Москва 2028 года и персональная опричнина имени Рахата Алиева, уникальная тем, что экс-зятю, в отличие от российских «кромешников», удалось создать свой собственный деструктивный микромир, отталкиваясь от известного исторического принципа «Государство - это я». Значит, Рахат Алиев и государь (в своем собственном кругу), и творец-выдумщик пыток и истязаний, политический маньяк и персонифицированная власть, управляющая с помощью страха и пластиковых наручников.
«Сахарный Кремль» Владимира Сорокина и «Искушение властью. Хроники политического маньяка» - криминально-политический триллер Андрея Регена.
Сравнивать программное сочинение г-на Сорокина с опусом «о Рахате» - дело абсолютно бесперспективное. Проза, a la Юлиан Семенов, имеет свои плюсы и безусловные минусы (с точки зрения читательской аудитории), но, в любом случае, это, прежде всего, агитка - плоское изложение истории суперзлодея, разбавленное лирическими отступлениями о природе порока.
«Сахарный Кремль» - продолжение «Дня опричника» - антиутопия с претензией. По форме удивительно похожая на «Белый альбом» группы Beatles. Только у Леннона-Маккартни это была энциклопедия английской рок-музыки по состоянию на 1968 год; здесь - иронический обзор великой русской литературы от Горького до Солженицына через призму искалеченного будущего страны, в которой закончатся нефть и газ. Однако в этих произведениях есть, несомненно, общее начало - опричное.
Москва 2028 года vs персональная опричнина имени Рахата Алиева, уникальная тем, что экс-зятю, в отличие от российских «кромешников», удалось создать свой собственный деструктивный микромир, отталкиваясь от известного исторического принципа «Государство - это я». Значит, Рахат Алиев и государь (в своем собственном кругу), и творец-выдумщик пыток и истязаний, политический маньяк и персонифицированная сила при власти, управляющая с помощью страха и пластиковых наручников.
В сравнении с сорокинскими Батей и Комягой или, к примеру, «чекистом среднего звена Севастьяновым», Рахат Алиев абсурден, потому что, с точки зрения Регена, он не аутентичен времени, в котором живет, а напротив, представляет собой некую форму опасного вируса или психического отклонения.
Абсолютный беспредел, привязанный к интересу одного лица, ужасен. Но неизбежно превращается в пародию на злодейство. Ибо злодейство истинное - возведено в ранг государственной политики. Владимир Сорокин пишет как раз об этом. А, потому, «Хроника политического маньяка» - это плакат, художественное обрамление прокурорских бумаг, а фантастика Владимира Сорокина, при всей литературной неудачности второй части, оставляет читателю пространство для размышлений и внутренних поисков ответа на вопрос - возможно ли такое в России?
У Владимира Сорокина опричное зло подобно Фениксу, который, погибнув в Бате и Комяге, тут же возрождается в «новом обруче», который будет стягивать Россию в «эпоху после газа». А, потому, государевы опричники - это только инструмент для власти, а опричнина Рахата - это, получается по-книжному - больные на обе головы маньяки (политические), для разоблачения которых достаточно мужественной cofe-lady из «Нур Банка».
Сорокин же погружается в свою антиутопию на полном серьезе и за счет этой серьезности теряет балы в сравнении с «Днем опричника». Исчезла самоирония, которая уступила место раздражению на конкретных персонажей, типа Феди Лысого или г-на Леонтьева.
Некоторые либеральные критики поспешили окрестить «Сахарный Кремль» чуть ли не приговором путинской России, но это явное преувеличение. Тем более, что сам автор, похоже, недоволен российским проектом вообще, а не путинской его версией в частности. Что особенно четко просматривается в самом удачном сорокинском рассказе «Марфушина радость». Получается, что опричнина, как концентрированное зло, в любой ее форме и проявлениях - это неизбежный спутник российской жизни, производная национальной души.
Злодейские экзерсисы Рахата Алиева на этом фоне выглядят какими-то мутными и смотрятся неестественным отклонением от нормы, не имеющим каких-либо корней в здоровой казахстанской почве. Да, кстати, и на российской почве представить персонаж, подобный Рахату, дело довольно сложное. Поскольку, по российским меркам быть государем - значит иметь между собой и подданными множество подушек безопасности, а не бесчинствовать самолично. Ну, а ежели ты государев человек, то изволь соблюдать правила, не тобой установленные. Рахат Алиев же, судя по его «политической биографии», никаких норм и правил, кроме собственных, никогда не признавал.
В итоге, Комяга убит, Батя арестован. Зло повержено? Сорокин нисколько не сомневается, что нет. Вирус страха перед властью, поразивший российский народ, по мнению автора, порождает все новых и новых «кромешников», создает почву для беспредела.
Ну, а в случае с Рахатом Алиевым, казалось бы, все наоборот. Зло отчасти наказано, добродетель вознаграждена, а дальше как в знаменитом постановлении лета 1956 года: «данные преступления ни в коем случае не привели к перерождению и т.д., и т.п.» Но за всеми этими рассуждениями российского и казахстанского писателей просматривается ясный и очевидный факт, который невозможно оспаривать:
