Развитие постсоветских республик, на мой взгляд, не имеет классических признаков демократического транзита, поскольку не прослеживается последовательности имеющимся теориям и концепциям. Одна из главных особенностей центральноазиатского региона заключается в том, что здесь основными акторами и движущей силой всех преобразований, в отличие от стран Восточной Европы, были все-таки национальные элиты.
Евразийский конгресс политологов, спичи Карина и Власова. 2011 год.
Секретарь НДП «Нур Отан» Ерлан Карин
Развитие постсоветских республик, на мой взгляд, не имеет классических признаков демократического транзита, поскольку не прослеживается последовательности имеющимся теориям и концепциям. Одна из главных особенностей центральноазиатского региона заключается в том, что здесь основными акторами и движущей силой всех преобразований, в отличие от стран Восточной Европы, были все-таки национальные элиты.
Именно местные элиты закладывали содержание и характер всех процессов в центральноазиатских странах в течение последних двадцати лет. И главная их задача в первую очередь заключалось в обеспечении консолидации режима. Поэтому, не смотря на казалось бы общие стартовые условия и похожесть условий и традиций все пять стран региона в итоге пошли разными путями развития. Понятно, что это зависело от того, как та или иная элита в той или иной стране понимала задачи модернизации, задачи собственного развития и как она их решала.
Здесь можно выделить несколько ключевых факторов, определяющих особенности путей стран Центральной Азии. Во-первых, это не столько разрыв с коммунистическим прошлым, сколько процесс деколонизации, попытка в той или иной мере выдвинуть и утвердить приоритеты и атрибуты суверенного развития. Во-вторых, проблема самоидентификации, попытка определения собственных места и роли в глобальном пространстве. Отсюда постоянные шараханья, колебания в попытке найти идеальную модель среди стран Запада и Востока. Отсюда же и все эксперименты с национально-идеологическими конструкциями, начиная с использования эпоса Манас и заканчивая попыткой оформления эпохи Тимуридов в качестве мощной идеологии внутреннего развития. Эти конструкции оказались пустыми, поскольку не отражали реалий текущего развития. Так, в Кыргызстане, в одном из сельских районов в местной администрации висел плакат «Семь заветов Манаса». Эти заветы использовались в качестве приоритетов развития Кыргызстана.
В-третьих, если элиты восточноевропейских стран шли от обратного, создавая новые институты и уничтожая старые, то элиты центральноазиатских стран наоборот переделывали существующие институты советского периода. В результате внедрялись, казалось бы, новые институты, но порядок их функционирования основывался в большинстве случаев на прежних принципах. Иными словами, в центральноазиатских странах происходила модернизация прежней советской системы, были созданы несоветские институты, утяжеленные азиатскими традициями с национальным колоритом и западной риторикой и антуражем. Неслучайно некоторые эксперты, в частности, политолог Рустем Кадыржанов определяет период независимости центральноазиатских стран как период попытки модернизации и который закончится в некоторых из них созданием так называемой неосоветкой системы. Хотя правильнее будет сказать, что в них произошел синтез традиционных и советских институтов и ценностей. И на этом синтезе основывается вся современная система власти в этих странах. И мне кажется, что итоги транзита по-настоящему будут ясны уже в следующее десятилетие. И это десятилетие, в которое мы уже вступили, для Центральной Азии в какой-то степени будет критическим, потому что будут определяться реальные итоги и достижения этого периода, реальные результаты и эффективность тех систем власти и политических институтов будет подвергаться испытаниям проблемами не только демократии или вызовами терроризма…
Алексей Власов, генеральный директор информационно-аналитического центра Московского государственного университета
После распада СССР прошло два десятилетия, но научный и практический интерес к этой теме не угасает. Наверное, потому, что эхо гигантского геополитического взрыва до сих пор определяет темпы процессов дезинтеграции в современном мире и общих тенденций хаотизации всей системы международных отношений. Это происходит потому, что распад Советского Союза не только привел к краху систему двухполюсного мира и формированию биполярной системы международных отношений, но и для огромного региона, который кто-то называет евразийским, кто-то постсоветским пространством, кто-то пространством новых независимых государств, так и не привел к формированию четких и внятных правил игры. Вполне вероятно, что события, которые мы наблюдаем на арабском Востоке, в какой-то мере являются продолжением тех трендов, которые имеют в своей основе мощный деструктивный импульс, появившийся в момент распада Советского Союза. Спустя 20 лет мы видим, что постсоветское пространство, возможно, стоит на пороге нового глобального кризиса, который приведет к исчезновению последних следов советской архаики и формированию новой реальности, которая еще не описана в научной терминологии или описана не до конца. На наших глазах в активную жизнь вступает новое поколение, которое сформировалось уже после развала Советского Союза.
Одновременно происходит мощный технологический скачок, формируется принципиально иное пространство социальных коммуникаций. Старшее поколение находится вне этого сетевого мира. Собственно, именно старшее поколение выступало до сих пор носителем остаточных элементов советской эпохи. Молодое поколение имеет совершенно иные социокультурные и этические принципы, не важно, о какой стране в данном случае мы говорим: это пространство от Молдовы до Азербайджана. И таким образом возникает внутренний разлом постсоветских обществ, вследствие чего то, что мы называем постсоветским миром, как бы застряло во времени.
Хотя, в реальности там происходят глубокие изменения, которые просто не видны невооруженным взглядом. И даже с помощью инструментов социологии они не всегда выводятся на поверхность. На мой взгляд, самое важное здесь то, что самой проблемной зоной здесь определяется не динамикой перемен, а отсутствием ясного целеполагания, - тех конечных ориентиров, которые казались достаточно очевидными в момент распада Советского Союза. Это рыночная экономика, демократические ценности, эффективный государственный аппарат. Сейчас каждое из этих положений может быть поставлено под сомнение, каждое из них может быть видоизменено в соответствии с национальными традициями.
Если рассмотреть риски для постсоветского пространства и разделить их условно на две части, внутренние и внешние риски, то мы можем выделить три основные группы глобальных факторов, которые определят ситуацию на постсоветском пространстве к 2020 году. Первое – это радикальные изменения в соотношении размеров экономик и общего отношения сил западных и не западных стран. Второе – демографический упадок старых индустриальных стран, назовем их «глобальным Севером» и резких прирост населения в развивающихся странах «глобального Юга». Третий фактор – усиление исламского экстремизма и международного терроризма. Одновременно с этим совершенно не определен точный контекст этого глобального внешнего фактора и его влияние на постсоветское пространство. Прежде всего потому, что мы не знаем, на какой основе будет строиться политика главных внешних центров силы в таких важнейших регионах как Кавказ и Центральная Азия. Например, неизвестно, в какой степени зависимость ЦА от России в ряде ключевых параметров приведет к росту их интеграции в различных постсоветских организациях. Трудно предсказать также, в каком направлении к 2020 году будет действовать влияние Китая в данном регионе.
Помимо внешних рисков представляется суммировать все внутренние проблемные зоны с точки зрения развития постсоветских стран в экономической, политической и социальной сфере. Все мы говорим о модернизации. Об этом говорят и в Баку, и в Астане, и в Москве. Но реализация модернизационного проекта будет неизбежно сталкиваться с серьезными рисками по всему спектру вопросов – политических, экономических и социальных. Самый главный риск заключается в важнейшем методологическом противоречии. Если Назарбаев, Ельцин, Гейдар Алиев во второй половине 90-х годов в рамках стратегии догоняющей модернизации могли осуществлять выборочное заимствование элементов реформаторского проекта, которые не противоречили национальной специфике, то лозунг системной модернизации требует синхронного преобразования политической, экономической и социальной сферы.
Я не могу привести ни одного примера в истории государств, которые смогли соединить два понятия: модернизацию и стабильность. Как осуществит это на практике – вот главный вызов, с которым сейчас столкнутся три наиболее развитые страны на постсоветском пространстве: Россия, Казахстан и Азербайджан. В политическом поле ключевая проблема 2020 это ограниченность конкурентного пространства. ни в Казахстане, ни в России, ни в Азербайджане оппозиция фактически не является реальной альтернативой существующей власти. Она не в состоянии предложить новые программные идеи, стратегии развития, четко сформулировать инструменты их реализации. Крайне медленно происходит процесс обновления политического поля. Практически сейчас пространство для политического маневра сужено до предела, потому что у власти по сути дела нет эффективной оппозиции, а внутри власти, как видно по кадровым назначениям, происходит перемещение одних и тех же фигур на разные горизонтальные элементы системы. То же самое мы наблюдаем и в Азербайджане. Более того, в этот список в скором времени войдет Украина. Уже сейчас видно, что Янукович выстраивает сильную вертикаль власти, используя по сути дела ту же модель, которая существует в России.
Но будет ли "в коня корм" - сумеет ли украинское руководство использовать опыт строительства сильных президентских республик в совершенно иной социо-культурной среде? В стране - цивилизационно неоднородной? Вполне вероятно, что именно Украина и окажется тем самым полигоном, где столкновение старого и нового примет наиболее острые, разрушительные формы.
