Влиятельная международная организация – Римский клуб – в одном из своих отчетов назвал «неосознанность происходящего» в качестве одной из самых серьезных угроз, с которой человечество сталкивается на рубеже ХХ и XXI веков. Данный несколько поэтический оборот скрывает за собой вопрос столь же банальный, сколь и важный: насколько мы понимаем тот мир, в котором живем и действуем. На уровне обывателей данная проблема, очевидно, не столь остра, однако она становится значительно более актуальной в отношении правящего класса и проводимой им внешней и внутренней политике.
Влиятельная международная организация – Римский клуб – водном из своих отчетов назвал «неосознанность происходящего» в качестве однойиз самых серьезных угроз, с которой человечество сталкивается на рубеже ХХ и XXI веков. Данный несколько поэтический оборотскрывает за собой вопрос столь же банальный, сколь и важный: насколько мыпонимаем тот мир, в котором живем и действуем. На уровне обывателей даннаяпроблема, очевидно, не столь остра, однако она становится значительно болееактуальной в отношении правящего класса и проводимой им внешней и внутреннейполитике.
Как и любое социальное действие, любое политическое решениедиктуется той или иной интерпретацией реальности. Соответственно, эффективностьи результативность подобного решения является функцией в том числе и от того,насколько верно реальность проинтерпретирована и проанализирована. Опыт такихкрупных государств, как Британская империя, США или Советский Союз показывает,что элиты в полной мере осознавали данный факт. Так, столкнувшись снеобходимостью управлять огромной империй, еще более разросшейся в ходе Первоймировой войны и еще более усложнившейся в политико-экономическом смысле, Великобританияв 1916 году создает Школу ориенталистики и африканистики (SOAS) –«кузницу» экспертов в области практического востоковедения. Ее примеру в 1942году следуют США, создавшие аналитический отдел в Управлении стратегическихслужб (OSS) дляизучения, прежде всего, феномена нацизма и нацистской Германии. Наконец, всередине 1950-х годов Советский Союз, активно боровшийся за сферы влияния встранах азиатско-африканского региона, создает, в 1956 году, Институт восточныхязыков (ИВЯ) – своего рода аналогбританской школы ориенталистики. Все эти институты преследовали две цели: содной стороны, изучить специфические проблемы и реалии регионов, стратегическиважные в тот период, а с другой – доносить свое экспертное мнение до элиты,формирующей конкретную политику.
Ярким исключением из этой тенденции привлекать ученых крешению актуальных политических задач является Германия. Исключение это кажетсятем более поразительным, если принять во внимание тот факт, что сначалаГерманская империя (1871—1918), а затем Третий Рейх (1933—1945) пытались занятьместо Британской империи как мирового гегемона, оспорив претензии США на ту жероль. Очевидно, что это требовало колоссальных усилий со стороны Германии, втом числе и в области долгосрочного стратегического планирования. Однакоблистательная академическая наука Германии оказалась во многом невостребованнойнемецкой элитой, что порой приводило к катастрофически неверной интерпретацииреалий тех регионов, где Берлин стремился проводить активную внешнюю политикуи, как следствие, к ее провалу. Одним из первых таких направлений был Кавказ.
С необходимостью тем или иным образом сформулировать своицели в этом регионе Германская империя столкнулась в преддверии Первой мировойвойны. Кавказское направление было для Берлина, в общем, новым – насколько этоопределение неевропейского вектора подходит для государства, возникшего лишь в1871 году и не имевшего опыта колониальной политики. В этом контексте немецкойэлите как никогда требовалось экспертное мнение специалистов-ориенталистов. Болеетого, в отличие от Великобритании, США или России/СССР, в Германии так и непоявилось адекватного по масштабам и интеллектуальной глубине института,подобного УСС или СОАС.
Парадокс, таким образом, заключается в том, что политикаГерманской империи в стратегически столь важном направлении базировалась скореена иллюзиях, нежели на реальном анализе социальных и политических процессов, протекавшихв русском Закавказье.
***
Активное проникновение России в кавказский регион, имевшеесвоей целью установить там политическое господство, началось при Петре I и представляло собой органичную часть,своего рода «южное направление», его экспансионистской внешней политики.«Персидский поход», в ходе которого была предпринята попытка закрепиться наюго-западном побережье Каспийского моря, являлся логичным продолжением Севернойвойны со Швецией и войны с Османской империей.
Однако, несмотря на военный успех данной кампании,политических результатов «персидский поход» не принес. Последовательная жеполитика Петербурга, направленная на присоединения всей территории ЮжногоКавказа, началась с подписания договора об установлении протектората на Грузией(известного так же как «Георгиевский трактат»), лишь в 1783 году.Русско-персидско-османское противостояние за обладание регионом продолжалось болееполувека и завершилось лишь в 1828—1829 годах, когда две победные для Россиивойны завершились столь же победными дипломатическими договорами(Туркманчайским миром с Персией и Адрианопольским миром с Османской империей).С этого времени Южный Кавказ, пусть и с различным политико-административнымстатусом, неизменно входил в состав Российской империи вплоть до ее распада в1917 году.
Установление русского контроля над территорией современныхГрузии, Армении и Азербайджана не было типичным колониальным захватом илиимперским расширением, наподобие британских или французских захватов в Азии илиАфрике. По выражению британского историка-слависта Д. Хоскинга, «у Британиибыла империя, а Россия империей являлась» [1] .Той экономической эксплуатации, которая практиковалась британскими ифранцузскими властями в своих колониях, Закавказье не знало. Между тем,завоевание Южного Кавказа имело важные социально-экономические иполитико-стратегические последствия для данного региона. С одной стороны,включение Кавказа в состав Российской империи хронологически совпало с началомактивного развития в России капитализма и включением уже самой России в мировуюкапиталистическую систему. Это означало социальную и экономическую трансформациюЗакавказья и привнесение туда, как одно из следствий, новых социальныхконфликтов. С другой стороны, закавказский регион стал восприниматься ведущимиевропейскими державами уже не как арена преимущественнорусско-османо-персидского противостояния, а как периферия континентальнойимперии, претендующей на ведущие позиции в Европе и мире. Такие крупные державыкак Великобритания и Германия, а несколько позже – США, уже формулировали своевидение будущего Кавказа в контексте их русской политики и отношений с Россией(и позднее СССР) в целом.
Продолжение следует
[1] Цит. по: Waal Th.de. The Caucasus. An Introduction. Oxford, 2010. P. 37.
