Рауф Мамедов родился в азербайджанском городе Гянджа. В 1980-1985 годах учился и закончил режиссёрское отделение ВГИКа в Москве, после окончания работает кинорежиссёром, вместе с Евгением Гинзбургом снимает телефильмы «Остров погибших кораблей» и «Руанская дева по прозвищу Пышка».
БАКУ, 29 июл – Новости-Азербайджан, Улькер Мехдиева. Эксклюзивное интервью Новости-Азербайджан с известным кинорежиссером и художником Рауфом Мамедовым.РауфМамедов родился в азербайджанском городе Гянджа. В 1980-1985 годах учился и закончил режиссёрское отделение ВГИКа в Москве, после окончанияработает кинорежиссёром, вместе с Евгением Гинзбургом снимает телефильмы «Остров погибших кораблей» и «Руанская дева по прозвищу Пышка».С 1996 года сотрудничает с Айдан галереей, где показываетсвои постмодернистские фотосерии и полиптихи на библейские сюжеты. Параллельно снимает документальные фильмы для телевидения, как правило для «Первого канала» (РФ).В феврале-марте 2011 года в Московском музее современного искусства прошла первая ретроспектива художника.- Вы являетесь художником, но, по сути, делаете фотографии. Однако, как можно заметить, это не просто фотографии.- Это постановочные фотографии с некой дорисовкой. У вас ведь нет ощущения, что это привычные фотографии, присутствует живописность. Вот она как раз достигается путем дорисовки.- Что лежит в основе ваших полиптихов?- В основе всех работ, будь то «Ужин в Эммаусе», «Тайная вечеря» или «Пьета», лежат библейские сюжеты. Постмодернизм, в эпоху которого мы сейчас живем, предполагает несколько обязательных составляющих. И, в частности, это цитатное мышление. А если мы что-то или кого-то цитируем,значит, есть некая основа, первоисточник, то, что в постмодернизме называют «Великой историей». Так вот, этой «Великой историей» являются иБиблия, и Коран, и Тора. Для меня это еще и мифы. Я часто обращаюсь к мифам Гигина. Преподаю в Британской высшей школе дизайна и маниакально заставляю своих студентов учить эти мифы. Многие наши, казалось бы, необъяснимые поступки можно предугадать, объяснить, зная эти самые мифы. - По профессии вы режиссер, когда решили заняться художеством? -Когда СССР распался, было неясно, что дальше будет с кинематографом. И всередине 90-х я начал что-то делать и как художник. Вспомнил, что еще вармии оформлял воинскую часть в стиле Дейнеки. Правда, с того момента прошло уже очень много времени, и я уже был совершенно другой. Но необходимость высказаться осталась. Высказаться, чтобы освободиться. Ведь каждая моя работа – это мои сомнения и страхи. Кстати, я очень благодарен моим зрителям. А ведь есть еще и те, кто приобретают мои картины. Они как бы переносят на себя часть моих страхов. Я понимаю, что это временное явление, и все мои тревоги и сомнения где-то недалеко, при мне, и всё-таки. К примеру, «Ужин в Эммаусе» - работа про любовь. Когда я завершил ее, мне казалось, что вот эту тему я уже для себя закрыл. Но нет. Проходит определенное время, и возникают какие-то новые вариации на ту же тему. - Вы росли в семье медиков и двое Ваших старших братьев тоже медики, Вам не кажется, что профессия родителей наложила отпечаток на ваше творчество?-Может быть. Ведь врачи работают с тем же материалом, что и художники. Вспомните Леонардо да Винчи, дружившего со сторожем на кладбище, которыйпозволял ему вскрывать трупы бездомных. Но если врач больше работает с телом человека, то художник, напротив, апеллирует к неосязаемому, тому,что мы привыкли называть душой. Думаю, что профессии художника и врача как два сообщающихся сосуда. Возможно, у них одна и та же миссия на Земле. К тому же, вспомните, среди врачей и художников, в широком смысле этого слова, немало великих гуманистов. Когда-то в детстве, когда я еле доставал до верхних полок книжного шкафа, я впервые понял, что такое замереть, затаить дыхание. Там, на самой высокой полке, родители держали цветной, двухтомный «Атлас анатомии человека ». И каждый раз, когда я, тайком от взрослых, перелистывал этотатлас и доходил до страниц, где были изображены обнаженные тела мужчиныи женщины, меня охватывало странное чувство – казалось, что я соприкасаюсь с тем, что составляет самую большую тайну Вселенной, с чем-то совершенно запредельным. - Со второй половины 90-х годов вы работаете с людьми с синдромом Дауна.-Не только с ними. Дело в том, что в тот период я увлекся теорией “Шизоанализа», возникшей на рубеже 60-х - 70-х годов прошлого столетия. Авторами этой теории были французские деконструктивисты Жиль Делез и Феликс Гваттари. Последний был, ко всему прочему, еще и практикующим психиатром, работал в клинике. Если объяснить вкратце суть их теории, тоона заключается в том, что как объектом, так и субъектом искусства могут быть только шизофреники. Как вы понимаете, объект искусства – то, что получается в итоге, субъект искусства – автор. В моем случаеобъектом искусства является то, что изображают мои ребята. Вы должны понимать, что я никогда не использую такие определения, как «шизофреник», «даун», для меня эти люди просто другие. Другие – это не значит, что больные.Теоретики шизоанализа считали, что не надо бояться сойти с ума, нормальность в привычном значении этого слова есть социальный компромисс, в то время как шизофрения – освобожденное бессознательное. То есть, то, что остается после того, как полностью «подчистить», «выскоблить» бессознательное от всего наносного. Они говорили, что шизофрения – признак свободного человека, лишенного ответственности, одинокого и радостного. Ей деконструктивисты противопоставляли паранойю, которая тотальна, и, как следствие, тоталитарна по отношению к окружающим, контрпродуктивна и не может ничего абсолютно дать человечеству. - Согласно теории шизоанализа нужно отказаться от психиатрических клиник. Но ведь некоторые из людей, страдающих психическими заболеваниями, опасны.-Это не совсем так. Если не проявлять по отношению к этим людям агрессии, то и они будут вести себя с нами достаточно миролюбиво. То, о чем говорите вы – это уже параноидальное состояние, в которое человека загнали всевозможные фобии, и, как следствие, наступает депрессивно-маниакальное состояние.Картина Рауфа Мамедова "Ужин в Эммаусе-7"- У вас уже до того момента, как вы стали изображать на своих работах людей, страдающих шизофренией, был опыт общения с ними. Выработали санитаром в психиатрической больнице. - Да, это так. Я работал санитаром в психиатрической клинике. Тому было несколько причин. Одна из них – я готовил себя к поступлению на режиссерское отделение Всероссийского государственного института кинематографии. Понимаете ли, человек живет, барахтаясь в пределах некойамплитуды, если можно так сказать. Я хотел почувствовать максимум и минимум этой амплитуды. Подумав над тем, где можно в полной мере ощутитьпадение и взлет человека, то есть пощупать границы этой амплитуды, я пришел к выводу, что именно в психиатрической клинике. Я полагал, что там наберусь какого-то дополнительного опыта.Работал в отделении, где было около ста пациентов. В этом отделении лежали самые безнадежные больные. Редко кто их навещал. Они находились там, в заточении, на протяжении 20-30 лет. -Клиника, в которой вы работали санитаром, располагалась в России или в Азербайджане?-Это была довольно старая клиника в Азербайджане, находилась она в помещении бывшего Караван-сарая. Странно, не правда ли, что Караван-сарай, который, по сути, является постоялым двором, то есть добровольным и временным убежищем путников, вдруг превращается в место заточения людей, которые иначе мыслят, иначе чувствуют. -На большинстве ваших работ изображены люди с синдромом Дауна. Они актеры или же вы специально ищете людей, страдающих этим синдромом?- Это не актеры. С этими людьми я дружу очень давно, лет 15, если не больше. Некоторые из них живут с родителями, некоторые – с бабушками и дедушками. Мне нравится, что они живут среди нас. - То есть эти люди – просто ваши знакомые?-Да. Я нахожу их, затем очень осторожно знакомлюсь. Если для какой-либо работы нужны новые лица, я начинаю свои поиски через старых моих знакомых, все они друг друга хорошо знают. И вот так, в общем-то, все складывается. - Какой примерно возраст у людей, которых вы снимаете в своих работах?-Знаете ли, они, к сожалению, недолго живут. Для людей с синдромом Дауна40-45 лет – достаточно почтенный возраст. В моих проектах участвовал, кпримеру, девятилетний даун, а был и пятидесятилетний. Увы, его уже нет снами. Иногда одни и те же ребята исполняют по нескольку ролей.- Люди, которые становятся героями ваших картин, исполняют свои роли, играют, скажем так, под вашим руководством?-Можно сказать, всё происходит в манере игры, при этом мы добиваемся некоего высшего состояния. Как вы можете видеть, их лица совершенно осмысленны, они точно находятся в заявленных образах. В дзен-буддизме есть такое понятие, как «сатори», мгновенное просветление, что соответствует постмодернистскому фрагментарному мышлению. Вот, моя задача - добиться этого состояния. Но поначалу, задолго до площадки, я делаю эскизы, тщательно подбираю интерьеры, костюмы, реквизит. В представленных работах нет ни одной случайной детали, нет никакого случайного цвета в одежде, все тщательно продумано и подобрано. Чтобыдобиться нужного результата, я могу перекрасить ту или иную одежду или десятки раз выстирать, повесить на солнце, чтобы она выгорела. Так же тщательно наносится грим, причем грим очень простой. Как правило, я использую в работе только муку, уголь, воду и масло. - Грим вы наносите сами?-Да, более того, это обязательное условие моей работы. Тактильные ощущения, возникающие при нанесении грима - это как раз та самая связь, которая возникает между мной и моим героем. Она должна быть на очень интимном уровне. То есть как бы он – это я, а я – это он. Поэтомуя должен пальцами рук провести по его глазам, носу, почувствовать мочкиего ушей и даже ступни ног. Попробуйте их заставить разуться, уверен, увас так, сходу, ничего не получится. Надо довести ситуацию до такого состояния, когда они позволят тебе дотронуться до себя, потереть их пятки маслом. Ведь, есть, к примеру, работы, в которых они сняты обнаженными. - А где вы берете одежду для создания того или иного образа в картине?-Хожу по барахолкам, у меня уже большая коллекция всякой одежды, обуви. Кое-что беру в костюмерной киностудии «Мосфильм». Иногда сам что-то шью. - Герои ваших работ, страдающие синдромом Дауна, сознательно исполняют ту или иную роль?-Конечно. Они все понимают, более того, порой, мне кажется, это они меняразыгрывают, а не я их. И после того, как мы заканчиваем работать, я уже изрядно устал, а они еще даже способны улыбаться. Замечательные ребята, в них нет никакой агрессии. Самое сложное в работе с ними – добиться как раз таки-агрессии, если, конечно, это необходимо по исполняемому образу. - Можно ли то же самое сказать про людей, страдающих шизофренией? Как вам работается с ними? -Вы знаете, я делал в психиатрической клинике работу про Адама и Еву. Выводил пациентов клиники, которые должны были стать героями данной работы, во внутренний дворик больницы, гулял, сидел с ними на лавочке. Иногда, когда сидишь рядом с человеком, очень важно даже просто одинаково помолчать. Это называется методом синхронизации и погружения. Его практиковал психиатр Шандор Ференци, сподвижник Зигмунда Фрейда. Он адаптировал свое состояние с состоянием больного, погружался в его мир, апотом возвращался. Ференци делал это с целью понять, можно ли окунутьсяво внутренний мир пациента и что-то там скорректировать. К сожалению, это закончилось плохо для него, однажды, после очередного «погружения», он так и не вышел из этого состояния.Мы все боимся смерти. Настоящий художник сублимирует этот страх. У людей, с которыми я работаю, отсутствует страх смерти. И это невероятное удовольствие – находиться рядом с человеком, лишенным данного страха. Однажды явывел одного безумного во двор клиники. Поначалу на его плечи было накинуто одеяло, но затем он его скинул и остался совершенно обнаженным.Сквозь редкую листву по его телу запрыгали солнечные зайчики. Он улыбнулся, а потом попытался поймать зайчика, который лежал у него на ладони. Конечно же, как только он сомкнул пальцы, зайчик оказался снова на поверхности руки. Этот зайчик обозначал, таким образом, некую поверхность, обозначал его тело. Но он не понимал, что такое поверхность, для него не существовало такого понятия. Этот человек воспринимал самого себя как некий разум, а у разума не может быть никакой поверхности, никакой оболочки. Разум не материален, а, значит, бессмертен. - А как вы получаете разрешение на работу с такими людьми?- Я общаюсь с их родителями, близкими, с которыми они живут. Их родные присутствуют на съемках. - Как же вы находите тех, которые живут дома? Ведь, как правило, они мало с кем общаются.-Да, это так, но обычно они активно общаются между собой, либо их родители общаются друг с другом. Вот так и выходишь через одного человека уже на другого. Картина Рауфа Мамедова "Ужин в Эммаусе-9"- Вы знакомы с историей жизни этих людей? - Восновном, да. К примеру, живет человек, как все, но в один прекрасный (или не прекрасный) день совершает поступок, после которого его объявляют безумным и тут же изолируют. Грустно. - Так же, как и люди с синдромом Дауна, осознают ли люди, страдающие шизофренией, что они играют ту или иную роль в вашей постановке для картины? - Конечно же. Они понимают, что вовлечены в некое действо, что они должны сыграть определенную роль. Меня порой обвиняют в том, что я пользуюсь этими людьми, мол, они не осознают того,что делают. Раньше я болезненно реагировал на подобные обвинения, теперь уже нет. Мне кажется, если этих людей не вовлекать в какое-то интересное для них дело, то они совсем зачахнут. Иногда некоторых персонажей в моих работах играют художники. Я сознательно делаю такой выбор. Ведь, по сути, художники – те же самые извращенцы общества. У нихосвобождено бессознательное, то, о чем я уже говорил ранее.- Это я. Я не думал сниматься в этой работе. Художник, которая снималась в роли главной героини, по сюжету должна была обнажиться. Но она отказалась это делать рядом с другим человеком, которого я подобрал вкачестве героя – ее возлюбленного. И пришлось мне самому сыграть эту роль.- А кто же тогда снимал, если вы сами были в кадре?-Я ведь работаю не один, мне помогают ребята, которые рядом со мной с первых наших работ, это Дмитрий Преображенский и Дмитрий Крайнов. -Таким образом, вы работаете с людьми, страдающими шизофренией, потому как у них освобождено то бессознательное, которое у обычных людей сжато врамки и условности, определяемые обществом. Когда же вы решили начать сотрудничество с людьми с синдромом Дауна?- Так как я рос, так скажем, в медицинской семье, дома были старые книги по психиатрии, которые я читал. В 60-70-х годах людей с синдромом Дауна держали в психиатрических клиниках. Это уже потом, спустя какое-то время, сначала на Западе, а после и в Советском Союзе перестали помещатьих в психиатрические больницы. Постмодернизму, помимо цитатногомышления и фрагментарного сознания, присуща самоирония. Так вот, в старых советских учебниках по психиатрии было сказано, что характерная черта даунов – клоунизм. Небольшой рост, одутловатые тела, короткие конечности, вздернутый носик. А что в жизни может быть лучше клоунов? По-моему, ничего. - Как в семье относятся к вашей, если можно так выразиться, довольно необычной работе?-Мне кажется, дома от меня устали. Наверно, всем стало бы легче, если я,скажем, был такой настоящий отец семейства, который утром уходит на работу, а вечером возвращается домой. Но, увы. В любом случае, я благодарен им за их терпимость. Ведь перманентно у нас бывают периоды, когда очень тяжело с деньгами. - Дети не пошли по вашим стопам, выбрав творческую профессию?- Думаю, всё ещё впереди. «Ах, если бы знать...» Помните, так кончается известная пьеса. Подрастут, посмотрим.
