«Евразийское единство» Назарбаева подводило обоснование под механизм равновесного с Россией участия субъектов в СНГ, а также необходимость голосования по ключевым вопросам большинством голосов. Казахстанский лидер понимал, что все постсоветские президенты легко согласятся с этим выгодным принципом, он надеялся они окажут хотя бы общую риторическую поддержку «евразийству», в свою очередь автор инициативы получал роль модератора политэкономических процессов и статус неформального лидера Содружества.
Сложность обсуждения и даже рационализации «евразийской идеи», уточним, в той форме какую она получила в постсоветской период, заключена в размытости ее содержательной базы, а также отсутствии самого предмета научного обсуждения. При этом существует историческое «евразийство» -- безусловно, уважаемое направление в русской философской мысли, оформившееся в самостоятельную школу на рубеже 1920-х годов. В отношении него достаточно споров и критики, но исследователи именно это «евразийство» воспринимают как полноценную политическую доктрину. Мы будем лукавить, если станем утверждать о наличии новой концепции, методологии, политической теории и прочем в отношении современного «евразийства»: его авторы постулаты старой школы не наследуют, а лишь используют для отдельных конъюнктурных политических задач.
Сегодня «евразийство» скорее фиксируется как направление в творчестве публицистов, как определенная школа геополитической мысли (для ряда философов «евразийство» это своеобразная эсхатология, теория последнего противостояния мира Евразии с миром «атлантическим»). Можно говорить о «евразийском» мотиве в литературе, в поэзии.
В сфере актуальной политики, точнее в устах политиков, «евразийство» обнаруживает себя как набор около идеологических тезисов. Политики и публицисты, мыслящие себя как «евразийцы», претендуют развить его в полноценную политическую идеологию, призванную стать надстройкой, идейно-политическим обоснованием интеграционным проектам двух экономических лидеров СНГ – Казахстана и России. Таким образом, если мы сосредоточимся на сфере политики, то говорить о «евразийстве» как доктрине в полноценном смысле нельзя. Но мы можем говорить о политтехнологическом продукте, призванном выполнить текущие и перспективные задачи его авторов.
Первый постсоветский импульс «евразийства» на уровне высокой политики пришел из Казахстана. В марте 1994 года президент Нурсултан Назарбаев выступил в Московском Государственном Университете с набором тезисов, впоследствии названных концептуальной речью о евразийском объединении республик СССР -- стран СНГ, на тот момент не более трех лет как получивших статус независимых государств.
Давайте вспомним, что из себя представляло СНГ?
За 17-18 лет существования Новых Независимых Государств (ННГ) постсоветское пространство прошло как минимум две фазы трансформации. По определению ведущего специалиста Института экономики РАН Лидии Косиковой, первая фаза, с декабря 1991 года по конец 1994 года, отличалась постепенным переходом межреспубликанских связей на межгосударственный режим: отказ от единой валюты (рублевой зоны); раздел ресурсов бывшего СССР по принципу «все, что на моей территории – принадлежит мне»; а также мощным объемом кредитов и дотаций России на торговлю со странами СНГ при колоссальном ее сокращении ($210 млрд. в 1991 году – до $24,4 млрд. в 1994 году).
Это эпизод наивысшей активности России в делах СНГ. Но если в сравнении с 2000-ми годами тот период выглядит как доминирование России в СНГ, то в сравнении с советским единством, начало 1990-х есть начало крушения всех интеграционных связей на постсоветском пространстве.
Парадокс момента заключался в одновременной силе и слабости России. Она была способна закончить активные военные фазы сепаратистских конфликтов, но не могла их окончательно решить. Не могла поддерживать рублевую зону, это противоречило стратегии экономических реформ внутри страны, но еще продолжала существовать надежда на создание единого валютного пространства в СНГ (шесть стран СНГ обсуждали этот проект). В вопросах макроэкономической стабилизации, преодолении гиперинфляции, стабилизации производства в основных отраслях, развязки кризиса неплатежей – Россия оставалась лидером на протяжении всех 1990-х. Без этого контекста невозможно понять, какой смысл несла идея Назарбаева в преломлении к реальной политике.
В тот период активно обсуждался вопрос техники принятия решений в рамках СНГ: консенсусом всех или просто большинством голосов . Принцип консенсуса в голосовании подразумевает равенство всех участников Содружества, и возможность одной страны блокировать решения остальных. В СНГ с самого начала утвердилась практика принятия политических решений на основе "консенсуса заинтересованных сторон", когда каждое государство имеет право заявить о своей "незаинтересованности" в том или ином вопросе (это делается путем неподписания соответствующего документа), а решения считаются обязательными лишь для тех государств, которые их подписали.
Выбор той или иной модели напрямую затрагивал не только механизм политического управления, но возможность новыми независимыми государствами в структурах СНГ полноценно реализовывать и отстаивать свои интересы на равных с Россией. Никто не знал, как в итоге сложится судьба нового постсоветского союза, какое будет ядро и кто из лидеров в этом ядре будет играть «первую скрипку», поэтому та политическая игра была по-настоящему и стоила свеч, в отличие от сегодняшней «пустой» повестки СНГ. Парадокс в том, что в первые месяцы существования Содружества, многие политики, как в России так и в сопредельных странах, искренне надеялись на сохранение общей советской инфраструктуры под единым управлением: несмотря на сепаратистские конфликты, считалось, что геополитических и прочих трений у бывших братских республик в дальнейшем не будет и интеграция неизбежна. Идея евразийского единства очень кстати подходила, учитывая дефицит какого-либо другого идейного обоснования сохранения единства стран СНГ кроме рухнувшего общесоветского дома.
«Евразийское единство» Назарбаева подводило обоснование под механизм равновесного с Россией участия субъектов в СНГ, а также необходимость голосования по ключевым вопросам большинством голосов. Казахстанский лидер понимал, что все постсоветские президенты легко согласятся с этим выгодным принципом, он надеялся они окажут хотя бы общую риторическую поддержку «евразийству», в свою очередь автор инициативы получал роль модератора политэкономических процессов и статус неформального лидера Содружества.
Вынесем за скобки личные политические амбиции других лидеров СНГ – видных советских чиновников. Многие из них искренне были готовы экспериментировать на этом новом для них поле. Несмотря на бурный рост конфликтующих друг с другом национальных идеологий, евразийская идея была как раз весьма кстати, учитывая известную ностальгию по единому большому пространству от Бреста и Крыма до Душанбе и Бишкека, а также учитывая то, что реально инициатива Назарбаева содержательную основу их суверенности ничем не ограничивала. Впрочем, как и многие другие последующие политические заявления и декларации СНГ.
«Евразийство» в версии Назарбаева было далеко не «маршрутной картой» формирования реального союза постсоветских государств Евразии, зато несло определенный романтический мотив возвращения к «утраченному» на новом витке развития, и могло принести политические дивиденды автору. Одним словом, замечательный политтехнологический продукт. Считается, что в таком виде «евразийство» оформилась благодаря Марату Тажину, нынешнему главе казахстанского МИДа. Тажин профессиональный идеолог и давний единомышленник Назарбаева, полагают, что он является настоящим автором ряда книг вышедших за подписью президента. В середине 1993 года по его предложению в Казахстане был создан информационно-аналитический центр, который он сам и возглавил. Из этого «мозгового штаба» вышла не только идея Евразийского сообщества, но и известная "Стратегия-2030", по сути, первая долгосрочная программа развития государства СНГ.
Но вернемся в Россию. Как у нас отреагировали на новую казахстанскую редакцию «евразийства»? Публично, на высшем уровне, назарбаевскую инициативу встретили с одобрением, что понятно, учитывая, ее формально отдаленное родство с доктриной российских евразийцев. Как мы помним, в России также искали обоснование для постсоветского единства бывших республик, хотя более актуальной виделась задача нащупать собственный российский путь развития: вспомним дебаты о национальной идее.
При более глубоком рассмотрении оказывалось, что казахстанское «евразийство» несет содержание, не вполне совпадающее с его российским пониманием. В Москве были убежденны, что объединение СНГ должно учитывать вес вклада каждого государства в структуру, а следовательно равноправия в этой структуре быть не может. Поэтому в данном случае «евразийская» риторика Назарбаева не имела значения, главное сам принцип политического управления Содружеством, который он предлагал. Но коль скоро Россия опоздала придать этой инициативе нужный импульс, а Назарбаев уже развернул ее в своем ключе – Москва не стала развивать эту тему. Вплоть до прихода Путина на арену СНГ. Тогда евразийская риторика стала наполнять экспертные обсуждения совместной работы в рамках ЕврАзЭС. И затем, в последние годы, эта риторика превратилась в концептуальную визитку этой организации: стали создаваться различные организации по внедрению и продвижению в массы понятия «евразийство» (наиболее яркая из них Евразийская Академия Телевидения и Радио).
В чем собственно отличие казахстанской и российской версии «евразийства». Обратимся к их формально общему источнику, статье «Евразийство» 1927 года. В ней постулируется опора на сильное идеократическое государство, победившее большевизм, имеющее все механизмы народной демократии. Делается упор на религиозную толерантность при главенствующей роли православия, подчеркивается необходимость интенсификации сельского хозяйства, индустриализации промышленности. Кажется, что за рядом исключений, такая программа могла бы подойти для инсталляции в постсоветскую эпоху, особенно в части экономики и госрегулирования. Но главная геополитическая мысль того времени заключена в четкой формуле -- Россия-Евразия: то есть единое пространство, близкое по размерам с российской империей, но добровольно объединенное и согласное с политической доктриной российского «евразийства».
Иными словами в постсоветский период эту формулу можно перевести как «единое пространство, регулируемое российскими социально-политическими и гуманитарными стандартами». Но отсюда возникает вопрос о лидирующей роли России. Откуда логично вытекает требование второго государственного языка - русского, двойного гражданства, общей системы безопасности, и единого экономического пространства. Как известно на этом настаивали многие российские политики, а некоторые, считают этот вариант достижимым и по сей день...
Предложение Назарбаева как бы «снимает» острые углы вопроса российского лидерства. Оно оказалось странным сплавом необходимости единого экономического пространства, но при условии независимого национального строительства и суверенной внешней политики каждого участника СНГ. Многообещающе прозвучав в вакууме после краха СССР, теперь такие разговоры выглядят наивно. Поэтому сегодня, «евразийство» Назарбаева редуцированно сугубо до технологии региональной интеграции: вслед за Таможенным союзом, известная инициатива Назарбаева о создании единой валюты в рамках ЕврАзЭС. Общее ментальное пространство пытаются выстроить по линии социо-культурных связей: его же предложение по созданию единого образовательного пространства.
«Евразийская идея» закономерно обернулась политтехнологией. Политические элиты своими устами подтверждают, что региональной интеграции соседних государств не находящихся в исторических противоречиях вообще-то не нужна сверхидея, достаточно лишь констатация исторического факта - они способны на интеграцию, либо еще нет.
Существуют еще два аргумента утверждающих необходимость поддержки и развития евразийской политической доктрины. Оба они родом из 1990-х.
Первый аргумент – евразийская концепция, развиваемая внутри Казахстана «охраняет» пространство русского языка, русской культуры и дает почву для единого образовательного пространства.
Второй – сводится к тому, что «евразийство» на первом этапе постепенно сформирует у граждан России и Казахстана образ необходимости дружеского единства, а затем, на более высоком уровне интеграции (через десятилетия), сформировавшийся общественный менталитет поможет легко принять факт создания единого политического пространства.
В отношении первого, надо признать, что Казахстан, и прежде всего, видимо благодаря Назарбаеву, не пошел по пути вытеснения русского компонента из своего политического, социального и культурного пространства. Многие скажут – это объективная данность и вытеснить русский компонент нельзя. На это можно привести пример «братской» Украины, где русский компонент (а там, в отличие от ЦА русские не диаспора, а просто живут там на родине испокон веков) не просто вытесняется из общенационального пространства, а игнорируется как чужеродный. В этом смысле мудрость Назарбаева, без всяких кавычек, в том, что он не стал педалировать эту тему в принципе, оставив в наследство потомкам потенциальную проблему сочетания казахского и русского элементов единого казахстанского поля. Мне лично, не кажется столь важным подкреплять «евразийской идеей» необходимость сочетания в Казахстане «русского» с «казахским». Но коль скоро многие участники общественной дискуссии по этому вопросу так считают, пусть оно так и будет.
Однако, я абсолютно не могу согласиться со второй позицией, согласно которой «евразийство», посредством образовательных программ и медийного регулирования, можно постепенно инсталлировать в наши социумы для формирования в будущем общего российско-казахстанского менталитета. Учитывая все сложности с содержанием и самим понятием «русский» и «россиянин» у населения современной России, а также дебаты относительно понятия «казахстанец» в самом Казахстане, трудно представить, что в нашей самоидентификации в обозримой перспективе укрепится наднациональный уровень – ЕВРАЗИЕЦ.
И это нормально. Учитывая, что опросы населения России различных фондов и госслужб с 2005 года фиксируют устойчивое лидерство Казахстана в рейтингах «взаимные экономические интересы», «хорошие, добрососедские отношения между народами», «общее прошлое двух стран», «языковая, культурная общность», далеко опережая славянских братьев России – Беларусь и Украину.
