В январе 2008 года американский аналитический центр Stratfor опубликовал свой прогноз на 2008 год в отношении стран СНГ. В этом прогнозе, в частности, подчеркивалось, что, «создавая инфраструктуру, призванную сделать интеграцию с Пекином более привлекательной в глазах стран региона, чем поддержание сохранившихся с советских времен связей с Россией», Китай «уводит у нее из-под носа» Центральную Азию. «Ключевое значение в этом плане имеет Казахстан... Если Астана перейдет в сферу влияния Пекина, другие страны Центральной Азии не только сочтут экономически целесообразным последовать ее примеру, но и получат в лице Казахстана... полезный «буфер», отделяющий их от разгневанной России».
В январе 2008 года американский аналитический центр Stratfor опубликовал свой прогноз на 2008 год в отношении стран СНГ. В этом прогнозе, в частности, подчеркивалось, что, «создавая инфраструктуру, призванную сделать интеграцию с Пекином более привлекательной в глазах стран региона, чем поддержание сохранившихся с советских времен связей с Россией», Китай «уводит у нее из-под носа» Центральную Азию. «Ключевое значение в этом плане имеет Казахстан... Если Астана перейдет в сферу влияния Пекина, другие страны Центральной Азии не только сочтут экономически целесообразным последовать ее примеру, но и получат в лице Казахстана... полезный «буфер», отделяющий их от разгневанной России».
Насколько верен данный прогноз, покажет ближайшее будущее. Но то, что он учитывает тенденцию, связанную с укреплением позиций Китая в Центрально-Азиатском регионе, не вызывает сомнений. Значимых аспектов здесь несколько.
Во-первых, повышение уровня партнерства Китая со странами Центральной Азии и придание им статуса «стратегического тыла Китая», что фиксируется официальной внешнеполитической доктриной, согласно которой приоритет отдается налаживанию добрососедских отношений с сопредельными странами. Особенно наглядно это проявляется в отношениях с Казахстаном - неслучайно, из всех государств Центральной Азии только с ним у Китая подписана Декларация о стратегическом партнерстве,4 а также Стратегия сотрудничества в XXI веке.5 Кстати говоря, особый уровень отношений Китая с Казахстаном был продемонстрирован Ху Цзиньтао и во время последнего (открытие Олимпийских игр) визита Н. Назарбаева в Китай. Персональный прием был им организован только для Дж. Буша, В. Путина и Н. Назарбаева.
Главное, на что обращается внимание в Пекине - создание условий для сохранения социально-политической стабильности в регионе. Основные проблемные зоны - Киргизия и Узбекистан. В первой наблюдается перманентное «революционное» брожение и балансирование на грани конституционного кризиса. Второй находится в преддверии возможной смены политического лидера со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Во-вторых, интерес Китая к углеводородным (а шире - в целом к минеральным) ресурсам региона, сопряженный с его политикой, направленной на завоевание внешних рынков. Этот интерес реализуется в рамках концепции «выхода за пределы» - щзоу чуцюй»,6 которая позволяет решать эти задачи чисто экономическими методами. В современных условиях экономической глобализации гораздо эффективнее не завоевывать и осваивать территории, а использовать имеющийся у них потенциал в национальных интересах. Китай так и поступает. Мы интересны Китаю как ресурсная база, как рынок сбыта китайской продукции и как транзитная территория. Как территория, которую Китай желал бы осваивать, мы пока не интересны.
Правда, обострение конкуренции за доступ к природным ресурсам Центральной Азии, прежде всего углеводородным, превращение энергетики в составную часть дипломатии и активное включение в нефтегазовую игру в регионе Китая порождает ряд неопределенностей.
Если раньше преимущественно говорилось о конкуренции между Россией и западными компаниями, о попытках последних создать своеобразный «санитарный кордон» вокруг России, то сегодня к этому добавилась и конкуренция с Китаем, который проявляет интерес уже не только к Казахстану, но и к углеводородным ресурсам Узбекистана и Туркменистана, а также гидроресурсам Киргизии. Ожидать, что эти интересы ослабнут, не приходится. Напротив, с учетом растущего дефицита Китая в энергоресурсах, они будут только нарастать.
Отсюда, с одной стороны, усиление конкуренции между Китаем, Россией и Западом за доступ к энергоресурсам региона и направления их транспортировки. С другой -неизбежное увеличение доли Китая в нефтегазовом секторе государств региона. А с третьей - искушение использовать растущий интерес Китая к ресурсам региона в целях добиться определенных уступок со стороны России или западных компаний.
В-третьих, это стремление Китая изменить свой имидж в общественном мнении государств Центральной Азии. Первостепенную роль в решении этой задачи играют огромные инвестиционные и товарные возможности Китая, которые коренным образом меняют отношение к нему народов, населяющих наш регион.
На уровне политического истеблишмента отношение к Китаю и его присутствию в экономике государств Центральной Азии более чем благожелательное. И это вполне постараться не раздражать США, параллельно ограничивая возможности их влияния на политическую ситуацию в Центральной Азии; сыграть «свою игру» - обеспечить надежные тылы в Центральной Азии и получить доступ к ее углеводородным и иным ресурсам, а параллельно усилить свои позиции в более значимом с геополитической точки зрения Азиатско-Тихоокеанском регионе.9
Однако проблемы имеют место быть. Что касается характера отношений между Китаем и США, то преобладающей является их оценка как отношений сотрудничества и соперничества. В краткосрочной перспективе у США и КНР больше общих интересов (борьба с терроризмом и экстремизмом, достижение относительной стабильности в международных отношениях, безопасное получение энергоресурсов), но эти общие интересы имеют «временную природу», особенно в дуге нестабильности (Центральная Азия, Ближний Восток, Южная Азия). Нынешняя стратегия США обеспечивает Китаю некоторое геополитическое пространство, но в долгосрочной перспективе «стратегическое» давление на Китай может существенно возрасти.
Именно с учетом этих обстоятельств военное присутствие США и НАТО в Центральной Азии рассматривается в Пекине как угроза национальной безопасности. И дело, по-видимому, даже не столько в том, что оно разрушило всю геостратегию Китая, которая с конца 1980-х годов выражалась формулой: «опираться на север, стабилизировать западное направление, а основные усилия сосредоточить на востоке и юге» и до последнего времени работала достаточно успешно.
Проблема, во-первых, в том, что интересы Китая и США в регионе противоречат друг другу, а сам Китай в стратегии Пентагона рассматривается как «враг №1». По оценкам американских аналитиков, кстати говоря, недалеким от истины, через 10-15 лет КНР будет способна бросить вызов глобальному доминированию США.
Во-вторых, в странах Запада и США изменились подходы к проблеме самоопределения этнических меньшинств в полиэтнических государствах, и даже стало наблюдаться попустительство этническим сепаратистам,1 что для Китая с его проблемами «этнического сепаратизма» является угрозой национальной безопасности.
В-третьих, военное присутствие США стало постоянно действующим фактором в геополитическом раскладе в регионе. Причем на сегодняшний день не только эксперты государств Центральной Азии, но и часть экспертов России, да и Китая рассматривают это присутствие как дополнительную составляющую в обеспечении региональной безопасности, которая обеспечивает гарантии соблюдения баланса сил и препятствует единоличному доминированию в регионе России или Китая. Хотя справедливости ради необходимо сказать, что таких авторов меньшинство. В большинстве присутствие США в регионе рассматривается как дестабилизирующий фактор, в особенности в Китае.
С позиций региональной и национальной безопасности все это представляет собой фактор неопределенности, поскольку однозначно ответить на вопрос, как в ближайшей перспективе будут складываться отношения между США и Китаем, и каким образом они будут оказывать воздействие на безопасность региона и национальную безопасность Казахстана, не представляется возможным.
Второй фактор неопределенности из этой группы касается вопросов взаимодействия в регионе России и Китая. На первый взгляд проблем здесь, казалось бы, нет. Напротив, в настоящее время российско-китайские отношения находятся на подъеме и переживают, по оценкам китайского и российского политического руководства «лучший период в своей истории».
Однако не все так однозначно. Во-первых, «оставленные в наследство историей» вопросы никуда не исчезли, и при определенных условиях они снова могут встать в повестку дня. Во-вторых, существуют объективные проблемы, связанные с угрозой «китайской экспансией» и трудовой миграцией из Китая. Особенно на Дальнем Востоке. В-третьих, дает о себе знать разница экономических потенциалов России и Китая. В публикациях китайских политологов последних лет Россия не включается в категории великих и региональных держав, а называется «крупной страной» или «большой развивающейся страной». Встречаются и еще более резкие оценки: «Россия стала одним из тех рядовых государств, которые политически являются державами второго, а экономически и третьего сорта».
Хотя Китай пока держит паузу, поддерживая у России иллюзию о том, что в регионе роль «первой скрипки» отведена ей, в китайской прессе все чаще раздаются тревожные нотки по поводу усиливающегося присутствия российских компаний в нефтегазовом секторе государств Центральной Азии. Аналогичную точку зрения, но уже по отношению к Китаю можно найти и в российской прессе. Во всяком случае, ряд российских экспертов вполне объективно, на мой взгляд, ставят вопрос о том, что усиление позиций Китая в Центральной Азии не в национальных интересах России.
К чему это противостояние может привести в перспективе, особенно с учетом нарастающего дефицита Китая в углеводородном сырье и желания России доминировать в сфере транспортировки углеводородов из Центральной Азии, думается, комментировать не имеет смысла. Не вызывает сомнений, что Китай будет стремиться делать преимущественно то, что отвечало бы его интересам, и эти интересы на определенном этапе могут вступить в противоречие с интересами и стратегией России. В этом случае Китай наверняка попытается поставить перед государствами региона дилемму выбора между его «инвестиционными возможностями» и «имперскими амбициями» России.
На сегодняшний день российско-китайское сотрудничество в Центрально-Азиатском регионе в большей степени напоминает «дружбу» против Вашингтона, точнее - против наращивания его присутствия (особенно военного) в Центральной Азии. Однако парадоксальность ситуации заключается в том, что, во-первых, ни Россия, ни Китай не стремятся к конфронтации с США и не готовы бросить им открытый вызов, особенно в одиночку. Во-вторых, они желали бы потеснить США в Центральной Азии, но в идеале хотели бы сделать это чужими руками, оставив себе поле для будущего маневра. В-третьих, они, по-видимому, были бы не против потеснить друг друга в нефтегазовых (а в последнее время и в инфраструктурных) проектах в регионе.
Этот парадокс и составляет фактор неопределенности. Сегодня, когда тактическая цель России и Китая едина, и оба государства нуждаются во взаимной поддержке, все понятно и вполне логично. Неопределенность возникнет тогда, когда, гипотетически, США покинут Центральную Азию и необходимость в партнерстве с Россией для Китая будет не столь актуальной.
Наконец, в последнее время вновь актуализировались еще две проблемы. Это, во-первых, активизация деятельности движения «Талибан» в Афганистане и необходимость подключения к решению имеющих место в этой стране проблем ШОС, а следовательно -и Китая. Во-вторых, участившиеся теракты на территории КНР, в которых явно просматривается этнический элемент и неудовлетворенность ряда этнических групп своим положением, то есть, фактор проявлений этнического сепаратизма.
Цель Китая в Центральной Азии - локализовать активность сепаратистских и экстремистских группировок, способных спровоцировать негативные явления в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Проблемные зоны - Киргизия (в силу ее перманентной социально-политической нестабильности и как территория наибольшей активности «Хизб-ут-Тахрир»), Узбекистан (как родина ИДУ и одно из наиболее религиозных государств региона), Таджикистан (сильное влияние исламского фактора), а также Казахстан (большая уйгурская этническая общность, обладающая значительными финансовыми ресурсами и имеющая тесные контакты с зарубежными уйгурскими организациями).
Какой вывод следует из всего сказанного выше для нас. Понятно, что в ближайшей перспективе все эти факторы будут лишь усиливаться. Причем, почти наверняка можно прогнозировать, что это усиление будет происходить на фоне ужесточения конкуренции за углеводородные ресурсы региона и политическое влияние в нем между Западом, Россией и Китаем. Чью сторону примут государства Центральной Азии, предсказать практически не возможно. Сегодня все эти три «центра силы» как одинаково привлекательны, так и одинаково опасны. И здесь, исходя из известной мудрости, прежде чем отрезать, лучше семь раз отмерить. В противном случае может оказаться так, что отрежем именно то, что помогает нам обеспечивать национальную безопасность.
