе, когда Россия перейдет к реальной многовекторности, о которой так много говорят наши партнеры по постсоветскому пространству, и наши партнеры с Запада не будут постоянно терзаться смутными сомнениями в отношении того, является ли укрепление военно-политических и экономических связей с Ираном доказательством особого подхода России к взаимодействию с Тегераном.
Иногда кажется, что мы сами загоняем себя в прокрустово ложе придуманных обязательств, которые также, по сути, недолговечны, как и в девятнадцатом, и в двадцатом веке. Но только, возможно, причины этой недолговечности несколько иные, связанные с хаотизацией всей системы международных отношений, когда нет четких правил игры, и каждый из мировых игроков пытается выстраивать эти правила в собственных интересах.
Мне кажется, что российско-иранские отношения в нынешних условиях развиваются в абсолютно верном направлении. Мы не воспринимаем друг друга как заведомо враждебные цивилизации. Да, возможно, мы осведомлены о планах и намерениях друг друга недостаточно хорошо, но есть обстоятельства, которые прочно связывают два наших государства, заставляют вне зависимости от настроения наших политических элит искать точки соприкосновения.
И одним из таких связующих звеньев является Каспий, как пространственное соединение геополитических и геоэкономических интересов России и Ирана - это проблема энергетической безопасности, которая является стержнем нынешнего мироустройства и краеугольными камнем.
Поэтому, когда говорят о том, что всегда есть выбор между взаимодействием и конфронтацией, мне кажется, что подобное допущение выглядит не совсем верным. У Москвы и Тегерана, по сути дела, такого выбора нет.
