В букинистических магазинах еще можно приобрести антикварные почтовые открытки из серии «Русские типы». Внимательно и недоверчиво глядят в объектив сумрачные люди – типические герои в типических обстоятельствах (согласно формуле литературоведения эпохи исторического материализма). Галерея этих образов, как в кокаиновом мираже, проходит перед читателем последней книги Пелевина «П5. Прощальные письма политических пигмеев Пиндостана». Книги, не понятой профессиональными литературными и книжными критиками, зато благодарно воспринятой российскими политическим классом и политическими журналистами. Они словно бы смотрятся в Пелевина, как в зеркало. Он пародирует их жизнь (в первом случае) и стиль письма (во втором).
Повесть вневременных лет
В букинистических магазинах еще можно приобрести антикварные почтовые открытки из серии «Русские типы». Внимательно и недоверчиво глядят в объектив сумрачные люди - типические герои в типических обстоятельствах (согласно формуле литературоведения эпохи исторического материализма). Галерея этих образов, как в кокаиновом мираже, проходит перед читателем последней книги Пелевина «П5. Прощальные письма политических пигмеев Пиндостана». Книги, не понятой профессиональными литературными и книжными критиками, зато благодарно воспринятой российскими политическим классом и политическими журналистами. Они словно бы смотрятся в Пелевина, как в зеркало. Он пародирует их жизнь (в первом случае) и стиль письма (во втором).
История страны последних семнадцати лет не написана. Многие профессиональные историки утверждают, что она и не может быть написана - слишком короток ее «век» с точки зрения вечности.
Разумеется, они ошибаются: когда происходят тектонические разломы старой устоявшейся породы, землетрясения, отголоски которых были слышны, пожалуй, еще четверть века тому назад, в эпоху гонки на лафетах, один день идет за три, а десятилетие равно нескольким десяткам лет - ход политического времени ускоряется в разы. И едва ли не единственным летописцем и бытописателем постсоветского периода оказался именно Пелевин - он заговорил языком новой эпохи, стал глазами, ушами и гортанью того самого поколения, которое описал в знаменитой книге, увидевшей свет девять лет тому назад: «Вавилен Татарский родился задолго до этой исторической победы красного над красным. Поэтому он автоматически попал в поколение «П», хотя долгое время не имел об этом никакого понятия. Если бы в те далекие годы ему сказали, что он, когда вырастет, станет копирайтером, он бы, наверно, выронил от изумления бутылку пепси-колы прямо на горячую гальку пионерского пляжа». Это более густая биография, чем у певца французского аналога «Generation P» Фредерика Бегбедера и его альтер эго Октава Паранго. Ему не понять русского человека лет десяти-тринадцати от роду, с трепетом покупавшего стеклянную бутылку новороссийского бурого напитка с иностранным названием, который, по слухам, готовился на нефти, а заодно нелегитимную зеленую пачку сигарет с белым фильтром - с ними позировал на фото Мусаэльяна сам генеральный секретарь.
Выйдя из песни «Это наша с тобой биография», как из гоголевской «Шинели», можно было описать историю страны, ее жизнь после смерти в 1991 году получше любого историка. И эту историю художественными, пародирующими публицистические средствами написал Пелевин,
представитель поколения «Пепси», которое на Западе маркировалось как пограничное между поздними «бэби-бумерами» и ранним «поколением икс».
«П5» актуальна, как статья в качественной ежедневной газете. Пять «П» заигрывают с четырьмя «И» (инфраструктура, институты, инновации, инвестиции) Дмитрия Медведева, человека, тремя годами младше Пелевина и ровесника Бегбедера. Дразнят, подражают, попутно анализируя и препарируя красными базаровскими пальцами, как лягушку, страну, доставшуюся по праву наследования молодому президенту. Часть света, в терминах предыдущего романа Пелевина, где царствуют «гламур и дискурс», а также «баблос»: «Странным, однако, казалось вот что - эпоха кончилась, а люди, которые в ней жили, остались на месте, в бетонных ячейках своих советских домов».
Иногда кажется, что «П5» - всего лишь сатира на злобу дня. Все эти девчата, несущие вахту по репатриации сексуального интереса олигархов («несмотря на внешнюю... двусмысленность, скажем так, вашего труда, он так же важен, как вахта матросов подводного крейсера»), силовики («А теперь на коленки, девчата... Поиграем в Катынь»), идеологи, которых «в министерство взяли... нашли койко-место» («Они теперь к прощальной акции готовятся, молодежный протест «Нет духовному СПИДу». Пятьдесят тысяч гандонов на Ленинском проспекте»), олигархи, рулящие в тумане на Лазурном берегу («солнце жжет, как поцелуй Тины Канделаки»), патриоты в комнате отдыха, украшенной «бюстами Тиберия и Никиты Михалкова», узнаваемые политтехнологи с много чего говорящими именами и фамилиями - Дупин, Гетман, Гойда Орестович Пушистый, русский философ Константин Голгофский - все они из ЖЖ, из кремлевских обзоров прессы, из реальной и такой одновременно ирреальной как бы политической как бы жизни. А в сухом остатке получается история страны в последнем электоральном цикле, несколько важных уточнений после «Empire V», увидевшей свет в 2006 году и пародийно рифмующейся с «Пятой империей» Александра Проханова.
Пелевин, изъясняющийся диалектизмами современной журналистики, то есть на языке родных осин, оказался гораздо более точным зеркалом русской эволюции, чем даже Владимир Сорокин, предпочитающий зеркала из комнаты смеха в Парке культуры имени Горького. И не удивительно, что вокруг книги Пелевина нет такого ажиотажа, как прежде: кто же любит смотреться в зеркало?
Надоело, каждый день показывают одно и то же, а сатира с юмором здесь и вовсе неуместны. Того и гляди, в следующий раз Пелевина маргиналом назовут.
Но пока стартовые тиражи быто- и летописца современной русской истории превышают аудиторию одного номера среднестатистической московской ежедневной качественной газеты. Пародия подражает пародируемому объекту и побеждает его в сфере публичного интереса. Если и есть в поле воин, то он пока один - в 150 тысячах экземплярах, не считая предсказуемых допечаток.
