Сразу хочу оговорить то обстоятельство, что, выступая перед столь представительной аудиторией, я отстаиваю только собственную точку зрения, и не претендую на то, чтобы представлять какую-либо официальную позицию в столь сложном и противоречивом вопросе, как стратегии безопасности на Южном Кавказе и Каспии.
Выступление главного редактора ИАП "Вести Кавказа" Алексея Власова перед студентами ведущих московских вузов. Москва. 18.02.2009.
Сразу хочу оговорить то обстоятельство, что, выступая перед столь представительной аудиторией, я отстаиваю только собственную точку зрения, и не претендую на то, чтобы представлять какую-либо официальную позицию в столь сложном и противоречивом вопросе как стратегии безопасности на Южном Кавказе и Каспии.
Общие принципы российской политики были относительно внятно сформулированы в начале 2000-х Владимиром Путиным, а затем и Дмитрием Медведевым. Ни для кого не секрет, что если отталкиваться от заявлений официальных лиц, то Россия стремится к достижению всеобъемлющего мира и согласия в этом важнейшем геостратегическом регионе. Декларируется готовность к сотрудничеству как с региональными силами, так и с ведущими мировыми державами, которые, и это также признается, имеют свои экономические и геополитические интересы на Южном Кавказе.
Как я полагаю, во внешнеполитических концепциях Турции, Ирана, Азербайджана, Армении также присутствуют слова о стабильности и приверженности к мирным формам урегулирования спорных вопросов. Но тогда возникает другая проблема - почему, несмотря на множество стратегий безопасности, структур, которые эти механизмы реализуют, взаимную готовность идти на сближение позиций, регион так не стал истинной зоной мира, а выступает как потенциальный источник новых вызовов и рисков, которые представляют угрозу не только для региональных государств, но могут стать всеобъемлющим, глобальным риском.
Историческая причина этого противоречия довольно проста - исчезновение двух центров силы в лице Советского Союза и Соединенных Штатов привело к временному доминированию Вашингтона в «большой игре», а затем, за относительно короткий промежуток времени, к формированию новой реальности - многополярного мира.
Самый простой пример. До 1992 года только два государства, а именно - СССР и Иран участвовали в переговорном процессе по Каспию. Буквально за один день число участников переговорного процесса возросло в несколько раз, а соответственно сформировалась абсолютно новая повестка дня для каспийского региона, где каждый из игроков имеет собственные взгляды и интересы. Они могут совершенно не коррелировать с позицией партнеров по переговорам. Для того, чтобы хоть как-то сблизить точки зрения на одни и те же вопросы потребовались долгие 17 лет, и вовсе не факт, что процесс достижения взаимоприемлемых договоренностей окончательно завершился.
Примерно в таких, неясных, смутных категориях можно описать и ситуацию по большинству конфликтов на Южном Кавказе. Речь идет о так называемых непризнанных государствах, хотя даже сама терминология в описании этого явления до конца не может считаться устоявшейся. Например, в Азербайджане такую трактовку считают неприемлимой.
Заметно, что начало роста конфликтогенности в Южной Осетии, Абхазии, Нагорном Карабахе было связано с переходным моментом, когда исчезает или слабеет системообразующее звено «разумного порядка», который установила на Кавказе советская власть, а еще раньше Российская империя .
Этот порядок мог поддерживаться 70 лет в рамках достаточно жесткой политики (в разные времена, с разным эффектом), поскольку большинство национальных проблем не разрешались, а загонялись внутрь, но эта «сильная рука» препятствовала с одной стороны, перерастанию внутренних конфликтов в горячую фазу, но, с другой стороны, скрытно наращивала этот конфликтный ресурс, поскольку не предлагала других рецептов справедливого решения национального вопроса, кроме как движения к «советскому народу как к новой исторической общности». Проводил бы Горбачев мудрую национальную политику, или, такую, какой она оказалась в реальности (вялую и нерешительную), полагаю, что даже в самом благоприятном варианте власть смогла бы избежать в фазе распада только одного - большой крови. Не смогла. И в этом трагедия.
Таким образом, очевидно, что любое изменение, любое смещение баланса внутри системы неизбежно приводит к необходимости формирования новых правил игры. Если эти правила будут приняты не всеми ее участниками, конфликт становится неизбежным. Россия утратила статус модератора на Южном Кавказе именно в тот момент, когда попыталась в начале 90-х играть в ненужные игры, пытаться усидеть на нескольких стульях. В тот момент, когда от нее ожидали совсем другого. Вполне возможно - "принуждения к миру". Ровно семнадцать лет назад. Получилось - как получилось... Теперь, в случае, если конфликт касается национального, территориального вопроса, то энергия взрыва, можно не сомневаться, будет максимальной. Память об общем советском прошлом стремительно тает.
Но всякое действие рождает противодействие. Возвращаясь к реалиям сегодняшнего дня, не стоит удивляться, что после событий в Южной Осетии появляется турецкая Платформа и Московская декларация. Именно внутри региона возникает желание как можно быстрее выработать эти общие правила поведения хотя бы по условному перечню «больных вопросов», которые еще поддаются лечению.
Абсолютно очевидно, что тема Нагорного Карабаха настолько запутана и противоречива с точки зрения внешних арбитров, настолько же она проста и понятна с точки зрения тех, кто живет в Азербайджане или Армении. Эта разница подходов делает карабахский вопрос сюжетом предельно взрывоопасным даже при самом отдаленном приближении к его рассмотрению, хотя бы на уровне экспертного сообщества.
Поэтому до сих пор звучат расплывчатые и неясные формулировки на переговорах любого уровня по проблемам нерешенных конфликтов на Южном Кавказе. А судьи - кто?
Нормы международного права давным-давно утратили свою притягательность, как шаблон для справедливого решения подобных конфликтов. Косовский прецедент нанес удар такой силы по этому критерию, от которого в ближайшее время система международного права едва ли оправится.
Что же, остается право сильного? Но и оно не может быть использовано, как главный аргумент в затянувшемся споре. Мне кажется, что Южная Осетия оказалась исключением, нежели правилом. Любая попытка решить конфликт силовым путем неизбежно вызовет реакцию отторжения внешних сил, ключевых держав, каждая из которых имеет свои собственные интересы на Южном Кавказе, но именно в этом аспекте их позиции совпадают. Для них "замороженная фаза" конфликта пока единственный способ сохранить некую "разумную" линию в цепи событий.
Резюмирую выше сказанное, могу напомнить слова о том, что разруха, прежде всего, в головах. Политические элиты находятся сейчас в таком, я бы сказал, искреннем недоумении, в контексте всего, что связано с мировым финансовым кризисом. Найти время для переконструирования собственных принципов и стратегий безопасности - для этого у них пока нет достаточного времени и сил. Но, в то же время, именно кризис может привести к формированию новой реальности в международной политике, новых стратегий безопасности.
Еще год назад многие эксперты считали, что эта новая Реальность станет результатом борьбы за ресурсы. Теперь, однако, в этом существуют определенные сомнения. Осталось только найти новую составляющую развития современных геоэкономических и геополитических процессов, которая станет краеугольным камнем мира ближайшего будущего. Но будет ли этот мир более справедливым? На этот вопрос все равно нельзя ответить однозначно.
