В политологической литературе, в выступлениях многих политологов и политиков часто звучит тезис о том, что в России не сложилась политическая культура. Он свидетельствует о непонимании самой страны, как объекта исследования. Следовало бы говорить о специфической политической культуре, которая существовала в советский период и существует в настоящее время в России и других странах СНГ. Однако описать эту политическую культуру, используя инструментарий западной политологии, подчас бывает сложно.
Евгений Кожокин
Политическая культура как фактор развития.
В политологической литературе, в выступлениях многих политологов и политиков часто звучит тезис о том, что в России не сложилась политическая культура. Он свидетельствует о непонимании самой страны, как объекта исследования. Следовало бы говорить о специфической политической культуре, которая существовала в советский период и существует в настоящее время в России и других странах СНГ. Однако описать эту политическую культуру, используя инструментарий западной политологии, подчас бывает сложно.
Необходимость осмысления политической культуры ощущалась и в советское время. Понятие «политическая культура» пытались ввести многие исследователи.
Государственные институты стран СНГ и соответственно политическая культура этих стран скроены по лекалам, представляющим собой симбиоз российско-советских и евро-атлантических парадигм.
В постсоциалистических государствах с преобладанием мусульманского населения, к которым относятся Азербайджан, Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан и Узбекистан, сложилась трехсоставная политическая культура. Глубинный пласт исламских представлений о власти сосуществует с парадигмами политических воззрений и типов поведения, сложившихся в период пребывания этих стран в составе Российской империи и Советского Союза, при этом сами реалии политического бытия описываются в Центральной Азии и в Азербайджане с помощью понятий, взятых из лексикона западной политической мысли.
В последнее время наблюдаются и попытки идеологической реанимации некоторых политических форм, характерных для народов юга Евразии до их вхождения в состав Российской империи. Но пока они остаются весьма маргинальными. Магистральным идеологическим направлением в этих странах стал национализм, а архаические моменты в реальной практике государственного управления скрываются за респектабельно оформленными институтами. Большинство жителей стран Центральной Азии, Казахстана и Азербайджана считают себя мусульманами, эти страны входят в Организацию исламской конфедерации (ОИК). Но формальный, ритуальный ислам скорее обозначает проблему, чем указывает на ее суть.
Советское наследие еще долго будет играть значимую роль в качестве компонента политической культуры стран СНГ. Сколько бы ни отрицался это факт, но на уровне политического подсознания, на уровне подходов к институциональному развитию, это наследие присутствует везде: от Грузии до Туркменистана. Историческое наследие этих стран - как материк, который находился под водой, а в постсоветский период вновь стал подниматься на поверхность.
В СССР существовала унифицированная структура управления с четкой системой межведомственного согласования при выработке решений. Сами решения принимались в Политбюро и ЦК КПСС. Механизм восхождения в высшие органы политической власти базировался на принципе личной преданности, на бюрократической интриге и представительстве интересов субъективно важных союзных республик и регионов. Но уже в 1970-х и в первой половине 1980-х политические и управленческие решения принимались медленно, увязали в согласованиях. Пониженная дееспособность первого лица (за больным Брежневым последовал больной Андропов и больной Черненко) парализовала работу аппарата. В итоге страна пробуксовывала.
Жесткая иерархичность политической и государственной системы обеспечивала социальную стабильность, не позволяла выйти наружу застарелым этнонациональным конфликтам. Но правящий класс СССР, существуя в условиях заниженной конкурентности, привыкнув к устойчивым правилам игры, не просто терял необходимый динамизм, - он провинциализировался. Наметился разрыв между статусом и, главное, между проблемами мировой сверхдержавы и интеллектуальным потенциалом ее правящего класса. Советская номенклатура 1970-х - 1980-х утратила психологические и нравственные особенности большевиков 1920-х - 1930-х и поколения послевоенных руководителей.
В предперестроечный период для советского общества была характерна раздвоенность. Политическая жизнь и осмысление политических и экономических реалий настоящего должны были осуществляться в соответствии с заданными идеологическими канонами. А быт общества, его культурные запросы, были вне идеологии, более того, в значительной степени противостояли ее догматам. Глубоко укоренившаяся потребительская ориентация общества усугублялась отсутствием нормального интеллектуального анализа действительности.
Революция потребителей, запущенная Горбачевым, имела в качестве компонента стремление советской интеллигенции к более эффективному и справедливому управлению. Но к созданию нового политического и административного режима общество подготовлено не было. Революции не предшествовала эпоха Просвещения.
События опережали рефлексию. Впрочем, к немногочисленным голосам рефлексирующих не хотели прислушиваться ни народ, ни стремительно обновлявшийся правящий класс. Ненадолго ставшие властителями дум «прорабы перестройки» решали почти исключительно лишь проблему быстрого и полного слома прежней государственно-хозяйственной организации.
Реформу системы хотел осуществить Горбачев с небольшой группой единомышленников. Но им не удалось справиться с грузом проблем, обрушившихся на них. КПСС противопоставили Советы, наделенные, благодаря свободным выборам, обновленной легитимностью и реальной властью. Интеллектуально обескровленная компартия оказывала родившимся в 1989-1990 годах демократическим Советам вялое сопротивление.
Но затем Горбачев быстро превратился в первую жертву им же начатого демонтажа партийной власти. Верхушечная комбинация с созданием поста президента СССР не внесла ничего принципиально нового в динамику распада союзного государства. Деградация партийно-государственной системы приводила к освобождению пространства для деятельности сил, ориентированных либо на быстрое обогащение, либо на захват власти под национал-демократическими лозунгами.
Развал СССР не был следствием национально-освободительной борьбы, это был продукт кумулятивного эффекта структурного экономического кризиса, наложившегося на долговременную деградацию советской бюрократической системы.
Крах 1991-го и гайдаровская реформа явили собой победу контрреволюции, запоздавшей на семьдесят лет.
Апогей анархо-демократии на постсоветском пространстве пришелся на 1991-1993 годы. Обретя в горбачевский период реальную власть и легитимность, Верховные Советы республик претендовали на нечто большее, чем законодательные полномочия, и одновременно вели бои с президентами, добивавшимися установления контроля над всей государственной машиной. Борьба Верховного Совета Российской Федерации под руководством Р.И.Хасбулатова против Ельцина и ее трагический финал хорошо известны. Долгое противостояние Верховной рады Украины президентской власти в конечном счете привело к сокращению объема полномочий президента. Фазу конфронтации Верховного Совета и президента А.Лукашенко прошла и Белоруссия. Подобно российскому Съезду народных депутатов, Верховный Совет Белоруссии последовательно урезал полномочия президента. Антипрезидентские демарши разных масштабов прошли в Узбекистане и Казахстане.
За исключением Украины и Молдовы, во всех странах СНГ парламенты потерпели поражение. Восточно-авторитарные системы утвердились в Туркменистане и Узбекистане. Несколько более мягкие режимы - с реально действующей, но бессильной оппозицией - были установлены в Азербайджане и Казахстане.
Россия в 1990-х не определяла тип политического развития других стран СНГ, однако вектор движения, конституционные параметры, политические институты во многих постсоветских странах формировались не без российского идейного влияния.
Наиболее очевидный пример - использование референдумов для укрепления режимов личной власти. Вслед за российским референдумом весны 1993-го, который подводил к смене конституционного устройства страны в октябре того же года, прошли референдумы в Туркменистане, Узбекистане, Казахстане. Референдум как инструмент упрочения исполнительной власти был использован в 2000 году и президентом Украины. В Центральной Азии референдумы обеспечили продление полномочий президентов на несколько лет. Так, мартовский референдум 1995-го в Узбекистане обеспечил продление полномочий действовавшего президента до 2000 года.
Успех на референдуме придавал легитимность действиям исполнительной власти. Но некоторые из постсоветских президентов этим не ограничивались и стремились подкрепить свои позиции созданием представительного органа.
Вслед за Ельциным, использовавшим в борьбе с Верховным Советом неконституционный орган под названием Конституционное совещание, в котором принимали участие представители различных политических и общественных организаций, местного самоуправления, государственных институтов, по тому же пути пошли президенты Казахстана и Белоруссии.
Н.А.Назарбаев опирался на созванную им Ассамблею народов Казахстана, А.Г.Лукашенко в противовес Верховному Совету созывал Всебелорусское народное собрание, чьи делегаты представляли различные социальные и профессиональные группы населения. В Казахстане временный орган этно-корпоративного представительства был превращен в постоянно действующий институт. Оригинальный путь совмещения парламента, избранного на основе всеобщего избирательного права, и корпоративного представительства предложил Туркмен-баши. Для закрепления единства в среде господствующего класса в Туркменистане был создан уникальный орган - Халк Маслахаты - Народный совет. Как сказано в Конституции Туркменистана, он является высшим представительным органом власти народа. В состав Халк Маслахаты входят президент республики, председатель Верховного суда, генеральный прокурор, председатель Высшего хозяйственного суда, члены правительства, главы администраций областей, мэры городов и поселков, депутаты парламента и специально избранные народные представители по одному от каждого района.Таким образом, Ниязов творчески завершил интенцию, присутствовавшую в идее создания Съезда народных депутатов СССР.
Неизбежная инерционность политической культуры просматривается в странах СНГ и в столь значимом феномене, как наличие двух центров в рамках системы исполнительной власти постсоветских государств. Почти во всех из них значительными властными полномочиями располагают администрации президентов, которые нередко осуществляют контрольные функции по отношению к правительству. Не будучи конституционными органами, они отличаются от правительств гораздо меньшей транспарентностью.
Парадигматическое происхождение мощных администраций очевидно. Воспроизводится схема управления, характерная для СССР. Администрации президента лишь помогают президенту отправлять его функции. Формально они ни за что не отвечают, но реально именно в их руках находятся кадровая политика, контроль над правительством и региональными властями, нередко хозяйственное обеспечение функционирования правительства и парламента.
В Центральной Азии, Казахстане и Азербайджане администрациям президентов и все чаще стоящим за ними ближайшим родственникам президентов («семьям») для сохранения и отправления власти были нужны финансовые ресурсы в таком объеме, который госбюджет обеспечить не мог. Подчас мешала и излишняя прозрачность бюджета, утверждаемого парламентами. В итоге появились особо приближенные финансовые структуры. Превращение придворных финансистов в олигархов, в мощные политические фигуры - явление, характерное для большинства стран СНГ.
От принципа сохранения двух центров в системе исполнительной власти не отказалась даже Грузия после «революции роз». Саакашвили воспроизвел по сути советскую систему власти. Однако «цветные революции» - это все же определенный рубеж в институциональном развитии стран СНГ.
Говоря о политической культуре и политических институтах стран СНГ, следует обращать внимание не только на политические партии, парламенты и суды, но и на те специфические феномены, которые в классические шаблоны западной политологии не укладываются. Если не разрабатывать собственный инструментарий анализа, а исходить из тех схем, которые предлагает западная политология, мы не сможем адекватно понять и оценить это влияние и его возможности.
Например, мы исходим из разграничения государства и гражданского общества. Но давайте посмотрим внимательно на функционирование общества и государства в Соединенных Штатах. В США противостояние государства и гражданского общества весьма условно. Нигде в мире нет такой системы, когда на смену президенту-республиканцу приходит президент-демократ и происходит не просто смена членов кабинета, а тысячи чиновников покидают свои посты. Уходят послы, начальники департаментов. Они уходят в бизнес, в университеты, в неправительственные организации (НПО). На смену им приходят другие люди - тоже из университетов, бизнеса, юридических контор. На некоторое время наступает трудный период передачи дел, но он довольно быстро заканчивается, и мучительная для нашего постсоветского пространства проблема коррупции, оказывается почти несуществующей.
В США люди, которые работают в НПО или университетах, относятся к государству иначе, чем в Европе или у нас, потому что сегодня такой человек - профессор, а завтра - министр обороны.
Менталитет людей из американских НПО отличается от менталитета российских людей, которые приходят в НПО навсегда. Американцы понимают, что их система НПО работает не только на американское общество, но и на американское государство. Каждый американец представляет и общество, и государство, то есть Соединенные Штаты в целом.
Когда на постсоветском пространстве сталкиваются наши интересы и американские интересы, оказывается, что с нашей стороны действует МИД, военные, возможно, еще какие-то структуры. Наше общество в эти процессы не включено, потому что оно существует отдельно от государства.
А чтобы выигрывать, необходимо понимание специфики нашей политической культуры и нашего институционального развития.
Автор: директор Российского Института Стратегических Исследований (РИСИ) при правительстве РФ.
