В то же время политическая рамка для такого сотрудничества находится в сфере взаимодействия с федеральными властями России, регионами и муниципалитетами Северного Кавказа в соответствии с существующим законодательством и сложившейся практикой. Предстоит преодолеть то недоверие, которое возникло к самой идее подобного сотрудничества по итогам «новой северокавказской политики», причем и в Москве, и в регионах Северного Кавказа.
"Вестник Кавказа"
В Грузии состоялась презентация доклада "Этнос и политика на Северном Кавказе: «черкесский вопрос»", подготовленного директором некоммерческого партнерства содействия развитию международных связей «Кавказское сотрудничество» Николаем Силаевым.По его мнению, "признание Кавказской войны геноцидом, репатриация черкесов диаспоры на Кавказ, создание единой черкесской административно-территориальной единицы в пределе предполагает восстановление на Кавказе статус-кво 1763 года. Это одна из утопий, возникших на фоне крупнейших и драматичных социальных и политических перемен при распаде Советского Союза, из которой трудно строить практическую переговорную программу в нынешнее время"."Тема признания Кавказской войны геноцидом черкесов заслуживает отдельного обсуждения. Распространенный аргумент, применяемый активистами этнических организаций, состоит в том, что «Москве ничего нестоит» пойти на такое признание, а взамен она получит уважение, признание и благодарность всех черкесов мира. Взятый вне северокавказского, общероссийского и мирового контекста такой аргумент может показаться убедительным, но в действительности цена подобного решения куда выше, чем это может показаться на первый взгляд, - полагаетСилаев. – Современную Россию мало что связывает с Российской империей, которая вела Кавказскую войну. Есть незначительные элементы правопреемства, взятые на себя Россией не в силу международно-правовых норм, а добровольно (один из них — признание соотечественниками потомковподданных империи). Российская империя была сметена революцией, Советский Союз радикально порвал с ее политической и культурной традицией".Однако, по мнению Силаева, "существование диаспоральных этнических организаций, а также объединяющих их международных структур не могло не обеспечить «черкесскому вопросу» определенного международного звучания. Вразное время интерес к теме проявляли организации из Турции, США, других стран. Американский National Endowment for Democracy в 2006 году организовал «Комитет солидарности с республикой Адыгея». «Черкесский вопрос» подхватил Jamestown Foundation, организовавший серию конференцийпо истории и современной политике на Северном Кавказе. Нужно отметить, что организации, близкие к действующей администрации США, не только не поддерживают публично «черкесскую тему», но и негативно оценивают активность грузинских властей на этом направлении.В Турции вспышки общественной активности вокруг «черкесского вопроса» спорадические; их сравнительная слабость может быть объяснена тем, что у турецкого бизнесаимеются интересы в сочинских строительных проектах. «Черкесские дни» регулярно проводятся в европейском парламенте, правда, абхазская тематика на этой площадке, похоже, постепенно вытесняет собственно черкесскую".В большинстве зарубежных публичных кампаний по «черкесскому вопросу» влияние государственных структур если и угадывалось, то никогда не проявлялось открыто. Исключением стала Грузия. "Президент Михаил Саакашвили с трибуны ООН выдвинул инициативу «новой северокавказской политики», составной частью которой стала публичная активность властей страны в «черкесском вопросе». В мае 2011 года парламент Грузии признал Кавказскую войну геноцидом черкесов. Влияние всех этих зарубежных кампаний на ситуацию внутри России было в целом невелико", - думает Силаев.По его словам, "проблема «новой северокавказской политики» Михаила Саакашвили в том, что она исходила из заведомо ложных посылок, и анализ «черкесского кейса» это неплохо иллюстрирует. Двадцать лет назад силы, действовавшие от имени этнических групп под лозунгами этнических прав и этнического самоопределения, взорвали политическую систему Советского Союза. Последствия этого взрыва ощущаются как на Северном, так и на Южном Кавказе до сих пор. Однако «новая северокавказская политика» — и, похоже, часть экспертного сообщества Грузии — недооценивали то обстоятельство, что за прошедшие двадцать лет эти силы либо утратили свой динамизм, сойдя со сцены, либо интегрировались в новую российскую политическую систему".Силаев надеется, что "по мере нормализации российско-грузинских отношений в двусторонней повестке дня появится вопрос о региональном сотрудничестве. С северной стороны Главного Кавказского хребта обсуждаются возможности строительства новых автодорог в Закавказье. Насколько можно судить, Москва уже сейчас готова к открытию новых пограничных переходов, которые позволят расширить товарообмен между двумя странами. Перспективным может быть сотрудничество в сфере туризма,тем более жители северокавказских республик давно освоили горнолыжные курорты Грузии. Большой потенциал имеет сотрудничество в гуманитарной сфере, например, учитывая важность архивов Грузии для изучения истории Кавказа в целом.В то же время политическая рамка для такого сотрудничества находится всфере взаимодействия с федеральными властями России, регионами и муниципалитетами Северного Кавказа в соответствии с существующим законодательством и сложившейся практикой. Предстоит преодолеть то недоверие, которое возникло к самой идее подобного сотрудничества по итогам «новой северокавказской политики», причем и в Москве, и в регионах Северного Кавказа. Та политика предполагала, что Тбилиси выбирает в регионе партнеров из числа тех, кто настроен в отношении Москвы наиболее критично, и затем объявляет его представителем региона вцелом. В конечном счете, такая постановка вопроса подрывала перспективырегионального сотрудничества, поскольку для регионов Северного Кавказа втаких условиях контакты с Грузией автоматически означали нелояльность собственной стране. Между тем, потенциал для сотрудничества существует, заинтересованность в нем есть, и его перспективы зависят от того, как будут устраняться препятствия, представляющие наследие «новой северокавказской политики»".
